Э И V d V

V □ J V V J

Г Л А Г О Л Copyright (С ) 1978 by Ardis, 2901 Heatherway, A nn

Arbor, Michigan 48104. Selected, designed and typeset by Carl R. Proffer and EHendea Proffer. Manufactured by McNaughton &

Gunn Lithographers, A nn Arbor, Michigan. IS B N 0-88233-360-7. " The M usic School" translated from The Music School by John

Updike. Copyright(C ) 1964 by John Updike. First appeared in The

New Yorker. Reprinted by permission of Alfred A. Knopf, Inc. John Updike 's "The Crunch o f Happiness" and " Van Loves Ada,

Ada Loves Van," both first printed in The New Yorker, translated

from Picked-up Pieces by John Updike. Copyright(^)19 7 5 b y John

Updike. Printed by permission of Alfred A. Knopf, Inc.

СОДЕРЖАНИЕ

ПрозаФазиль Искандер, Пастух Махаз (Глава из романа

Сандро из Чегема)........ 7

Александр Шеф, Фигурончик........39Андрей Битов, Дежурный (Глава из романа

Пуш кинский дом )........ 65

ПереводДжон Апдайк, Музыкальная школа (перевод

Владимира К озловского )........89

ВоспоминанияЛ. Е. Белозерская, Воспоминания о М. А.

Булгакове........97

АрхивВладислав Ходасевич, Из записной книж ки ........ 113

Владислав Ходасевич, План разговора с Л уна­

чарским........ 121

Николай Е в реи но в, Письмо Н. И. Бут ковской........123

М. А. Булгаков, Два письма П. С. Попову ........ 127

Лев Шестов, Тургенев (глава из неопубликованной

кн и ги )........ 131

Владимир НабоковДжон Апдайк, Похрустывание счастья (В. Набоков,

Подвиг)........ 142

Джон Апдайк, Ван любит Аду, Ада любит Вана (В.

Набоков, А д а )........ 148Библиография произведений В. Н аб о ко ва ........ 165

Об авторах — 166

Г Л А Г □ Л

Фазиль Искандер

П А С Т У Х М А Х А З

(Глава из романа "Сандро из Чегема")

У него было семь дочерей и ни одного сына. А он очень хотел иметь сына, которому можно было бы оставить хозяйст­

во и скот и который стал бы его, пастуха Махаза, продолже­

нием в будущей жизни, когда Махаза уже на этом свете не

будет.После каждой дочери он ждал сына, старался зачать сы­

на, но у него рождались только дочери, и после четвертой он в

глубине души перестал верить, что у него может родиться сын,

и с вялым любопытством ждал, чем окончатся очередные роды

жены, хотя и теперь помимо его разума и воли в сознании теп­лилась надежда: а вдруг повезет?

Но не было случайного везения. Семь раз одна за другой шли дочери, семь богатырских дочерей родила ему его неуто­мимая жена Маша, из которых старшая уже была замужем за

сыном мельника, а младшая еще не ходила в школу, но уже могла растрясти персиковое деревце, чтобы полакомиться его плодами.

После седьмой девочки он смирился с тем, что у него не будет сына. Видно там, наверху, тот, кто решает, каким дол­жен быть урожай кукурузы в этом году, чью именно корову

должен медведь выбрать в стаде и зарезать, каким краем села

должна пройти туча, наполненная гибельным градом, как ме­

ш ок камнями, и когда именно должен прорваться этот мешок,

словом, тот кто решает все это, отметил там у себя в небесной книжице, что надо пастуху Махазу не давать зачать мальчика

и приставил следить за этим одного из своих ангелов-слуг.

И хотя чегемцы не раз объясняли ему свою теорию ча-

дотворящих форм, то есть, что бывают такие женщины, кото­

рые носят в себе две чадотворящие формы, формы мальчика и девочки, а есть такие, внутри которых только одна чадотворя-

щая форма, вот она и лепит себе только мальчиков или только

девочек, он, пастух Махаз, считал все это глупым предрассуд­

8 Пастух Махаз

ком. Когда разговор заходил на эту тему, он всегда насмешли­

во улыбался и кивал на небо:

— Все в его руках... Если он захочет, женщина и медве­жонка родит...

Бы л Махаз человеком мирным и молчаливым, жил в ос­

новном на колхозной ферме, вдали от людей. Дома бывал ма­

ло, за целое лето, бывало, спустится раз или два с альпийских

лугов, чтобы помыться как следует да сменить белье, да сде­

лать по хозяйству кое-что, и снова в горы.Весной и осенью бывал чаще. Весной вспахивал и засе­

ивал приусадебный участок, а осенью собирал урожай к укуру ­

зы и винограда, готовил вино, которое в основном распивали

многочисленные гости его жены, которых он терпеть не мог,

но вынужден был примириться с ними в виду неукротимого жизнелюбия и гостелюбия жены.

Если его кто обижал из колхозного начальства или со­

седей, он никогда не находился, чтобы ответить на обиду

сразу, и угрюмо замыкался, а обида, бывало, через много дней

вырывалась иногда в совершенно неожиданном месте.Так однажды на альпийских лугах, когда одна коза за­

бралась на слиш ком отвесную скалу, откуда она могла сор­ваться и погибнуть, он не только не поленился вскарабкаться на эту скалу, но поймав ее за ногу одной рукой, другой избил

вырывающ уюся и ничего не понимающую козу, что было опас­но не только для жизни козы, но и для его собственной жизни.

Эта экзекуция была ответом на приказ правления кол­

хоза взыскивать с пастухов стоимость погибшего от стихий­ных сил скота. Приказ этот был вызван тем, что слишком

много скота погибало на летних пастбищах. Летом на альпий­ских лугах, вдали от всякого начальства, пастухи нередко ре­зали скот для себя, списывая его потом на стихийные бедст­

вия. Т ак что приказ этот был справедлив по отношению к тем

пастухам, которые злоупотребляли доверием, но был он не­

справедлив по отношению к Махазу, который никогда такими делами не занимался. Таким образом, избивая козу, пасшуюся

на слиш ком рискованном месте, он отводил душу, даже как

Искандер 9

бы вступал в полемику с правлением колхоза.

Четыре года тому назад жена его отправила в город стар­

шую после вышедшей замуж дочку Малну, чтобы она там

окончила абхазскую десятилетнюю школу. В Чегеме была

только семилетка.И хотя сам Махаз был против этой поездки, он считал,

что семилетней учебы вполне достаточно для девушки, ему

пришлось уступить настояниям жены. М огучую девуш ку сна­

рядили, как могли, дали ей в руки красный фанерный чемо­дан, с который тетя Маша сама когда-то перебралась в Чегем,

и отправили в город.

Хотя в городе жила сестра Махаза, девушку поместили у

дальнего родственника тети Маши, работавшего в магазине и

готового вот-вот лопнуть от полноты достатка. Так говорила о нем тетя Маша.

Кстати, в городе был и интернат для таких вот молодых

людей из дальних сел, но тетя Маша считала; что отдавать де­

вуш ку в интернат в городе, где ее родственник лопается от

достатка, было бы смертельным оскорблением не только ему, но и всем родственникам тети Маши.

Между прочим, родственник этот никогда Маяну в глаза

не видел и как-нибудь пережил бы ее самостоятельное пребы­вание в Мухусе. Тем не менее этот маленький красавчик, умевший ловко обделывать свои дела, весело и охотно принял у себя в доме свою многоюродную племянницу.

Он почти сразу стал за ней ухаживать, нагло выдавая

свои знаки внимания за внезапно вспыхнувшие родственные

чувства. Эта могучая горная девушка ему понравилась. К не­

счастью, он тоже понравился Маяне, хотя она этого не осозна­вала.

Она давно себе вымечтала образ богатырского мужчи­ны, который ей когда-нибудь встретится и которого она полю­

бит на всю жизнь. Так что ухаживания хохотуна-кукленка, как

она его называла про себя, она не принимала всерьез.

Однажды в городе она встретила целую дюжину бога­

тырского роста молодых людей. Сердце у нее замерло в груди,

10 Пастух Махаз

ей показалось, что она встретила представителей племени ее будущего жениха. Она даже подумала, что ее будущий жених

может оказаться одним из этих парней. Замирая от волнения,

она пошла за ними, стараясь идти незаметно и вскоре все они

пришли на городскую баскетбольную площадку. Увидев, что они, как дети, отнимают друг у друга мяч и поняв, что они не

представляют единое племя богатырей, она разочаровалась в

них и ушла домой.

Жена Шалико, так звали родственника Маяны, довольно

часто уезжала в село к своим близким: то на свадьбу, то на похороны, то навещать больных. В таких случаях она просила

Маяну присматривать за детьми, что Маяна делала умело и

охотно, потом у что в доме у себя была приучена нянчиться

со своими младшими сестренками.

Маяна добросовестно кормила и укладывала детей, их было двое, снисходительно отмахиваясь от своего маленького

дяди, пристававшего к ней.

— Ну, до чего ж ты мал, — говаривала она иногда, от­кладывая тетрадь или книгу, чтобы взглянуть на него, вертев­

шегося рядом, норовя поцеловать ее или приобнять.— У маленькой кукурузы початок большой, — говорил

он ей весело.— Не всегда, — уточняла Маяна, подумав и совершенно

не понимая его темных острот.В этом месте он почему-то начинал хохотать, и Маяна,

смущаясь, чувствовала, что ей приятно ее собственное сму­щение.

— Смотри, — грозила она ему кулаком, — если поку­

сишься, черепушку проломаю...В знак полного признания своей слабости в ответ на ее

слова, он, как в кино, подымал вверх руки. Бедняга, думала

о нем Маяна, чувствуя свое нешуточное превосходство над ним

в физической силе.

Но то, что должно было случиться, случилось. В ту ночь, пользуясь отсутствием жены, уехавшей на сороковины умер­

шего родственника, он полез к Манне в постель. Сначала

Искандер 11

Манна легко отбивалась от него, приговаривая: — Ну до чего

же хитрый... Господи, какой хитрец... Вы посмотрите, чего надумал этот бесенок...

Да я его в случае чего одной рукой придушу, думала она, и в то же время этой же рукой с силой прижимала его к

себе, тем самым, как ей казалось, показывая ему, как она его

будет душить в случае надобности.

Бедняга Маяна не знала, что с природою ш утки плохи, да

она сама была частью этой природы и что тут удивительного, если она этого не понимала.

Через час, расплатившись за ее невинность клоком во­

лос, вырванным из его головы, недодушенный родственник

ушел к себе в комнату. Маяна поплакала, поплакала и поко ­рилась своей новой судьбе.

Жена Шали ко продолжала время от времени навещать

своих родственников....Через четыре месяца бедная Маяна, бросив ш колу, вне­

запно возвратилась домой, неся в руке свой красный фанер­ный чемодан, а в животе плод от этого ужасного хитреца.

Тете Маше кое-как удалось замять эту историю, и бед­няга Маяна, выплакав все глаза, поняла, что теперь на богаты­

ря нечего рассчитывать. Через год по настоянию матери она вышла за довольно старого человека, жившего в соседнем се­ле. Тетя Маша называла его не старым, а почтенным челове­

ком.Почтенному человеку было под семьдесят лет и по слу­

хам, которые распростаняли чегемцы, ссылаясь на верные ис­

точники, по этим слухам Маяна в первую же брачную ночь сло­мала своему почтенному мужу два ребра, которые до конца

его жизни так и не срослись.

Но опять же, если верить чегемским слухам, старик ока­

зался на высоте, потому что будучи человеком со сломанными

ребрами, он, по крайней мере, успел зачать еще двух детей,

если первого ребенка, как предполагали чегемцы, он успел за­чать до того, как треснули его ребра. Всего у него родилось три ребенка, причем, что опять же отмечалось чегемцами, первой

12 Пастух Махаз

родилась девочка, а двое других оказались мальчиками.

Отголоски этих слухов доходили до отца Манны, он при­

слушивался к ним и, сопоставляя с явью, решил, что там на­

верху старика наградили мальчиками за проявленное мужест­

во. Все же нелегко в его возрасте да еще со сломанными реб­рами взнуздать такую могучую девушку, как его Маяна.

Тетя Маша думала, что муж ее ничего не знает о том,

что случилось с Манной. Во всяком случае до поры так думала.

До той поры, пока он однажды, сидя перед костром в мокрой

одежде, весь в клубах пара, вдруг пробормотал то, о чем не

переставая думал многие дни и многие ночи:

— На старичишке решила зло сорвать... Ты бы в городе

кой-ком у ребра пересчитала бы...

Тетя Маша, тяжело вздохнув, промолчала и больше к

этому ни прямо, ни намеками они не возвращались.Кстати, когда Маяна выходила замуж, городской родст­

венник тайно через людей передал подарок для Маяны: новые

туфли, драповый отрез на пальто, тысячу рублей денег.Подарок, что ни говори, был богатый, и тетя Маша

втайне от мужа, что сделать было легко, переправила его доче­

ри. Дочка не приняла ничего, велев передать матери, что туфли ей и так и так малы, а подарок она все равно брать не будет.

Прош ло три года, в течение которых Манна благополуч­

но рожала своих детишек, а чегемцы поутихли, во всяком слу­чае перестали гадать о состоянии ребер старого мужа Маяны.

К этому времени у тети Маши созрел план послать в

М ухус на бухгалтерские курсы следующую за Манной дочку

Хи кур. Сам председатель колхоза надоумил ее, сказав, что он отхлопотал у райкома местечко на этих курсах, чтобы послать

туда кого-нибудь из чегемцев.Когда слухи об этом дошли до колхозной фермы, Ма­

хаз, ником у ничего не сказав, покинул ферму, пустился по

вёрхнечегемской дороге, обогнул свой дом, спустился в кот­ловину Сабида и, подойдя к молельному ореху, дал клятву

выпить кровь того, который в городе или в любом другом

месте покусится на его дочь Хикур.

Искандер 13

Дав клятву, он успокоился и по дороге на ферму загля­

нул домой. Он не только успокоился, он просто не мог унять

тайного ликования, охватившего его душу. Когда жена выло­жила ему свои соображения по поводу Хи кур, он ей ответил:

— Хоть к дьяволу в пекло посылай... Я сейчас был у мо­

лельного ореха и дал клятву выпить кровь того, кто покусит­ся на мою дочь...

— Авось не покусится, — отвечала тетя Маша, — да и жить она будет в общежитии, хотя этот наш злодей и лопается

от достатка.

Так и уехала следующая дочка тети Маши, еще более

могучая и цветущая девушка Хикур. Она поступила на бухгал­

терские курсы, хорошо училась, жила в общежитии, но сердце, сердце юной горянки (о чем никто не подозревал) пылало

яростной жаждой возмездия. Она была еще девочкой, когда ее

обжег слух о том, что случилось с Маяной. Ни разу ником у из

взрослых не показав, что она знает о случившемся, она страда­

ла и вынашивала мысль о справедливой мести.Бедняга Маяна была слиш ком доброй и доверчивой, а

этот негодяй ее обманул. О, если бы Х и кур была на ее месте,

она бы показала ему! Она бы свернула ему голову, как цып­

ленку!

Х и кур хорошо училась на курсах и в свободное время гуляла по городу, надеясь, наконец, встретиться с совратителем своей сестры и как-нибудь отомстить ему.

Внешность его она запомнила еще с тех пор, как Маяна

училась в городе. Тогда она приезжала с отцом на базар прода­вать грецкие орехи, и они два дня пробыли в городе и не­сколько раз видели своего веселого родственничка.

Она ожидала, что приехав учиться в город, где-нибудь обязательно встретится с этом негодяем. Но вот уже прошло

несколько месяцев, а он нигде не попадался. Ей было удиви­тельно, что он ей нигде не попадается. Она ждала этой встре­

чи, чтобы отомстить ему, хотя сама ясно не могла представить,

как именно она ему будет мстить.

Первым делом надо было его как-нибудь встретить.

14 Пастух Махаз

Она стала прохаживаться по улице, где он работал. Однажды он

прошел мимо нее с каким-то товарищем. Он не заметил, или

не узнал ее. Это ее еще больше подзадорило, она стала чаще

прохаживаться по этой улице. Однажды, когда он шел ей на­

встречу, поигрывая связкой ключей от магазина, они столк­

нулись, и он ее узнал.— Послушай, да ты не сестричка ли Маяны? — спросил он

удивленно и ничуть, как она заметила, не смущаясь.

— Вроде бы, — ответила Хи кур, как ей казалось, язви­

тельно.— Ну и растете же вы, — сказал он, с удовольствием ог­

лядывая ее обильную цветущую плоть.— Кто вверх растет, а кто в землю, — отвечала она,

намекая на его коварство.— Да ты, я вижу, бойкая! — сказал он, продолжая огля­

дывать ее.

— Уж не Маяна, — отвечала она с грозным намеком, но

он сделал вид, что ничего не понял.

— И Маяна была хороша, — возразил он примирительно, — слава богу, вышла замуж... Живет... Как отец?

— Дал клятву перед молельным деревом, — сурово от­

вечала Хикур , — выпить кровь того, кто покусится на меня...

Она почувствовала, что в городе, где бегают машины и

громоздятся большие дома, клятва отца звучит неубедительно.— Да кто ж тебя такую тронет! — радостно вскрикнул

он, — да ты сама, небось, кого хочешь, убьешь!

— Пусть только покусится, — отвечала Х и кур важно, и

он рассмеялся.

Он пригласил ее заходить, и через несколько дней она пришла к ним в дом. Она решила, что это нужно для ее буду­

щей мести. Жена его очень обрадовалась ей и, вспоминая Ман­

ну, все удивлялась ее внезапному отъезду, из чего Х и кур за­

ключила, что она ничего не знает о случившемся с сестрой. До чего же хитер, думала Хикур, глядя на своего родственничка,

весело мельтешившего перед ней.

Она стала приходить к ним в дом. Хи кур решила подпус­

Искандер 15

тить его поближе и когда станет ясно, что он покушается на

ее невинность, убить его или еще лучше навеки изуродовать.

Теперь жена Шали ко сама, если уезжала куда-нибудь, пригла­

шала Х и кур посмотреть за детьми, и Х и кур приходила и оста­

валась ночевать, ни на мгновенье не забывая о своем замысле.Хи кур кормила, укладывала детей спать, теперь их было

трое, и все думала о предстоящей мести и все не могла выбрать

способ, самый внушительный и беспощадный.

Она еще не могла решить, на какой именно стадии уха­живания она может с полным правом проломить ему череп,

задушить его или навеки изуродовать. Дальше поцелуев он по­

ка не шел, а Х и кур считала, что этого вроде недостаточно, что­бы задушить человека, или, скажем, проломить ему спину,

чтобы он сделался горбуном. По ночам, обдумывая этот спо­соб мести, она язвительно улыбалась, представляя, как он, и

без того маленький, а теперь сгорбившись, едва торчит над

прилавком своего магазина.

А между тем, Шалико ждал, когда она привыкнет к его

поцелуям и ласки его вы зовут в ней ответную вспы ш ку чувст­венности.

Н икаких укоров совести по поводу судьбы Маяны он не

испытывал. Он решил, что все кончилось благополучно, он хо­

рошо одарил Маяну, а то, что она вышла замуж за старого че­

ловека, так это их дело, мало ли в деревнях выходят замуж за стариков.

Наконец, наступила ночь, когда они снова остались в до­

ме одни, и каждый про себя решил, что этой ночью все случит­

ся. Уложив его детей, Хикур не стала сидеть за учебниками, а

отправилась спать, чутко прислушиваясь к тому, что происхо­

дит в доме.Он долго не приходил, и она решила: ждет, чтобы дети

крепче уснули. Или ждет, чтобы она уснула? Ну нет, этого он

не дождется! Примерно через час, он погасил свет и, разув­шись, тихонько вошел в ее комнату. Х и ку р лежала, не шеве­

лясь.

Она вдруг почувствовала, что боится его нерешитель­

16 Пастух Махаз

ности. Он стоял у дверей и смотрел на кровать, где, замерев, лежала Хи кур, боясь, что он испугается и уйдет.

Она чувствовала в себе силы и способности выполнить

то, что задумала. Она только боялась, что дети проснутся и

начнут плакать, если что-нибудь услышат. Теперь она оконча­

тельно утвердилась в мысли, что задушит проклятого совра­тителя, заткнув подушкой ему лицо.

Он тихонько подошел к кровати и присел рядом. Я

примну его подушкой, думала Хикур, тихо ликуя, я буду да­

вить его подушкой, пока он не перестанет барахтаться под ней.Он уже наклонился над ней и начал осторожно целовать

ее, а она продолжала делать вид, что спит, чтобы не вспугнуть

его, а он делался все смелее и смелее, а она, дожидаясь мгно­венья, когда нужно будет кинуться на него и прихлопнуть его

подушкой, вся замерла,'но на миг, прислушавшись к его лас­ке, что-то упустила и уже не могла поймать то, что упустила, не

могла решиться, не могла ничего, потому что сладостная сла­

бость обволокла ее тело и душу.

Ее девичество не обошлось Шалико и клоком волос, когда-то вырванным из его головы Маяной. Он тут же уснул, а Х и к у р плакала, плакала, уткнувшись головой в подуш ку, ко ­

торой собиралась душить совратителя сестры. Сейчас он спал,

приоткры в рот, и она могла сделать с ним все, что хотела, но она понимала, что сейчас это ни к чему, это глупо и поздно и...жалко... Так Х и кур не удалось отомстить за свою сестру.

Время шло, и жена Шалико продолжала ездить навещать

своих деревенских родственников.

* * *

Примерно через три месяца после этой роковой ночи Ма­хаз пахал на своем приусадебном участке. Близился полдень,

и пахарь уже настораживал слух в сторону дома, ожидая, что

вот-вот жена его должна позвать обедать да и быкам пора

передохнуть.

На мгновенье приподняв голову, чтобы утереть пот

Искандер 17

с лица, он вдруг увидел, что по дороге к дому вдоль плетня

приусадебного участка идет дочь его Х и кур с проклятущ им

красным чемоданом в руке. Чего это она вдруг приехала, по­

думал Махаз, чувствуя, что случилось что-то недоброе. Лицо

девушки было сумрачно и ничего хорошего не предвещало.— Ты чего? — крикнул он ей, когда она по ту сторону

плетня поравнялась с ним.

Девуш ка сумрачно посмотрела на отца и, ничего не гово­

ря, пошла дальше. На ней было драповое пальто из присланно­

го когда-то для Маяны отреза. Да и сама она сейчас точь-в-точь была похожа на Маяну, когда та приехала из города с этим же

чемоданом в руке. Пораженный догадкой, Махаз несколько минут простоял неподвижно.

— Да на вас стариков не напасешься! — крикнул он в сторону исчезнувшей дочки и погнал быков. — Ор! Хи! Волчья доля!

Он решил не жалеть бы ков и допахать участок. Он знал,

что пришел его час. Он допахал участок, загнал бы ков во двор и вошел в кухню, где заплаканная его дочь сидела у огня ря­дом с матерью. Когда он вошел, дочь его замолкла.

— Полей отцу, — сказала мать и стала накрывать на стол.

Из горницы прибежали остальные дети и уселись за столом —

мал-мала меньше. Махаз сел во главу стола. На первое ели

горячую мамалыгу с фасолью и квашеной капустой, на второе кислое молоко. Махаз сейчас ничего не испытывал, кроме безотчетного раздражения на красный чемодан, стоявший

перед глазами по ту сторону костра. Ем у казалось, что все

несчастья его жизни связаны с этим красным чемоданом.

— Одному удивляюсь, — сказал он, кивая на чемодан, — с тех пор, как он здесь появился, мы успели постареть, а

ему сноса нет...

Тетя Маша молча встала и убрала чемодан в горницу.

Поев, Махаз снова вымыл руки и ополоснул рот. Х и к у р ему

поливала. Вымыв руки, он взял круж ку с водой и пошел за

дом, где лежал большой точильный камень. Он вынул из

футляра, висевшего у него на поясе, свой длинный пастушес­

18 Пастух Махаз

кий нож и, полив водой точильный камень, стал точить свой нож. Нож и так был острый, но он решил довести его до само­

го предела остроты. И когда нож стал, как бритва, срезать с

руки волосы, он, проведл несколько раз лезвием по своей за­

дубевшей ладони, вложил его в футляр.Потом он вошел в горницу, переоделся, натянул на ноги

ноговицы, а самодельную обувь из сыромятной кожи сменил

на городские ботинки. После этого он надел на себя ватник и,

похлопав по карманам, убедился, все ли на месте. Взгляд его

упал на графин с чачей, стоявший на очажном карнизе. Рядом с графином стояло несколько стопок. Одну из них он сунул

себе в карман.

Он вошел в кухню, где у огня все еще сидела его жена с

дочкой. Увидев его, они опять замолкли.

— Чего уж шептаться, девушки-подружки, — сказал он и, обращаясь к Хикур , добавил, — он?

— А кто ж еще, — отвечала девушка, опустив голову.

— А про клятву мою он знал? — спросил Махаз.

— Сама говорила, — вздохнула Хикур.

— Иш ь ты! — удивился Махаз.— Слушай меня, — продолжал он, все еще обращаясь к

дочке и показывая, что обращается именно к ней, — отведешь бы ков в Больш ой Дом... Если я вдруг не приеду, пусть кто-

нибудь из братьев засеет мой участок... Ближе к вечеру отго­нишь коз на ферму, скажи, мол, уехал по делу, пусть они там

кого-нибудь приставят к ним.Он вышел во двор и, не прощаясь ни с кем, зашагал

к калитке. На крутом откосе между его двором и верхнече- гемской дорогой паслись его колхозные козы. Он даже не взглянул в их сторону.

— Да постой же ты! — крикнула тетя Маша и сделала

несколько шагов в его сторону. Он не оглянулся и не сбавил

шага.

— Чего-нибудь дурного не натвори, — сказала она, бес­сильно останавливаясь посреди двора.

Впервые в жизни она почувствовала, что теперь не имеет

Искандер 19

над ним прежней власти и даже никакой власти не имеет. И впервые в жизни она почувствовала к нему уважение, которо­

го никогда не знала.

— Худш его не натворишь, — отвечал он, не оглядываясь и пнув ногой калитку, вышел со двора и пошел тропинкой

вдоль плетня, огораживающего приусадебный участок.

В Больш ом Доме видели, как он проходил мимо, но

никто, кроме его старой матери, сидевшей на веранде, не обра­

тил на это внимание. Она попросила домашних окликнуть его, узнать, куда это он заторопился, но никто не стал его окли ­

кать: мало ли куда человек идет!

Хотя старая его мать видела хуже всех, она по его реши­

тельной, несвойственной ему походке, поняла, что он собира­

ется сделать что-то решительное, несвойственное ему. А по опыту своей жизни она знала, что когда мужчина пытается

сделать что-то решительное, несвойственное ему, то это чаще

всего кончается кровью. Ей стало тревожно за сына.

Махаз вышел из Чегема и стал спускаться вниз по кру ­той тропинке, ведущей к Кодору. Как только он вышел на ко ­согор, в лицо ему ударил шум реки. Далеко внизу всеми свои­

ми рукавами мутно блестела дельта Кодора.

Окинув взглядом откры вш ую ся долину с дельтой реки,

бегущей к морю, он вздохнул, словно впервые почувствовал власть своей роковой обязанности и одновременно конец вольной жизни, именно сейчас открывшейся ему в прощаль­

ной красоте распахнутого перед ним пространства.Он быстро спускался легким пастушеским шагом и

мелкие кам уш ки осыпи катились вслед за ним сухим ручей­ком и ударяли по ногам, словно подгоняя его вперед.

Крутая тропинка напомнила ему то, о чем он в сущ нос­

ти никогда не забывал, вернее то, что всегда было при нем, даже если он об этом не думал.

Лет двадцать тому назад, когда он работал проводником в геологической партии, начальник партии однажды послал его

в Кенгурийск, встречать его жену, ехавшую к нему из Ленин­

града.

20 Пастух Махаз

В то далекое раннее утро он стоял на пристани среди встречающих пароход, придерживая за уздечки двух оседлан­

ных лошадей. Жена начальника его сразу узнала и, прямо от

трапа замахав рукой, подбежала к нему. Видно, муж ее преду­предил, что встречать ее будет человек с лошадьми.

Когда она подбежала к нему, поражая его белизной ли­

ца и ослепительной улыбкой, он так растерялся, что хотел вскочить на лошадь и ускакать, но сдержался и только, скинув

войлочную шапку, долго и неловко тряс протянутую ему

руку.Потом они оба засмеялись над его растерянностью и ему

стало легко, легко. Он помог ей взобраться на лошадь, и она

вскочила в седло, усаживаясь на нем по-мужски. Юбка на ее

ноге с той стороны, с которой он ее подсаживал, слегка задра­лась, обнажив круглое и нежное, как щека ребенка, колено.

Голова у него закружилась, и он, припав к этому прохладному

колену, поцеловал его.— А х ты, дурачок! — сказала она и рукой отстранила его

голову от своего колена. Но прикоснувшись ладонью к его голове, чтобы оттолкнуть ее, она легким движением ладони

на самое маленькое мгновенье приласкала его, и он, вскочив

на лошадь, ударил ее плетью и поднял на дыбы.

Ем у было двадцать пять лет, и он впервые в жизни по­

целовал женщину.Три года с перерывами на зимние месяцы он служил

проводником при ее муже, кое-как научился говорить по-

русски и каждый раз видеть ее было для него праздником. Он

никогда не пытался чего-нибудь добиваться от нее, потому что она была женой другого человека, да еще такого замечатель­ного человека, как ее муж.

Человек этот поразил Махаэа тем, что был совсем не по­

хож на многих городских людей и в особенности на тех город­

ских людей, которые недавно ушли из деревни, и став город­скими, быстро, удивительно быстро отвыкали от физической работы, от преодоления всего того, что приходится преодоле­

вать человеку, проводящему свою жизнь под откры ты м небом.

Искандер 21

Раньше до встречи с этим человеком Махаз считал, что

каждый ученый человек, начиная с тех, которые только умеют

читать буквы и цифры, отходит от физической работы ровно

настолько, насколько он учен. Да они и делаются учеными, считал он, начиная от всяких там писарей, именно для того,

чтобы отойти от физической работы и от жизни под откры ты м

небом.А этот был совсем другой ученый человек. Он мог про­

вести в седле семь-восемь часов, мог гнать коня через горный поток, развести огонь в самую мокрую погоду и спать, укры з-

шись буркой или русским способом, влезши в меш ок для спанья.

Глядя на этого человека, Махаз убедился, что не все так

просто и ученость не обязательно вызывается желанием уйти

от физической работы, а может быть следствием и лучших

стремлений. И за это он испытывал к нему высокое уважение и

любил его жену, сам того не зная, самой чистой, самой роман­

тической любовью.

Через три года они закончили свои работы в окрестных

Чегему горах и уехали в Ткварчели, где была их основная база.

Почти за год до их отъезда он стал думать, чего бы подарить

жене начальника, чтобы она вместе с мужем долго помнили

его. Именно в этот последний год ему в лесу попался очень редкий в наших краях рыжий медведь. Он убил его, высушил

его огненную ш куру и подарил им на прощанье.

Потом он время от времени ездил в Ткварчели и наве­

щал их, привозя с собой то бурдюк вина, то грецкие орехи, то

копченое мясо, которое она впервые здесь попробовала и очень полюбила.

И когда он от них уезжал, они тоже дарили ему всякие

подарки. Однажды его высокий кунак подарил ему даже

двустволку. И позже, когда он женился на Маше и пошли дети, она дарила им одежду, ткани или городские сладости. Жена

Махаза не только не ревновала его к ней, а, наоборот, всячески поощряла его ездить туда. И если они резали дома скотину, она

говорила: — Отвез бы своим русским родственникам их пай.

22 Пастух Махаз

Когда наступила чума тридцать седьмого года, Махаз

сразу же понял, что его высокий кунак не уцелеет и предло­

жил ему укры ться в Верхней Сванетии, где его никто не най­

дет. В ответ на его серьезные речи по этому поводу, кунак его

почему-то только посмеивался и говорил, что не может быть такого, чтобы и его взяли.

Удивительно, как ученые люди иногда не понимают

простых вещей. Через месяц после их последнего разговора

на эту тему он узнал, что кунака его забрали. Промаявшись

несколько месяцев, жена его уехала вместе с маленькой доч­кой к себе в Ленинград.

Через год гнилое время окончилось, и людей перестали

забирать, но тех, кого взяли, не выпускали. Ем у бы этот год перетерпеть в горах, и он целым и невредимым вернулся бы в свою семью. Махаз понимал, что кунаку его мешала ложная гордость (стыдно прятаться), и еще, чувствовал Махаз, он не верил, что от них можно спрятаться. А Махаз прекрасно знал,

что от них можно спрятаться, как прятались некоторые абре­

ки, да и не только абреки...Да, хорошие были люди, дай бог им здоровья, если они

еще живы. Со времени их отъезда прошло три года. В первый

год она им прислала несколько писем, где писала, что дома у

нее все в порядке, но муж все еще в тюрьме, и хлопоты пока

что не помогают. Потом переписка заглохла, и он не знал, что с ней и жив ли ее муж.

Да, около двадцати лет прошло с тех пор, как он ездил

встречать жену начальника, и многое изменилось с тех пор. И сам он женился и наплодил девчонок, и старшая дочка вышла

замуж по-людски, и две его девочки опозорены сукиным сыном, и он сейчас едет в город смывать с них бесчестие.

М ного времени прошло с того дня, а он все так же, как и в первый год, помнит тот светлый день своей жизни. Хоро­

шие дни выпадали и до этого дня и после, но такого счастли­вого не было никогда.

Махаз спустился в деревню Наа, что приютилась возле

Кодора. Он вышел к реке, но паромщика на месте не оказа­

Искандер 23

лось. Дом паромщика был расположен ниже по реке, метрах

в ста от места переправы. Махаз посмотрел в сторону его дома

и увидел паромщика, пашущего на своем приусадебном учас­

тке. Пастух несколько раз пронзительно свистнул, паромщик, остановив своих быков, обернулся и, подняв руку, показал, что он заметил Махаза.

Недалеко от переправы было расположено сельское

кладбище. Махаз увидел, как туда прошел старый волкодав и,

перескочив в два приема через деревянную ограду одной из могил, скрылся за нею.

Он знал, что это могила местного охотника, умершего

два года тому назад. Он слышал об этой собаке, что она после

смерти хозяина живет на его могиле. В первое время она во­

обще никуда не отходила от могилы ни днем ни ночью, так что родные охотника вынуждены были носить ей сюда еду. Теперь

собака два-три раза в день приходит домой поесть и снова от­

правляется к могиле своего хозяина, словно сторожит ее.

У Махаза тоже в свое время был замечательный вол ко ­

дав. Звали его Чернушка. Однажды он спас ему жизнь. Дело

было так. В лесу за котловиной Сабида Махаз обнаружил у

подножия дикой груши множество медвежьих следов. Видно, медведь приходил сюда лакомиться грушами. Заметив, что

медведь еще не успел перетрясти все ветки с грушами, Махаз решил поставить здесь капкан и поставил его.

Дней через десять он пастушил рядом с этим местом и решил проведать свой капкан. Вместе со своей собакой он от­правился туда. К подножию дикой груши вела узкая тропинка между зарослями папоротника в человеческий рост, заколю- ченного ежевикой.

Он шел впереди, а собака шла за ним. Шагов за десять от

груши собака зарычала и попыталась выйти вперед, но он ее

не пропустил. Через несколько секунд, как только он дошел до конца тропинки перед ним внезапно вырос медведь, встав­ший на задние лапы. Обдавая его смрадным дыханием, мед­

ведь стоял на расстоянии одного шага, и он уже ничего не мог

сделать: ни снять ружья, ни отступить назад. Инстинктивно он

24 Пастух Махаз

нырнул вперед под медведя. Медведь ударил его лапой, удар пришелся на ложе ружья. От силы удара у Махаза перехватило

дыхание, и он ждал, что будет дальше, как вдруг почувствовал,

что медведь зарычал и отступился.

Махаз поднял голову и увидел, что медведь стоит уже на

четырех лапах, а на нем, взяв его за глотку, висит Чернушка.

Через несколько секунд огромный медведь рухнул на землю, а собака, рыча, продолжала держать его за горло. Медведь был

мертв.

Махаз сел на землю, чтобы немного притти в себя. Он подозвал собаку, но та, продолжая держать медведя за горло,

в ответ только прорычала. Махаз заметил, что медведь рядом с

капканом вырыл огромную яму. Капкан держал его за заднюю

ногу. Видно, оголодав, медведь пытался добывать из земли

корни.

Дрожащими пальцами Махаз скрутил цыгарку и заку­

рил. Он снова подозвал собаку, и на этот раз она подошла к не­

му, но все еще была сильно возбуждена, потому что, посидев

возле него несколько минут, она снова подошла к трупу мед­

ведя и рыча вцепилась ему в горло, в то же самое место, за

которое она его держала до этого. Казалось, собака хотела

лишний раз убедиться в том, что это именно она его задушила.

Махаз никогда не слышал, чтобы собака могла задушить

медведя. Но, видимо, этот медведь сильно отощал от голода и бесполезных попыток вырваться из капкана. Конечно, не по­

пади он лапой о приклад ружья, сил у него хватило бы двумя-

тремя ударами изувечить его или отправить на тот свет. Но ка­кова Чернушка, бесстрашно прыгнувшая на плечи вставшего на дыбы разъяренного медведя?!

Покамест он ждал паромщика, подошли двое местных

крестьян, переправлявшихся на тот берег. Подошел и паром­щик, и все влезли в паром. Паромщик багром оттолкнулся

от берега, и паром пошел против течения, порывисто дергаясь вперед.

Узнав, что Махаз едет в город, паромщик попросил его привезти ему новый замок. Махаз отвечал, что боится, что

Искандер 25

дело, по которому он едет в город, может его надолго там за­

держать.

— Что за дело? — спросил паромщик. Они уже были на

середине реки и голоса заглушал шум реки.— Дело маленькое, — крикнул ему в ответ Махаз, — да

больно хлопотное!

Больше паромщик не стал у него ни о чем спрашивать.

Паром ткнулся о противоположный берег, Махаз расплатился

с паромщиком и спрыгнул на землю.

Давным-давно, когда сестра его выходила замуж за пар­

ня из Мухуса, он, Махаз, ехал в числе сопровождающих невес­

ту. Они подъехали к переправе и убедились, что паром стоит на

том берегу, а паромщик неизвестно где пропадает. И тогда Ма­

хаз слез с коня, влез на столб, на котором держался стальной трос, перекинутый через речку, и, не обращая внимания на

крики сопровождающих — особенно кричала сестра — он, бес­

страшно перебирая руками, перебрался через Кодор и, спрыг­

нув на том берегу на землю, оттолкнул паром и подошел на

нем к другому берегу. Целый месяц после этого у него болели ладони, стертые стальным тросом.

Того парня, мужа его сестры, тоже взяли в тридцать

седьмом году, и он тогда так же, как и кунаку, предлагал ему спрятаться в лесу и переждать гнилое время. Тот тоже не захо­тел прятаться, и вот сестра его осталась одна в городе с тремя

детьми на руках. Конечно, родные ей помогают, да и сама она

работает доктором в больнице, но легко ли в городе одной с тремя детьми. Ем у бы переждать гнилое время, и через год целёхоньким вышел бы из леса и приехал в свою семью. Но

теперь уже поздно, теперь об этом и думать не стоит...

Когда Махаз вышел в село Анастасовка, автобус, отправ­ляющийся в Мухус, уже наполнялся пассажирами. Он взял би­

лет, влез в автобус и сел на свое место. Всю дорогу до Мухуса он думал, зайти ли ему к сестре, увидеться с нею, а уже потом браться за свое дело, или же не стоит. В конце концов, он при­

шел к мысли, что не стоит растравлять сестру этой ненужной

встречей. И так ей предстоит многое пережить, когда он сделает

26 Пастух Махаз

свое дело.От автобусной остановки в Мухусе он прямо пошел в

сторону магазина, где работал Шалико. Магазин стоял на углу

и поэтому он мог издали следить за ним. Он остановился мет­

рах в тридцати от магазина и стал следить за ним. Он увидел

несколько раз мелькнувшего за прилавком Шалико. Шалико

был заведующим магазином. Махаз знал, что после закрытия

магазина заведующий обычно остается там, то ли подсчитывает

выручку, то ли еще какими-нибудь делами занимается.

Он решил встретиться с ним в этом промежутке, когда уйдут продавцы, а он еще там останется. Если же он уйдет

вместе с продавцами, Махазу придется сходить к нему домой

и там с ним рассчитаться. Это было довольно неприятно, пото­

му что там жена и дети. Он был уверен, что найдет способ ос­

таться с ним с глазу на глаз, но все равно это было неприятно.У прохожих он узнал, что до закрытия магазина остава­

лось еще больше часу, но он решил никуда не уходить, а дожи­

даться закрытия на этом месте. Мало ли что... Вдруг они взду­

мают закрыть свой магазин раньше времени.

* * *

Шалико не мог понять, почему у него весь день какое-то неприятное настроение, хотя дела его шли, как никогда, хорошо. Позавчера он получил двадцативедерную бочку ме­да, которую вчера рано утром они открыли вместе со старшим продавцом и, взяв из бочки четыре ведра меду, влили туда

столько же воды. После этого они целый час размешивали это

тяжелое густое месиво, пока вода полностью не растворилась

в меде.И что же? Два дня шла оживленная торговля медом, и

покупатель-дурак стоял за ним в очереди и только похваливал

мед. И надо же, чтобы именно сегодня, когда мед в большой

бочке кончился и он велел продавать чистый мед, те самые четыре ведра, взятые из бочки, и именно к этому меду при­

дрался какой-то покупатель, говоря, что мед, видите ли,

Искандер 27

горчит.

Эта незаслуженная придирка лишний раз подсказывала

Шалико, что с покупателя надо драть, только делать это надо

умело.Младший продавец, когда начали продавать мед из за­

пасной бочки, видно, кое о чем догадался. Шалико его не по­святил в эту операцию, чтобы не делиться с ним: молод еще,

пусть поишачит.

Но видно он кое о чем догадывался, потому что весь

день ходил надутым, и Шалико думал, что именно это ему пор­тит настроение. Шалико никак не мог решить — заткнуть ему

рот парой тридцаток или не стоит унижаться? Не стоит, нако­

нец, решил он, пусть с мое поишачит, а потом будет в долю

входить.Год тому назад арестовали бывшего заведующего этого

магазина, где Шалико работал старшим продавцом. Внезап­

ная ревизия обнаружила в магазине мешок бесфактурного

сахара, который тайно через доверенных людей переправлялся к ним с кондитерской фабрики.

Шалико был тогда в торге, и его успел предупредить

один человек из торга, что у них вот-вот будет ревизия и он должен об этом сказать своему заведующему. Но Шалико на­

рочно не спешил в магазин. Когда он через час пришел туда, там уже шла ревизия, которая этот бесфактурный сахар обна­ружила.

На суде заведующий все взял на себя, и остальных про­

давцов не тронули, а самого Шалико через некоторое время назначили новым заведующим.

Он испытывал некоторые угрызения совести за продан­

ного заведующего, но утешал себя тем, что этот заведующий в

в последнее время так много пил и так неосторожно себя вел,

что рано или поздно сел бы сам и их мог потащить за собой.

За этот год он дважды давал по пятьсот рублей жене сво­

его бывшего заведующего, оставшейся с двумя детьми, и она говорила, что все написала мужу и тот никогда не забудет о

помощи, которую Шалико оказал своему бывшему заведую­

28 Пастух Махаз

щему.

Так обстояли дела Шали ко в тот день, когда пастух

караулил его, стоя недалеко от магазина.

Кстати, в этот же день он узнал еще одну приятную

новость, которая на некоторое время победила его неприят­ные предчувствия. Сегодня, заходя в торг, он столкнулся с другим заведующим магазина, а тот, наклонившись к нему,

лукаво шепнул:— Наш монах раскололся...

— Что ты! — удивился Шалико.

— Точно! — кивнул ему коллега.Он рассказал, что новый инспектор, который работал у

них около двух месяцев и которого все боялись, потому что он не брал взяток, пожаловался их общему знакомому, что его

в торге обижают. Выяснилось, что он взяток не брал, потому что боялся напороться не на тех людей, а ему не давали, боясь,

что он из тех, что не берут взяток. Недоразумение это, оказы ­вается, благополучно разрешилось.

Все шло как надо, и сейчас, после рабочего дня, сидя в помещении склада и пересчитывая дневную выручку, которую он собирался сдавать в банк, он подумал, — вот вещь, которой

можно заткнуть любой рот и любую дыру.

Он вложил деньги в специальную сумку, но не успел ее запломбировать, когда услышал осторожный скрип отворяю­щейся двери. Сперва у него мелькнуло в голове, что это кто-то из продавцов, что-то забыв в магазине, вернулся, но потом, увидев незнакомую фигуру в дверях, подумал, что это граби­

тель, и положил руку на тяжелые пломбировальные щипцы,

лежавшие на столе, за которым он сидел. Незнакомая фигура продолжала стоять в дверях, и через мгновенье, узнав в ней

пастуха Махаза, он побледнел.

— Добром вас, — поприветствовал он его по-абхазски и встал с места.

— Добром и тебя, — отвечал пастух и, прикрыв за собой

дверь, вошел в помещение склада и огляделся. Он подумал, где бы это удобней было бы сделать, и, увидев налево от себя

Искандер 29

железную раковину с водопроводным краном, решил, что

именно здесь это надо будет сделать.Шалико, увидев отца Хикур , сразу же вспомнил, что ему

весь день портило настроение. Дело в том, что сегодня утром он заходил в общежитие, где жила девушка, и комендантша ему сказала, что Х и кур сегодня рано утром уехала к себе в деревню, прихватив с собой свой красный чемодан. Комен­

дантша сказала все это так сумрачно, словно она знала, какие отношения у него с родственницей.

А он так надеялся на сегодняшний вечер: жена уезжала в деревню и сама просила передать Хикур, чтобы она накорми­

ла детей и уложила их в постель.

Шалико почувствовал, что ее внезапный отъезд не к доб­

ру. И это портило ему с утра настроение. Потом о причине,

портившей ему настроение, он забыл, а настроение осталось.Неужели она забеременела и, как сестра ее, ничего не

сказав ему, уехала в деревню?! Проклятые дикарки! Ведь

здесь в городе все это можно обделать так, что все будет шито-

крыто.Ничего, главное не падать духом, сказал он себе и поду­

мал: хорошо, что не успел запломбировать сум ку с деньгами.

Своих денег у него в кармане был маловато.

— Садитесь, — почтительно предложил он гостю и, пока­

зав на стул по ту сторону стола, про себя подумал: дам ему

тысячу рублей и дело с концом.Махаз не сел, и это было плохим признаком. Видя, что

пастух не садится, Шалико и сам не посмел сесть.

— Так что вас к нам привело? — как можно гостеприим­

ней спросил он, набравшись смелости.Он лихорадочно подумал: пастух, видно, все знает про

Хикур, но знает ли он про М аяну? Иногда раньше, задумываясь

об этом, он решал: наверное, знает, раз цветущую молодую девуш ку отдали за старика. А иногда думал: может и не знает,

ведь он вечно со своими козами, а тетя Маша могла все это проделать помимо мужа.

— Разве Хи кур тебе ничего не говорила? — спросил

30 Пастух Махаз

пастух.Шалико подумал, что по мнению отца девушка должна

была поговорить с ним перед отъездом. Но она ни о чем таком

с ним никогда не говорила. Раз он так спрашивает про Хикур,

подумал он с облегчением, значит про Манну он ничего не

знает.— Нет, ничего не говорила, — ответил он с полной ис­

кренностью, потому что она и в самом деле ничего не говори­ла.

— Разве она тебе не говорила, что я дал клятву: если это

случится еще раз, я выпью кровь того, кто это сделает?! —

спросил Махаз."Е щ е раз!" — как эхо повторилось в голове у Шалико.

Значит, он и про Маяну знает! Он решил отдать пастуху всю

дневную выручку. В сумке лежала тысяча восемьсот рублей. Он еще раз с облегчением вспомнил, что еще не запломбировал деньги, словно этот маленький кусок свинца, как пуля, решал,

жить ему или не жить.Он слегка отодвинул сум ку с деньгами в сторону при­

шельца, словно осторожно указывая направление развития их дальнейшей беседы. Потом он посмотрел на пастуха, но лицо

Махаза оставалось непроницаемым.

И вдруг он сразу догадался, что с деньгами здесь ничего

не получится. В этом лице нет щели, куда можно было бы просунуть деньги, нет слуха в этих ушах, способного радовать­ся колдовском у шелесту этих бумажек.

Все-таки он преодолел это дурное предчувствие и ска­

зал, взглянув на сум ку с деньгами:

— Может деньги нужны... Мало ли что... По хозяйству...

Пастух обратил внимание на его слова не больше, чемесли бы Шалико почесался. Переждав несколько секунд, он

снова спросил с терпеливым упорством:

— Разве она тебе не говорила?

Если бы Шалико имел дело с человеком, подобным тем людям, с которыми он обычно имел дело, он стал бы выкручи­ваться, требовать доказательства и, в конце концов, вы крутил­

Искандер 31

ся бы. Но он понимал, что перед ним совсем другой человек и

здесь эта мелкая ложь может только ухудшить его положение.

— Когда-то говорила, — вздохнул он, — так ведь я нена­сильно...

— Если ребенку, скажем, протянуть отравленную конфе­ту, это тоже ненасильно, не правда ли? — спросил Махаз. Было

видно, что пастух хорошо обдумал, что говорить.

— Виноват, — сказал Шалико, опуская голову и в самом

деле чувствуя вину и сознательно доигрывая это чувство, потому что по его ощущениям теперь только такой путь мог

отвести от него кару этого дикаря.

— Ха! — хм ы кнул пастух и, не глядя, потянулся рукой за

ножом, вытащил его из футляра и ткнул острием в сторону

неба, — это ты ему скажешь...— К ак? — спросил Шалико, цепенея и не веря своим гла­

зам, — ты хочешь взять мою кровь?!

— Не взять, а выпить поклялся я, — поправил его пастух,

ссылаясь на клятву, как на документ, который никак нельзя перетолковывать.

Сейчас он смотрел на Шалико без всякой вражды, и это

сильнее всего ужаснуло Шалико. Так крестьянин без всякой

вражды смотрит на овцу, предназначенную для заклания.

Шалико почувствовал, что внутри у него все немеет от

страха, хотя он не был трусом. М ускулы отказывались подчи­няться. Он скосил глаза на тяжелые щипцы для пломбирова­

ния, подумал, что можно было бы кинуть их в него или уда­рить его ими, но это была вялая, пустотелая мысль, он знал, что сейчас не способен сопротивляться.

В десяти шагах от места, где они сейчас стояли, прохо­дила улица, и было слышно, как вверх и вниз по этой улице

пробегают машины. И каждое мгновенье, когда слышался

звук приближающейся машины, душа Шалико замирала со

смутной надеждой, словно машина должна была остановиться перед его магазином, словно оттуда должны были выйти люди

и спасти его от этого страшного человека.

Но каждый раз машина пробегала мимо, и душа его с

32 Пастух Махаз

беззвучными криком отчаянья кидалась за ней, отставала, возвращалась сюда, чтобы снова прислушиваться к голосам людей, проходящих мимо магазина по тротуару, к ш уму но­вых приближающихся машин.

Странно, что на людей, проходящих мимо магазина, он почти не возлагал никаких надежд, а возлагал надежды на ма­

шину, которая вдруг остановится возле его магазина, и тогда

случится такое, что этот пастух не посмеет его тронуть. С мис­

тической бессознательностью надежда его тянулась к машине,

к технике, то есть к тому, что дальше всего стоит от этого пастуха и самим своим существованием уничтожает его древ­

ние верования, его дикие понятия и предрассудки.

Мгновеньями ему хотелось изо всех сил крикнуть, за­

бросать пастуха бутылками из ящиков, стоящих позади него,

но какой-то мелкий здравый смысл подсказывал ему, что если он начнет шуметь, он раньше погибнет. Все-таки у него еще

теплилась надежда, что пастух его пугает, но убивать не будет.

— Выйди из-за стола, — сказал пастух.— Зачем? — спросил Шали ко, едва ворочая во рту одере­

веневшим языком .— Т ак надо, — сказал пастух и, чувствуя, что парень этот

стал плохо соображать, подошел к нему и, слегка подталкивая

его, подвел к раковине. Не может быть, не может быть, думал

Шалико, вот сейчас даст мне по шее и отпустит.— Нагнись, — приказал пастух, и Шалико покорно сог­

нулся над раковиной, словно собирался мыть голову.

В то же мгновение он почувствовал, что пастух налег на него сзади всем своим телом и с такой силой надавил на него,

что ему показалось — вот-вот край раковины врежется в жи­вот. Он чувствовал неимоверную боль в продавленном краем раковины животе, но из этой боли в сознание выпрыгивала ра­

достная мысль, что раз пастух делает ему так больно, он его убивать не будет. И когда пастух, схватив его за чуб, со страш­ной силой откинул его голову назад и еще сильнее придавил его тело, снова из боли выпрыгнула радостная догадка, что раз

ему делает так больно, он его не будет убивать.

Искандер 33

В первое мгновенье, когда Махаз полоснул его ножом по

горлу, он не почувствовал боли, потому что та боль, которую

он испытывал, была сильней. Он только успел удивиться, что вода в кране булькает и хлещет, хотя пастух вроде крана не

открывал. Больше он ничего не чувствовал, хотя тело его еще несколько минут продолжало жить.

Махаз изо всей силы прижимал его к раковине, потому что знал: всякая живая тварь, как бы не оцепенела от страха

перед смертью, в последний миг делает невероятные усилия, чтобы выскочить из нее. В эти мгновенья даже козленок на­ходит в себе такие силы, что и взрослый мужчина должен на­

прячь все свои мышцы, чтобы удерживать его.

Когда кровь, хлеставшая из перерезанного горла, почти

перестала идти, он бросил нож в раковину и осторожно, чтобы не запачкать карман, полез в него и достал из него стопку.

Продолжая левой рукой придерживать труп Шалико за волосы,

он подставил стопку под струйку крови, как под соломинку

самогонного аппарата.

Набрав с полстопки, он поднес ее к губам и, отдунув со­ринки, попавшие туда из кармана, где лежала стопка, осторож­

но вытянул пару глотков. Он поставил стопку в раковину и,

дождавшись, когда кровь совсем перестала идти из горла,

осторожно переложил труп на пол.

Он вернулся к раковине и пустил сильную струю воды, и раковина заполнилась розовой, пенящейся смесью крови и

воды, и постепенно в этой смеси воды становилось все больше

и больше, она светлела и, наконец, сделалась совершенно

прозрачной, и стопка сверкала промытым стеклом, и нож был чист без единого пятнышка.

Он закрыл воду, вложил нож в футляр, а стопку вбро­

сил в карман. Он оглядел помещение склада и увидел висев­ший на стене старый плащ. Он снял его со стены и укры л мерт­

веца плащом. Он заметил, что плащ на Шалико велик, значит, не его, подумал он, кого-нибудь из работников магазина. На

самом деле этот плащ принадлежал бывшему заведующему. Он его здесь забыл, когда прямо после ревизии под стражей

34 Пастух Махаз

выходил из магазина.

Прикрывая его плащом, Махаз замешкался, залюбовав­

шись его лицом, сейчас спокойным, красивым, собственной кровью очищенным от скверны собственной жизни.

Он подумал, что если бы все было по-человечески, не отказался бы от такого зятя, несмотря на его малый рост. Да,

не отказался бы, даже счел бы за честь. Но теперь об этом не стоило думать.

Он огляделся в поисках замка и нашел его висящим на стене возле дверей. Он еще раз огляделся, обшарил глазами стол, но нигде не увидел ключа от замка. Он подумал, что ключ может быть в кармане Шалико. Но ему не хотелось ша­

рить по карманам мертвеца. В этом по его разумению было

что-то нечистоплотное. Взяв в руки замок, он вышел из мага­

зина, прикрыл дверь и, навесив на нее замок, так повернул его, чтобы снаружи казалось, что он заперт.

Он вышел на улицу и огляделся. С наружной стороны

магазина двое бродяжьего вида людей, разложив на прилавке

нехитрую снедь, пили водку, закусывая копченой ставридкой

и хлебом. Судя по всему, они никуда не торопились.

Ем у не понравилось, что здесь у незакрытого магазина он оставляет двух подозрительных людей. Они могли зайти в

магазин и обворовать его. Кроме того, он подумал, что они

могут осквернить труп, роясь в его карманах и как попало передвигая его. Пожалуй, это его беспокоило больше, чем воз­

можность ограбления магазина.

Он заспешил поскорее отдаться в руки властям, чтобы

они приехали сюда и, запечатав магазин, отвезли бы труп родственникам.

Милиционера нигде не было видно, но он знал, что* в

городе полным-полно милиционеров. Но ему сейчас почему-то

не попадался ни один. Он вспомнил, что видел милиционера у

входа в городской ботанический сад.Он поспешил туда. Он чувствовал, что с каждым шагом

в ногах у него прибавляется легкости, а голова начинает зве­

неть, как будто он хватил стопку первача. Неужто от челове­

Искандер 35

ческой крови можно опьянеть, подумал он. Нет, поправил он

себя, это сказывается, что я выполнил свой долг, и господь

облегчил мне душу. Ем у тоже, подумал он, теперь господь

отпустил грехи, и душа его, может быть, спешит в родную

деревню, чувствуя, что она очистилась. В таком случае, подумал он, душа его скоро будет на месте. Шалико родом был из

Эшер, совсем близко от города.

Завернув за угол, Мазах увидел идущего ему навстречу

милиционера. По обличью он понял, что милиционер русский. Ем у бы больше всего подошел абхазский милиционер или,

если уж абхазского нет, мингрельский. Но выбирать не прихо­

дилось, и он напряг голову, чтобы она правильно подносила

к язы ку русские слова.

Легкой и, как показалось милиционеру, гарцующей по­ходкой он подошел к нему.

— Моя резала амагазин ахозяин, — сообщил он ему.

Милиционер решил, что к нему подошел подвыпивший

крестьянин. Он кончил дежурство и шел домой, и ему совер­

шенно неохота было с ним связываться.— Езжай домой, — сурово ответил ему милиционер и

пошел дальше. Махаз остановился, удивленный равнодушием

милиционера. Он постоял немного и снова догнал его.— Моя резала амагазин ахозяин! — крикнул он ему тре­

бовательно.

— Будешь буянить, — арестую, — вразумительно сказал милиционер и помахал пальцем возле его носа.

— Да, да, арестуй! — радостно подтвердил пастух. Это важное слово он никак не мог вспомнить, а тут милиционер сам его подсказал.

— Ты убил человека? — спросил милиционер заинтере­

сованно.

— Убил, — сокрушенно подтвердил пастух. Он это сказал

сокрушенно, не потому что чувствовал раскаянье, а потому что хотел показать милиционеру, что правильно понимает печаль­

ное значение этого слова.

— ...Горло резал: хрр, хрр, — так же сокрушенно доба­

36 Пастух Махаз

вил он, — амагазин ахозяин...

— За что? — спросил милиционер, начиная что-то пони­мать и замечая кончик футляра от ножа, торчавший у него

сбоку из-под ватника.

— Плохой дело делал, — старательно разъяснил Махаз, — моя клятва давал: кто плохой дело делает — моя кровь

пьет. Моя пил кровь амагазин ахозяин.

Махаз вынул стопку из кармана и показал милиционеру,

чтобы тот окончательно убедился в правдивости его слов. Но

милиционер, почти поверивший ему, увидев стопку, снова усомнился в его трезвости.

— Езжай домой, — сказал он ему, — садись в автобус и

езжай...— Езжай — нельзя! — крикнул раздраженный пастух. Он

столько усилий употребил, чтобы донести до сознания мили­ционера суть своего дела и вот теперь оказывается, что они

возвратились к тому, с чего он начинал.

— ...Чада! Чада! (Осел! Осел!) — добавил он по-абхаз­ски для облегчения души и снова перешел на русский, — моя

резала амагазин ахозяин... Клянусь господом, этот осел заста­

вит меня совершить преступление, — добавил он по-абхазски,

страшно утомленный непонятливостью милиционера.

Он подумал, что сказанное милиционеру было сказано ему с такой предельной ясностью, что не понять его было не­возможно. До чего же неясен русский язык, подумал он, аб­

хазец понял бы его с полуслова.

— Ладно, пошли, — сказал милиционер и повернул на­зад в сторону городской милиции. Легким шагом ступал ря­дом с ним пастух. Если он и в самом деле убил человека, думал милиционер, меня отметят как проявившего бдитель­

ность.Махаз, почувствовав, что с ним распорядились верно и

теперь его арестуют, стал проявлять беспокойство по поводу

тела убитого.— Амагазин ахозяин мертвая, — сказал он после неко­

торой паузы.

Искандер 37

— Ты убил? — спросил милиционер.

— Моя убил, — подтвердил он как бы мимоходом, что­бы милиционер не останавливал внимание на этом выясненном

вопросе, — мертвая ночью крыс кушайт — нехорошо. Лю дям стыдно — нехорошо. Скажи домой: — Возьми мертвая амага- зин ахозяин. Ночь — нельзя: крыс портит...

— Сейчас все выясним, — сказал милиционер. Они уже входили во двор милиции.

Милиционер ввел его в помещение и сдал дежурному лейтенанту, объяснив ему все, что он понял из рассказа пасту­

ха. Дежурный лейтенант вызвал абхазского милиционера, и

пастух рассказал ему все как было, объяснив, что он мстит за

дочерей. Почему его дочки нуждаются в мести, он не стал объ­

яснить, но милиционер и так догадался, в чем дело.Через пятнадцать минут милицейская машина подъе­

хала к указанному магазину, открыла его и убедилась, что все

сказанное пастухом правда. Махаза обыскали и при обыске

отобрали стопку и пояс с пастушеским ножом в футляре.

— Мертвого отправили домой? — спросил Махаз, увидев абхазского милиционера.

— За него не беспокойся, все в порядке, — отвечал ему

абхазский милиционер, чтобы успокоить его. Он не стал ему объяснять, что еще немало формальностей предстоит сделать, прежде чем труп можно будет отдать родственникам.

Милиционер, приведший сюда пастуха, убедившись, что

он в самом деле совершил преступление, жалел, что сразу не

сказал лейтенанту, что он сам задержал преступника. Теперь ему казалось, что вид этого крестьянина ему сразу же показал­ся подозрительным и он хотел его задержать, но тот сам подо­

шел к нему.

Махаза ввели в камеру предварительного заключения и закрыли за ним дверь. Он сразу же улегся на нару и, прикрыв

лицо своей войлочной шапкой, стал думать.Вот я, наконец, исполнил свой долг, думал он, освобо­

дил свою душу, отомстив за обеих дочерей. Он подумал, что теперь, исполнив свой самый высший мужской долг, он

38 Пастух Махаз

доказал, что имеет право на сына. Жаль, что теперь жены долго не будет под рукой, чтобы проверить, насколько он прав. Он

подумал, что если его не убьют и он не слиш ком постареет в

тюрьме для этих дел, то он сможет иметь сына и через десять и через пятнадцать лет, смотря, сколько ему дадут.

То, что жена его Маша для этих дел не постареет, он был

уверен. Он был уверен, что жена его сама, добровольно для

этих дел никогда не постареет. Но он не беспокоился о ее чес­

ти. Он знал, что теперь он так защитил честь своих дочерей и

собственную честь, что теперь их ничто не запачкает. Тем более, если его убьют. Он знал, что если суд решит, что его надо убить и его убьют, то для чести дочерей это будет еще одной водой,

которая отмоет их честь на всю жизнь, как бы долго они ни

жили.Он заснул и ему приснилась далекая молодость, кенгу-

рийский порт, где он дожидался прибытия из Новороссийска

большого парохода, держа за поводья двух лошадей.

И было множество праздничных людей, махавших плат­ками с пристани, и было множество праздничных людей, ма­

хавших платками с медленно пристававшего к пристани парохода.

И юная женщина, которую он никогда не видел, подбе­

жала к нему, ослепив его светлым лицом и сияющей улыбкой,

и он ее подсаживал на лошадь, и обнажилось колено круглое и

нежное, как щека ребенка, и он, не удержавшись, поцеловал

это колено, и женщина сверху, с лошади, трепанув его по воло­сам, сказала ему самое сладкое, что он слышал от женщины и

вообще на этом свете:— А х ты, дурачок!

И он был счастлив во сне и во сне же пронзительно печа­лился, зная, что это сон, а сон рано или поздно должен окон­

читься.

Александр Шеф

Ф И ГУ РО Н Ч И К

Помпеев работал в НИИ и был там инспектором по вы ­

пуску. Он занимал свою должность в бригаде инспекторов, и к

нему приносили на просмотр всякие папки и документы. Пап­

ки и чертежи шли на выход, а Помпеев давал им санкцию.

Работал он хорошо, и несколько раз уже висел на Д оске П о­чета. Так как все люди, составляющие трудовой коллектив,

наряду с одинаковой профессией, которая их объединяет,

имеют оригинальные мелочи, которые их отличают, то и у Пом-

пеева в его обращении и в манере работать можно было заме­

тить что-то свое, личное, индивидуальное, что постепенно ска­зывалось, производило впечатление, про которое начальник

бригады, т.е. главный инспектор говорил "размягчаться" или "не вовремя размягчаться" (а иногда даже, правда, в отсут­

ствие Помпеева, он говорил "размягчаться в рабочее в р е м я ") .

Это выражение "размягчаться" скоро стало крылатым, хотя оно, наверное, не совсем точно выражало суть дела, и сам

Помпеев, когда слышал его, с одной стороны, улыбался, пото­

му что ему было приятно, как всякому смертному, что, вот, он находится сейчас в центре внимания, а с другой стороны, довольно-таки выразительно морщился и даже, как лошадь, тряс головой, потому что, видимо, чем-то был здесь недоволен.

Хотя, имея шестилетний производственный стаж, Помпеев, по­

жалуй, прекрасно понимал, что раз слово пристало, то оно не отстанет. А дело было все в том, что он любил поговорить сладко. И не только любил, но и умел. Даже нельзя было ска­зать про него, что он дилетант, потому что в конце концов, он достиг здесь каких-то вершин, как в искусстве, и слава о нем

пошла по всему институту... Что значит говорить сладко?

Можно часто видеть, как молодая мать, подбрасывая своего мальчика в воздух, чтобы доставить ему удовольствие,

говорит при этом над ним какое-то непонятное слово: "А гу -

сеньки, агусеньки". Не менее часто можно, наверное, видеть.

40 Фигурончик

как другая мать, шлепая свою дочку по попке, говорит ей в избытке чувств другое не более понятное слово: "Кокош ень-

ки, ах ты непослушная, кокошеньки моя..." и т. д. Примерно

так, если проводить внешнюю аналогию, выглядела деловая и личная (т.е. производственная, общественная и — конфиден­циальная) речь Помпеева, когда он увлекался. Помпееву было,

по паспорту, всего только тридцать лет. Другие анкетные дан­

ные: инженер, не женат, детей не имеет. Главный инспектор, в отсутствие Помпеева, удивлялся иногда вслух перед бригадой, откуда в молодом человеке такая странная склонность. Инс­пектора, податливые перед начальством, высказывали в ответ свои предположения. Предположения были самые скромные,

потому что кроме внешней словесной оболочки имели внут­

ренние скрытые цели: а) выставить себя в выгодном свете,

б) не сказать плохое про товарища, в) вообще не сказать слиш ком много, г) просто понравиться, — и потому, обычно,

не шли дальше того, что Помпеев: а) родился в сорочке, б)

мать хотела девочку, в) бабка стукнула по м ягком у месту и

г) он не должен быть инспектором. Главный инспектор ухм ы ­

лялся как кош ка, которой чешут гребешком за ушами, а Пом ­

пеев, сев на свое место, говорил по-прежнему: он говорил,

скажем, не "скрепка ", а "скрепочка", не "д ы рокол ”, а "дыро-

кольчик", не "пресс-папье", а "прессушечка", не "ш темпель", а

"штемпелечечек", и, наконец, не "подпись", а "ф игурончик". Словарный запас его было мобилен, богат и, в пределах реаль­

ных нужд, практически неограничен, потому что слова его сами

порождали другие слова, как, скажем, какая-то там птица- феникс или семиголовая дура-гидра, если коснуться здесь

мифологии, или же как современная электронная самопеча­тающая кибернетическая машина с обратной связью, которая,

начав что-то делать, будет потом делать все, что она хочет, —

если говорить язы ком техническим, т.е. все-таки более близ­

ким Помпееву. Словам, чтобы народиться, надо было просто стать более сладкими, что достигалось, в конечном итоге, их грамматической воспеваемостью, также как, например, у ма­

тери с дочкой из " к о к о " от большой любви рождалось "к о ­

Шеф 41

кош ка ", из "к о к о ш и " — "к о к о с и к ", а потом "к о к о н ь ш и к ",

"к о к у л и к ", "к о к у л ь т и к " и т. д., и т. д. Самому же Помпееву,

чтобы помочь словам при таких рождениях, надо было, очевид­

но, изыскивать в себе с каждым новым словом все больше

сладости, что он и делал. Потому что, наверное, главный инс­

пектор, приводя здесь далекую ассоциацию с выполнением

плана, говорил вдруг ни с того, ни с сего свои просто "р аз­мягчаться" или "размягчаться в рабочее время", а инспектора-

товарищи, собираясь в кружок, чтобы через каждые два часа

покурить возле открытой форточки, не менее ласково изре­

кали друг перед другом "ж у к " или 'псих", или, в конце кон­

цов, что-то более поэтическое — "баба в штанах". Помпеев от

таких мимолетных суждений, даже если и слышал их, конечно

же,никак не менялся.Труднее всего ему было, пожалуй, с сотрудницами. Со­

трудницы были женщины и, естественно, как более слабый пол, остро реагировали на все красивое, заботливое и ласко­

вое, что выражалось в словах, хотя бы и чисто внешних. При­нося к Помпееву документы, чтобы он их визировал, они с ним общались. Сотрудницы-новички, впервые столкнувш ись с

помпеевской манерой, молчали, бледнели, краснели перед ним,

переходя через все стадии оттенков поочередно то в жар, то в

холод, и, очевидно, многие, по своей женской неопытности (т.е. особенно — молодые девушки ), принимали все, что они слышали, на свой собственный счет. Т.к. это, конечно, была с

их стороны уже крайность, то все, что бы они здесь ни думали

и ни начинали думать, с течением времени никогда не оправ­

дывалось и, вслед за первым волнением, наступало разочаро­вание. В отделах женщины говорили между собой про Помпе-

ева, что он "гусь ". Самые молоденькие обычно молча слушали

и молча краснели, не говоря вообще ничего. Секретарши-

интеллигентки называли его Тартюфом или Иудуш кой. Со

смехом обычно, изо дня в день, или, точнее, от случая к случаю рассказывался один закоренелый анекдот: как Помпеев, рас­

писываясь однажды для Марьи Петровны, сказал ей вполголо­

са "а вот я поставлю вам здесь свой фигурончик", на что Марья

42 Фигурончик

Петровна сразу отпрыгнула в сторону, ожидая, что он шлепнет ее по спине (как она говорила потом, "п о ф игуре "), и опроки­

нула в их комнате фикус, который и вовсе потом засох, а

Марья Петровна, еще не зная тогда хорошенько, кто такой

Помпеев, перед одними потом оправдывалась, другим говори­ла, что Помпеев "нахал", а третьим (хотя, может быть, она

просто хотела сбить с толку общественное мнение ) говорила,

что он ей "объяснился в любви, а потом изменил". Это, конеч­

но, в самом деле был анекдот, потому что Помпеев, наверное ником у не мог изменить, потому что еще никого не любил.

Неизвестно, действительно, почему он был такой. Может

быть, верно, в один прекрасный день случилось с ним что-то

такое "в д р у г ", и он сразу стал "сл ад ким " Помпеевым, Пом-

пеевым "разм ягченны м " и "размягчающ имся": скажем, в

ш коле или в институте на третьем курсе? Или же он доходил до своих "в е р ш и н " постепенно: сначала одна любезность, по­

том другая любезность, потом третья ультра-любезность, а там

и пошло, и пошло через край? Приложила ли здесь свою руку школа, ее воспитатели или просто родители? Может быть, Помпееву в свое время неосторожно была поручена общест­венная выборная должность, т.е., к примеру, деньги или какая-

то власть, которая и свернула ему потом мозги набекрень?

Как бы то ни было, смех — смехом, улыбки — улыбками, а

оригинальность Помпеева, он знал это на собственном опыте, надо признаться, ему часто мешала.

В обществе не любят чудаков, какими бы они ни были:

розовыми, скажем, или, в противоположность розовым, сини­ми, или в полоску. Если вы чудак, то вы уже под подозрением

или кандидат на подозрение: а достаточно у вас технической грамотности? Отдел кадров, производя ежегодную переаттес­тацию, решает просто: годен — не годен, и, чуть что, если по­

дошло, скажем, время на сокращения, того же самого чудака

первым подводят под сокращение (а может подойти, скажем,

время на увольнения за прогулы или за несоблюдение техни­ческой дисциплины...). Конечно, и здесь, как всегда, началь­

ство может замолвить свое вездесущее слово. Но кто же будет

Шеф 43

всерьез о вас беспокоиться, если вы чудак? Тем более, скажем,

такой необычный чудак в полоску? Скажите спасибо, что вам,

намытарив, дадут возможность уйти по собственному жела­

нию...Манеры Помпеева в первую минуту, конечно, притяги­

вали, во вторую ставили все на попа, в третью отталкивали, а потом, наконец, более умные люди отходили в сторону и, сде­

лав свое дело, молча начинали думать о смысле жизни, а люди

менее умные, увидев в Помпееве свою заковыку, надолго впа­дали в какое-нибудь заблуждение, выбираясь из него (или не

выбираясь, это смотря по обстоятельствам ) каждый уже по

мере своих собственных сил. Про Помпеева думали, что он

подхалим, бюрократ, эгоист. К чести главного инспектора, на­

до сказать, что он про Помпеева так не думал. Именно благо­даря ему Помпеев смог в этой бригаде спокойно работать и,

можно сказать, даже держался за место. Главный инспектор

видел, что Помпеев, скорее всего, несчастный молодой чело­век: даже не эгоист, вернее, эгоист в современных разумных

пределах. Он подозревал, не высказываясь однако об этом вслух, что "размягчение" Помпеева такая же, скажем, болезнь,

как хронический аппендицит или, например, заикание, или размягчение мозга. Наверно, ее можно лечить. Но кто возьмет­

ся за это тонкое, деликатное дело? Кто будет лечить? Главный инспектор сам сначала было попробовал, но потом, как чело­век пожилой и спокойный, отрекся или даже, скорее, зарекся.

Отчасти он боялся здесь за себя, а отчасти — за молодого чело­

века: вот ведь и говорят, что люди себя не жалеют, а все-таки,

оказывается, иногда жалеют. Само поведение Помпеева давало иногда главному инспектору поводы думать, что Помпеев борется с этим, с своим... С одной стороны, Помпеев красовал­ся иногда своими словами, как другой молодой человек своей

бородой, зная, что все на него смотрят, может быть, даже смеются и, уж конечно, завидуют, но он-то смотрит на всех равнодушно. С другой стороны, Помпеев, говоря сладко, часто вдруг замолкал и краснел. Наверное, здесь были заме­шаны не одни физические причины: недомогание там, перена­

44 Фигурончик

пряжение или что-то еще. Главный инспектор, не зная, чем это все кончится, хотя и берег Помпеева больше других, время от

времени особо использовал его на работе. Дружба дружбой,

как говорится, а служба — врозь.

Так как бригада инспекторов имела дело также с пос­тавщ иками и, реже, с заказчиками, то именно здесь главный

инспектор "вы пускал ” (младшие инспектора говорили "н а ­травливал") на приходивших к ним посетителей Помпеева с

его "не будете ли вы столь любезны", "присядьте вот здесь, пожалуйста, рядом со мной на стульчике" и с его "ф игурон-

чиком ". Менее проницательнее гости часто бывали обвороже­

ны, более податливые — просто загипнотизированы. Люди,

естественно, впадали в ответный тон, и невольно подлаживаясь в своих словах, чтобы говорить так, как говорил Помпеев,

развивали свою врожденную вежливость, но теряли при этом, пожалуй, свою бдительность производственника. Помпеев от

этого, видимо, больше мучился, и в этом главный инспектор

видел подтверждение своей идеи, что Помпееву, наверное, говорить сладко вовсе не сладко, и говорит он так не по своей доброй воле. В отделе к Помпееву все привыкли и давно разговаривали с ним простым языком, да и есть ли на ра­

боте вообще время различать любые чудачества. Гости же

были все-таки гости. Во-первых, они хотели понравиться хозяе-

вам,во-вторых, чего-то от них для себя добиться. Гости сюсю­кали, как Помпеев, и даже больше, говоря "стульчичек" там,

где он говорил просто "стульчик", и даже "автоперы ш ко " там, где он просто говорил "авторучка", и Помпеев, мучи­

тельно морщась, был вынужден такие ответы терпеть, в то вре­

мя как другие инспекторы, хихикая, ехидно вокруг пере­глядывались и между собой улыбались. Если человек хромой,

то он не хочет, чтобы все люди были хромыми. То же самое

относится, конечно, и к заикам и прочим душевным больным.

Аудиенции Помпеева превращались для него в сильные нерв­ные потрясения. Он, обычно, всегда добивался от гостей того,

что было нужно НИИ или главному инспектору. Гости, обыч­

но, сидели потом вконец "размягченные" и ставили, доволь-

Шеф 45

ные, на важной бумаге свой "ф игурончик". Помпеев, весь

красный, вытирал потом пот со своего лица и думал, наверное, что надо, пора уже давно от этой работы ему отказаться.

Но он редко отказывался даже от этих особых аудиенций,

потому что, видимо, держался за место. Хотя, и главный инс­

пектор его тоже жалел. Кроме просто "н ервов " здесь вмеш и­вались особые "размягченные" нервы Помпеева, и потому

Помпееву вдвойне было трудно.

Только один раз он почувствовал, как ему легко, и даже

не просто легко, не равнодушно легко, как это бывало всегда

на работе, а как хорошо, как по-особенному, почти возвы ш ен­

но легко может ему быть в разговоре, тем более в разговоре

по делу, тем более в такой всегда прежде тягостной обычно

аудиенции. Это был разговор с женщиной, потому что пред­ставитель поставщиков на этот раз была женщина, и хотя так

бывало прежде не раз и не было здесь ничего удивительного:

женщина-поставщик — не только Помпеев, но и все НИИ вскоре

знало, что это необыкновенная женщина, а Помпееву только, может быть, больше других повезло, и он смог ее влияние ощутить на себе, потому что, во-первых, он сам был чем-то все-

таки необыкновенный, а во-вторых, именно с ней вел сейчас

дело, и, наконец, после большой переписки и разговоров по

телефону, именно к нему она пришла на эту аудиенцию.

Все говорили, что она вдова. Что она, будто бы, похоро­нила мужа, который где-то в тропиках заболел лихорадкой, и

она потом летала к нему на могилу. Все говорили, как про

что-то само собой разумеющееся, что она знающий деловой

инженер. Сам начальник техотдела, сухарь и скряга, здоровал­ся с ней неловко, потому что не умел иначе, раскланиваясь в коридорах. Но это все было, конечно, не главное, а, главное,

надо было ее видеть, и главное было ее лицо. Если есть красота в лице девушки, которое, только недавно сложившись, светит румянцем на все стороны и сверканием своих глаз может, в конце концов, так ослепить любого мужчину, что уже он не

видит потом ничего, кроме одного этого сверкания, и все-таки, ничего больше не видя, знает, что это все красота и что по мо­

46 Фигурончик

лодости еще живет красота так бурно, что льется перед ним

без удержу через край, — то, конечно, насколько больше красо­ты для людей, способных глядеть и видеть, должно быть в ли­

це женщины, которое, может быть, от пройденных ей лет стало

тверже, и в нем сейчас ничего не слепит, не сверкает, но видно зато все в этом лице, что она прожила и пережила, и видно да­

же, как она прожила, видно, пожалуй, до слез, так что нельзя,

взглянув хотя раз в лицо такой женщине, не остановиться и не подумать сначала о ней, потом о себе, может быть, даже со

счастьем или, скорее, с тоской, и думать все дальше, до тех пор, пока не додумаешься, наконец, до простого старинного

слова, которое и сейчас можно иногда говорить: душа — прос­то душа или большая душа.

Как с ребенком говорил с ней Помпеев, посадив ее ря­

дом с собой на "стульчичек" и прося ее, время от времени, поставить в разных местах в документы свой "ф игурончик",

как малому ребенку ей все объясняя и очень бережно пытаясь

быть возмож но простым. Но так и не сумел он все-таки прео­

долеть себя до конца и хотя бы перед ней остановиться в своей

тусклой любезности. Как малого ребенка слушала она его, изредка кивая кивком головы, и не говорила в ответ тех под­

сахаренных слов, которые, пустые, при таких разговорах у

других появлялись как бы сами собой, вздуваясь как мыль­

ные пузыри, и всегда так раздражали Помпеева. Он смотрел сейчас на женщину и, зная, что она вдова, уже любил ее и

сейчас на глазах влюблялся все больше. Главный инспектор

сидел, как старая птица: нахохлившись, руки в брюки. Он

пододвинул к ним свое ухо и слушал весь разговор, но ничего

не вставлял, не пытался как-то подправить своего подчиненно­го, а задумавшиеся глаза его показывали, что он думает сейчас

о себе. Младшие инспектора по-прежнему переглядывались

вокруг, но они не смели сейчас улыбаться, и ничего не смели

нарушить, и даже самый ехидный из них молчал, думая неволь­

но в уме: "в о т привалило дураку счастье". А дело было все в том, что в служебные разговоры на их глазах вкралась личная

нота, и женщина, как все они поняли, одни попозже, а другие

Шеф 47

пораньше, тоже, говоря с Помпеевым, уже любила его и в раз­

говоре влюблялась все больше. Неизвестно, что привлекло ее

здесь к нему. Любезность обращения, конечно, нравится жен­

щинам, но не настолько, чтобы она значила для них все. Может

быть, ее смутили с первого раза усилия, которые он, краснея, делал, чтобы говорить с ней попроще. Может быть, ее вначале

чуть-чуть рассмешил, а потом привлек тот архаический стиль,

который возник у Помпеева от этих усилий. Может быть, ей

кто-то что-то шепнул, или, смеясь, что-то там рассказал. Во всяком случае, она была, конечно, женщина умная, и просто

любезность не могла ее серьезно увлечь. Она стала помогать

Помпееву в разговоре. Может быть, и это ей тоже понравилось.

Неизвестно, были ли у нее дети. Помпеев говорил с ней почти как с ребенком, а между тем сам был смешон, как ребенок. Женщина смеялась рядом с ним, а потом занималась с бума­

гами, а потом, поглядела на Помпеева. Помпеев чувствовал,

какой смех ее добрый. Все инспектора сидели молча, как

старые птицы, а Помпеев говорил с ней один, и она, наверное,

уже знала сама, что любит его. Да, Помпеев говорил смешно и сам был, конечно, смешон, но разве умная вдова, поглядев на него хотя бы раз с любовью, не может заметить в смешном

инспекторе чего-то другого? Неизвестно, конечно, точно, что замечают женщины в таких случаях, но в определенный мо­

мент, вглядевшись, они всегда замечают то, что им нужно...По НИИ пошли слухи, что "ф игурончик" влюбился.

Сам главный инспектор, будто бы, дал согласие быть тамадой, т.е. главою стола у него на свадьбе. Фигурончик женится!

Весть моментально облетела все службы, цеха и отделы, и жен­щины, переглядываясь, замужние и незамужние, молодые и "в

возрасте", в обед, в коридорах и стоя за своим рабочим мес­

том, стали вспоминать про Помпеева: с улыбкой, с печалью, с оглядкой, с восторгом, наконец, равнодушно, и, наконец, с

удивлением: "к а к , он все же не гусь ?!" Именно в этот момент

всевозможных слухов, предчувствий, довольно большой не­

ясности и ожиданий в помпеевскую историю трагическим об­

разом вошел капитан Кумач.

48 Фигурончик

Капитан Кумач, попросту говоря, был донжуан. Есть такая порода людей, у которых избыток физических сил, как

у животных, превалирует во всем, что бы они ни делали, и потому всех подавляя своей активностью, они, кажется, даже

самим себе вообще не оставляют времени на "прочие " раз­мышления. Такие люди, обычно, делают карьеру. Она может

быть честной или нечестной, или в меру честной и в меру не­

честной. Сам капитан явился в НИИ как толкач и, таким обра­зом, был принят там как представитель заказчика. Он был скор на слова и, тем более, на руку. Зная как к ком у подой­ти, а с какой стороны можно легче подъехать, капитан имел

определенный служебный успех. Не раз доводил он Помпеева своими льстивыми вежливостями до чрезвычайной, казалось

бы, красноты и вообще до той самой температуры, которую

зовут температурой каления. Помпеев его не терпел. Помпеев думал, что капитан фанфарон. Помпеев, кстати, знал, что капи­

тан обращает внимание на нее, т.е. на женщину, т.е. на вдову,

которая теперь, действительно, считалась всеми его невестой.

Однажды капитан Кумач не сдержался. Кажется, у него был

какой-то праздник и он, заявившись в НИИ, был, как говорит­

ся, "в струе". Неизвестно как, какими там правдами или не­

правдами, а скорей всего, просто обманом, он заманил вдову,

когда она зачем-то вышла из проходной, в свою персональную голубую машину, которую сам и водил, и быстро поехал с ней за город. Женщина, даже умная женщина, не правда ли, все-

таки, наверное, прежде всего слабая женщина... Это случилось

в обед, и к концу дня они снова вернулись. Вахтерша, видя,

как все случилось, позвонила Помпееву из проходной. Помпе­

ев, поняв все, рвал и метал. Чем дольше тянулось время, тем больше он краснел, вставая, молчал, снова садился, так что ат­

мосфера в их комнате скоро совсем зарядилась и всякие част­ные разговоры прекратились вообще: даже самый ехидный

инспектор, не рассчитывая теперь на любезность Помпеева,

обходил его за версту...Он встретил ее в коридоре, когда она вышла из лифта, и

отвел потом в угол, так что они, разговаривая, там были одни.

Шеф 49

и им никто не мешал. Она сказала, что как только они сели в

машину, капитан одной рукой схватился за руль, а другой

рукой взял ее сразу за грудь.

— А потом? — спросил Помпеев.

А потом они поехали за город и когда, наконец, куда-

то приехали, капитан открыл дверцу и сказал ей грубо: вы хо­

ди.— А потом?

А потом она сказала что-то еще и еще, а потом, наконец, Помпеев узнал то, чего, все же, не веря себе, с самого начала

боялся: она сказала, что капитан ее обесчестил. Она заплакала

в этом месте, а Помпеев совсем потерялся.Своими сюсюкающими словами ("мой птенчик" и "м ой

д орогунчик "), не зная, правда, как сначала утешить себя, а главное, он видел, чем больше он говорил, что ему становится

страшно, потому что даже сейчас она над ним возвышалась, как-то все выше и выше вдруг возвышалась, так что он, ка­

залось, уже почти стоял перед ней на коленях. Он ничего не мог больше здесь сделать своими словами, потому что вообще

что-то сделать сейчас могли, наверное, другие слова, если вооб­ще только слова, и вдова, возвышаясь, он видел, от него отда­

лялась. Можно отдаляться, уходя куда-то во времени и в прос­

транстве, и можно отдаляться, возвышаясь (или унижаясь?)

перед человеком, который сейчас еще стоит рядом с тобой и

пускай даже любит. Помпеев чувствовал, что с ним сейчас про­исходит именно такой род отдаления. Он даже не выдержал и

тоже заплакал.

С первой минуты он думал, что это, конечно, подсудное дело, но тут, стоя перед вдовой, он понял, что нечего и думать о том, чтобы отдать дело в суд. В это время снова дверь лифта

хлопнула, и на площадку, печатая шаг, вступил капитан Кумач.

Он пошел мимо них, держа хвост, наверное, гоголем, а вдова,

плача, отвернулась побольше, и Помпеев, видя, что он уходит, а если уйдет, то тогда уже все, сказал:

— Стойте, капитан!

Потом он замер, не зная, зачем так сказал и что будет

50 Фигурончик

делать. Капитан остановился и, поглядев, сделал перед ним благодушнейшее лицо.

— А, — сказал он, — приветствую вас в ваших апарта­

ментах, мой генерал, жду не дождусь вашей благосклонной аудиенции, чтобы снова, наконец, сесть рядом с вами на

стульчичек и увидеть ваш золотой фигурончик...

И как всегда прежде, когда, слыша любезности в ответ

на свои собственные любезности, Помпеев по какой-то непро­извольной реакции отрицания злился, краснел и терял рассу­

док настолько, что любой простой разговор превращался для него в потрясение, так и сейчас, услыша наигранный комизм

капитана, он покраснел и, кажется, все позабыл, что было во­

круг, и, только уставившись капитану в лицо, думал о том,

как бы посильнее его оскорбить. Он подумал, что сейчас надо бы ударить его, но подумал, что вдова, так же как не хочет вы ­

носить это дело на суд, чтобы не было шума, не хочет, чтобы

он дрался. Надо было выдумать сейчас такие слова, чтобы они

сразили насквозь, и Помпеев, весь трепеща, тянулся как птица,

которая, заливаясь руладой, выводит сейчас самый громкий и

извилистый верх своей высокой мелодии, хотя, конечно, на­ружно по нему почти ничего не было видно. Но время шло, и Помпеев, зная, что время идет, и так и не зная, что бы приду­

мать посильнее, вдруг брякнул:— Вы разжалованы, капитан.

Он сам почувствовал, что сказал все-таки что-то не то, и вдова, наверное, тоже это почувствовала, потому что заплакала

вдруг сильнее. Помпеев видел, что ему, наверное, уже не удер­

жать ее и вообще, кажется, перед нею ему уже нечего было больше терять. Только стыд за нее и стыд за себя, что он, — вот так плохо, — почти не отплатил капитану, мучил его не пере­ставая. Он даже попытался как-то поправиться.

— Вы разжалованы, капитан, — сказал он. — Недавно

получен приказ...

Капитан захохотал. Только на один какой-то крошеч­ный миг его лицо вдруг испугалось и он, как показалось Пом-

пееву, поверил. Капитан, конечно, если и был трус, то не по

Шеф 51

природе, а по выгоде для себя: иногда он боялся, потому что чувствовал, что лишится своей собственной выгоды. Нет, капи­

тан не стал извиняться перед Помпеевым. Он не залебезил и не расшаркался вдруг перед ним по кафельным плиткам своими

пружинистыми ногами. Он моментально оправился и все- таки, чтобы убедить себя еще больше, улыбаясь уже совсем

спокойно, сказал Помпееву:

— Да нет, что вы, мой дорогой... Ведь это все шутка!

И он ушел, пружинисто поводя ногами, и даже не взгля­нув на вдову. Капитан удалился, несмотря на то, что Помпеев замер, как бы вцепившись в него своим взглядом, и мыслен­

но представлял сейчас себе, как он срывает с капитана погоны,

как он хватает его за лычки и крутит, вертит как куль, рвет

ему портупею и снимает ремень, так что капитан, наконец, стоит перед ним, как штрафной солдат — не то в гимнастерке, не то в нижней рубахе — как дезертир. Так наглядно Помпе­

евым все это было представлено, что он даже не сдержался

перед вдовой и крикнул вдруг "э -э к ! " или "э х ! ", как кричат иногда лесорубы, когда колют дрова, или мясники, ударяя своими ножами по туше, которая лежит у них на колоде. Он даже согнулся в свои пол-погибели, глядя, как идет капитан, и

вдова, видя это, еще пуще заплакала. Помпеев не смел почему-

то взглянуть на нее. Он считал теперь, что он сам был во всем виноват. Он ушел, думая, что так все и должно было бы быть с самого начала: все его мечты, по заслугам, и должны были

быть только мечтами. Он ушел, оставив ее такой.

С этих пор, конечно, в Н И И прекратились на время

всякие разговоры о свадьбе, а характер Помпеева совсем нео­жиданно круто переменился. Прежде всего, он стал во всем,

что бы ни говорил, элементарно груб. Казалось, что в нем сло­мана была вдруг какая-то внутренняя замычка, и если раньше,

усыпан других любезностями, Помпеев, как справедливо по­

дозревал главный инспектор, все-таки мучился своими любез­ностями, которые ему, по инерции, говорились в ответ, потому

что, естественно, он был недоволен здесь как любой человек,

которого неправильно поняли, то теперь не только он сам стал

52 Фигурончик

говорить каким-то несдержанным, разухабистым, псевдо­народным (чтобы не сказать, ультранародным ) простым

язы ком , но и слушателей своих стал теперь подправлять

(говорить им, что надо говорить ”стул '', а не "стульчик" и не надо вообще говорить всяких глупостей: при чем здесь вообще

"ф и гу р о н ч и к "?), так что главный инспектор сначала даже по­думал, что Помпеев начал лечиться. Правда, он так думал не долго, потому что столь личные мысли, в которых выража­

лась забота о своем подчиненном, сменились у него мыслями

не менее заботливыми, но более личными: он понял, что Пом ­пеев стал плохо работать.

С колько раз уже важная аудиенция вдруг срывалась и

цель ее или совсем не была достигнута, или достигнута вовсе

неполностью из-за нового оригинального помпеевского пове­

дения. Сколько раз главный инспектор вдруг вздрагивал, от­рываясь от своей срочной работы, когда по комнате, в самый

больной момент всеобщего увлечения, собранности и дисцип­

лины разносилось вдруг некое "э к " , которое, как каждый раз

выяснялось, наподобие кряканья утки, издавал вдруг ни с

того, ни с сего все тот же Помпеев, а младший ехидный инс­пектор, хотя и вполголоса, к тому же варьировал этот воз­

глас по своему: "э к его разобрало", так что все улыбались.

Конечно, любое начальство любит полиберальничать и в меру терпимо, а в определенных пределах вообще даже любит своих

чудаков и отличает их: скажем, одни предпочитают в полоску, а другие пятнистых, хотя это уже установлено опытом, при всех всевозможных рисунках, в расцветке некоторое сложившее­

ся определенное большинство невольно склоняется к розово­

му. Иногда начальству даже приятно, что у него всегда под ру­кой есть свой собственный оригинальный чудак. А вдруг при­

едет товарищ из главка и устроит грозу: кто будет тогда громо­

отводом и на кого должны сыпаться ш иш ки ? Или, наоборот, тот же товарищ приедет вдруг в самом прекрасном, может быть,

даже весеннем настроении: как тут не похвастать и не сказать между прочим, среди ласковых ш уток и разных обоюдных

добрых любезностей: "а вот, вы знаете, у меня есть такой-то

Шеф 53

чудак... вы знаете, он может то-то и то-то- -" И товарищ из

главка, может быть, даже ухмыльнется довольно (как будто

поставили ему за обедом еще одну полную, с пеной, круж ку

пива, которую он уже и не может выпить, а все-таки приятно, что она здесь стоит) и, снизойдя, даже похлопает, пожалуй, представившегося вдруг перед ним чудака по тому или иному

плечу, чем, конечно, проявит еще больше свое расположение и

полное удовольствие духа к тому (простому) начальнику, у которого имеется данный чудак. Итак, чудаки, конечно, смот­

ря вообще, это вовсе неплохо, но как и все, что неплохо, чу­дак, как говорится, будь себе чудаком, а чудачества — в меру.

Что, если начальство любит спокойную расцветку в полоску, а

чудак вдруг окажется в крапинку, или рябой, или, опять же, пятнистый? Его тогда больше не любят. Терпят его и, в конце

концов, он сам начинает терпеть. Помпеев, как было сказано

выше, пытался держаться за место. Но когда переменился он

сам, к нему, как будто передвинули регулятор тока, тоже все

вокруг переменилось. Он срывался на дерзости, и в ответ ему

тоже сыпались дерзости. Он выходил иногда на сладостные, высокопарные дерзости, которые возвышенно кружат голову

тому, кто их говорит, — и в ответ получал выговор с занесе­нием в личное дело. Он совершал теперь свои странности как в

рабочее время, так и вне института, и они, вызывая недоуме­

ние, как все, что в толпе непонятно, вместе с недоумением вы ­зывали к нему неприязнь. Один раз он крикнул в лицо глав­

ному инспектору при всех: — "В ы разжалованы, капитан", на

что тот, почему-то вдруг обернувшись и поглядев себе за спи­ну, отрицательно покачал головой и, хотя, вроде бы ничего

не сказал, мог обидеться и, конечно, обиделся. В другой раз

Помпеев был пойман, когда пытался перчинным ножом про­

колоть задний баллон у какой-то машины. На него подали в

суд и присудили пятнадцать суток за мелкое хулиганство. Это был уже для предприятия, конечно, позор. Когда Помпеев вышел, так сказать, из тюрьмы, главный инспектор сказал ему, что по ходатайству через две недели он будет уволен.

Помпеев внешне выглядел так, как будто внутри ему уже все

54 Фигурончик

ясно. Спустя рукава и будто во сне, работал он эти последние оставшиеся ему дни. Как последние отголоски дел, которые

прежде он вел, и которые, чтобы передать другому, надо было

бы чуть-чуть закруглить и привести немного в порядок, в са­

мый последний день главный инспектор поручил ему провести еще одну, теперь уже, явно, прощальную аудиенцию. И, конеч­

но, как представитель поставщика, на аудиенцию явилась

вдова...

Она не виделась с ним с того самого раза. Он, конечно,

как это можно было понять по теперешним его поступкам, не забывал в это время о ней. Она сама не знала, чего теперь хочет, но когда пришла и увидела снова его, то вдруг почему-

то смягчилась и первая потихоньку заплакала. Помпеев опять

покраснел как ребенок. Он то все больше молчал, то говорил много-много по делу, потом вдруг он попытался сказать ей

опять "в ы разжалованы..." (наверное, это?), но успел, спохва­тившись, наполовину сдержаться, и у него получилось какое-то

грубое головоногое слово, не то "в ы р р ", не то "вы ррж ", на

что тот же самый ехидный инспектор, только услышав, не за­

медлил сразу съязвить, подмигивая своим затаившим дыхание приятелям: "ф ыркает тут тебе... фыр, да фыр... фыркает...

прямо как кречет..." Сказав так, т.е. чуть-чуть подольстив­

шись, он еще нахальнее поглядел на начальника. Но главный

инспектор молчал. "Работайте", — сказал он потом. И все сно­ва стали работать, навостривши, однако, свои любопытные уши.

А вдова, заплакав, спросила Помпеева, по-прежнему ли

он ее любит. "Работайте", — сказал им главный инспектор, и

Помпеев, чуть-чуть растрогавшись, поставил в разных местах

там и сям, как всегда, свой непростой фигурончик, а потом сказал ей, что да, он ее любит. За его спиной кто-то безумно

хихикнул. Помпеев не оглянулся, и тишина в комнате, каза­лось, достигла предела. "Н у что ж ”, — сказала тогда, плача,

вдова, — "Н у что ж, давайте тогда пойдем и поженимся..."

Помпеев опять задрожал, и лицо его вроде бы уже просвет­лело, но тут он, как будто бы что-то вспомнив, опять сказал свое не то "в ы р ", не то "ф ы р ", а потом сказал, что нет, он

Шеф 55

сначала еще отомстит. И вдова заплакала больше, услышав это

неловкое слово, потому что видела, какой он все-таки стран­

ный мужчина и подумав здесь про себя, она вспомнила еще,

что опять ее ждет прежнее горе, и подумала, что мужчины всег­

да как сейчас, так и прежде, были какими-то странными, и еще она подумала, какая же может быть месть в середине двадца­

того века, когда есть милиция, радио и телевидение, и модный нейлон, и модерные декольте, и Т У-104, и вообще, и одежда...

Помпеев простился с ней, больше ничего не сказав. Он получил на руки свою трудовую книж ку и ушел, и с тех пор в Н И И

больше его не видели.Между тем, слухи о нем продолжали циркулировать в

разных местах, заходя время от времени и сюда, т.е. в это

НИИ, потому что многие его все-таки помнили, и к том у же,

что там не говорят, женское сердце все-таки мягкое сердце. Вдова иногда справлялась по телефону и звонила в проход­

ную или же прямо в отдел кадров, и тогда ей рассказывали

все, что за этот период времени про Помпеева стало известно, рассказывали, конечно, с прежним уважением, а может быть, даже с большей любовью, потому что вся ее история уже давно была всем известна, и злые языки, погомонивши сначала, уже

успели умолкнуть, так что теперь ее просто жалели, а из того, что она вот так звонила-справлялась, было видно, что и сейчас она Помпеева помнит и ищет, и это, конечно, было всем прият­

но: в разговоре, даже если новости были плохие, ее старались

утешить. Слухи же сами по себе были самые разные, вплоть до

диких, крайне нелепых и почти фантастических. Сначала гово­

рили, что Помпеева, будто бы, видели в Москве. Потом — на острове Хиума. Потом в Киеве. А потом вдруг — на ракетном

аэродроме. В Москве он, будто бы, пытался проникнуть в

здание Министерства Обороны, но его туда не пустили. На аэродроме он сначала подкладывал в истребитель мину замед­

ленного действия, чтобы убить какого-то летчика, а потом сам, будто бы, хотел захватить самолет, чтобы улететь за границу,

но его опять не пустили. Потом он на время исчез, и говорили

только, что он опять посидел какой-то срок за что-то в тюрьме.

56 Фигурончик

Потом он опять, будто бы, приехал сюда и стал заниматься тем,

что шутил с офицерами на улицах, в магазинах и на площадях

оригинальные шутки. Шутки же состояли в том, что он хлопал

офицера вдруг ни с того, ни с сего по плечу, делая вид, что

хочет содрать с него погоны, а потом громко кричал: "в ы раз­жалованы, капитан" (что, кстати, доказывало, что в чинах он

вовсе не разбирался, потому что ему было совсем все равно,

был перед ним сам генерал или какой-нибудь младший пол­

ковник) и потом громко хохотал во все горло. За такие ш ут­

ки, естественно, ему не раз, наверное, перепадало и, говоря по­просту, Помпеева били. Пожалуй, и милиция приложила здесь

руку, и было, конечно, самым благоприятным случаем, если

все кончалось только лишь штрафом. Во всяком случае, потом

(не с большей, конечно, чем прежде, степенью достоверности)

стало известно, что Помпеев, будто бы, положен в больницу.

Говорили, что у него сломаны руки и ноги, а кто-то говорил,

что только руки или только ноги, временами же было извест­

но и то, что Помпеев теперь вообще как труп и самостоятель­

но вовсе не сможет передвигаться, потому что посередине у него раздроблен весь позвоночник. Дело же, как оказывает­

ся, было все в том, что в одну из очередных своих ш уток П ом ­

пеев наскочил в темноте на офицера-самбиста: офицер был по­

граничник, знал не только приемы самбо, но еще джиу-джитсу,

он приехал на два месяца в отпуск, чтобы жениться, и, после долгой службы в глуши, естественно, не хотел себя дать горо­

жанам в обиду. Вдова, слыша такие слухи, конечно, еще энергичнее искала Помпеева.

Наконец, в один прекрасный день она спустилась к нему

на две ступеньки вниз в артель инвалидов, потому что мастер­ская, где он в это время работал, была просто подвал, и, боясь все-таки увидеть его, разглядела сначала помпеевскую согну­тую спину, и так как спина, она поняла, была вся цела, то быст­

ро, и не подавая признаков своего присутствия, она оглядела

Помпеева всего целиком, все его руки и ноги, и, наконец, уви­дела то, почему он был теперь инвалид: забинтованную культю

на левой руке. Наверное, и сейчас еще в забинтованном месте

Шеф 57

рука болела, а вообще, согнувшись почти под прямым углом,

она теперь наполовину засохла и была просто как катет. Другой, здоровой рукой Помпеев регулировал маленький

пресс. Пресс каждые две секунды звонко тюкал и выбрасы­вал на лоток уже совсем готовые защепки для белья. Такими

защепками, например, пользуются хозяйки, когда пришпили­

вают на дворе к веревке белье, чтобы, не дай бог, его не сдул ветер или не украл злой человек, а иногда также их исполь­зуют в своей работе фотолюбители. Вдова подошла сзади к

Помпееву и, как это делают дети, закрыла ему руками глаза.Еще когда она подходила, он, чувствуя, что сзади кто-то

подходит, сказал вдруг сердито не то "ф ы р ", не то "в ы р ",

т.е., еще не зная, что это она, облаял ее как собака. — "Бож е, — подумала она, — неужели он совсем не изменился? Неужели

он попрежнему хочет мстить?" — И действительно, почти со

страхом она закрыла ему руками глаза, а он, это почувство­

вав, вздрогнул, и опять, она заметила, сказал свое "в ы р " или

"ф ы р ". И уже совсем не веря себе, она, как прежде, позвала

его: "м ой дорогунчик".Автом ат по-прежнему тюкал с периодом в две секунды

и изящные цельнометаллические защепки для белья одна за

другой, все больше, ложились в лоток, но Помпеев вдруг пере­

стал размешивать в бункере заготовки, а замер, как будто ему

отрубило вдруг палец или ударило внезапно электрическим

током, а потом вдова почувствовала, что у нее стали мокры е

пальцы и, значит, Помпеев, так отвернувшись от нее, действи­тельно, один, плачет. Она, кажется, вытерла ему слезы, и,

наверное, что-то сказала, что-нибудь такое, вроде: "ну, вот и все" или "в о т все и кончилось", или, может быть, даже: "в о т

мы и вместе". Автом ат все стучал и Помпеев, повернувшись

уже к ней лицом, по-прежнему дергался с каждым ударом, и,

плача, все-таки говорил свое непонятное: не то "ф ы р ", не то

"в ы р ". — Боже, — подумала снова вдова, — неужели это ни­

когда-никогда не кончится?.. — И тут, очевидно, в бункере

кончились заготовки, или просто там что-то заело, или вы сох­

ла смазка, но машина вдруг стала, и Помпеев, вытерев слезы,

58 Фигурончик

посмотрел, наконец, ей в глаза. Он, конечно, теперь обнял ее, и она ему там что-то шептала (она также шептала: "не надо...

надо все позабыть... больше не надо..."), и в конце концов, он

позабыл, что еще так недавно готовился убить капитана. Прош ­

ло полгода, как они не виделись. Помпеев поглядел на себя в зеркало и ему стало стыдно: даже сейчас, в слезах, у него было

такое лицо, как будто он очень много боролся. Он подумал, что он был просто глуп, что так много боролся: не надо было

так много бороться. Иногда надо было просто вообще ничего не делать, а лучше всего — отдохнуть. Вот, подумал он, она снова пришла к нему и учит его подчиняться, а чтобы подчи­

няться, надо просто терпеть, т.е., уметь отчуждаться, т.е., быть равнодушным. Машина молчала, и Помпеев, стоя, молчал.

Вот сейчас, подумал он, он теперь с ней отдохнет. Вместо преж­

него грубого "в ы разжалованы" и вытекающего отсюда "ф ыр- вы р ", он вдруг погладил вдову по волосам и сказал ей не то

"тю -тю ”, не то "ф ук -ф ук ", но, в общем, что-то такое любезное,

что говорил он еще тогда, прежде, в НИИ на работе полтора

года назад и что, кажется, сказал ей в самую первую аудиен­

цию с ней, приглашая садиться "на стульчик". И вдова, услы­шав то, что она услышала, снова заплакала. Прежний Помпеев

стоял перед ней и все же не прежний. Ласковый, сладкий, раз­

мягчающийся и размягченный Помпеев, который любит ее,как

и раньше, и потому ради нее все сумеет стерпеть. "Бож е, —

подумала снова вдова, — боже, как хорошо..." А в чем же

Помпеев был все же не прежний? Она оглядела его снова всего

и снова увидела белую культю. "Вот, — подумала она, вот в

чем он не прежний... Вот как он пострадал..." Она прильнула

всем телом к его руке и стала целовать его бинт, потому что сейчас ей это было приятно. Упиваясь собой и своим счастьем,

она несколько минут целовала Помпеевы больные руки, и,

наконец, так как там действительно все-таки была свежая ра­

на, на белом бинте проступила красная кровь. Вдова целовала

и дальше это место, где кровь, потому что, наверное, Помпе- еву стало уже больно и он в это время терпел, а ей это было

приятно, но потом, хотя мимо открытой форточки по небу

Шеф 59

шли белые облака, которые ее успокаивали, вдова как-то

сжалась и делала то, что она делала почти механически, и он

это, кажется, тоже почувствовал. Она думала, как они теперь будут жить, и ей снова вспомнился капитан Кумач.

Они вышли, наконец, вдвоем из подвала, когда кончил­

ся рабочий день и Помпееву можно было идти, и пошли, ка­

жется, прямо к ней, держась за руки, как влюбленные, а она

еще, время от времени, его целовала, и Помпеев тоже, правда, перед этим оглядываясь, иногда очень ласково с ней обнимал­

ся. К несчастью, им в самом деле на каком-то углу встретил­

ся вдруг капитан. Кумач за это время, естественно, вырос, и

хотя по-прежнему был еще капитан, выглядел сейчас уже так, как будто бы он не капитан, а полковник, т.е., уж, можно

сказать, готовился, а когда такие люди готовятся, да еще вдобавок упорствуют, то все, что им нужно, рано или поздно

будет готово: карьера капитана уже сейчас подвинулась так,

что он перестал вовсе бывать в том НИИ, потому что прошлое

представительство было для него уже "н и зк ое " место, т.е., так сказать, пройденный этап, и поэтому, наверное, тем более приятно было для него встречать иногда на улице знакомые ли­

ца (ведь приятно иногда почувствовать, скажем, как ты "в о з ­

высился") . Увидев вдову с Помпеевым, капитан на м инутку

присел, потом подошел, поздоровался, что-то сказал, ткнул

Помпеева пальцем в бок, сказал вдове комплимент насчет хо­рошей погоды и про цвет ее глаз. Помпееву же сказал "м ой

генерал" и, улыбнувшись, вспомнил что-то еще неестественно

и до приторности любезное, что говорил ему на аудиенциях

еще меньше года назад. Но оба они, он и она, шли, никак не отвечая капитану, и, главное, по-прежнему шли, т.е., не остана­

вливались, и даже между собой перестали вдруг разговаривать,

а Помпеев, краснея, стал вдруг что-то нервничать и, бормоча

себе тихо под нос, задвигал по сторонам своей больною рукой, так что капитан, следовавший сбоку за ним, на ходу должен был все время припрыгивать и как-то посторониться, а неко­

торое время шел потом сзади, уже молча и почти наступая

вдове на пятки. Наконец, вдруг ни с того, ни с сего, он отстал.

60 Фигурончик

И Помпеев с вдовой, оба сразу, облегченно вздохнули. Но

вечер, как это окажется дальше, был все-таки так или иначе

испорчен и кончился, как потом это выяснится, просто ужас­

но.П ока они шли, вокруг стала постепенно собираться тол­

па. Толпа была сначала совсем небольшая, веселая, жизне­радостная, с различными цветами, транспарантами и флажка­

ми, которые поднимались вверх тут и там, и выяснилось, на­

конец, что люди приходят сюда встречать иностранного генера­ла. Уже стояли солдаты цепью вдоль тротуаров, растягивая

между собой ш елковую веревку, а маленькие девочки, отпу­щенные мамашами, вдруг осмелев и краснея при всеобщем

внимании, вылезали из-под веревки на мостовую, где дви­

жение было уже совсем остановлено, а значит, опасности транс­порта не было, чтобы мелом написать на асфальте слово РА ІХ , что значит "м и р ", сами же мамы и прочие взрослые люди на­

валились всюду грудью по сторонам и заглядывали через плечи

солдат: не видно ли иностранного генерала. Несколько раз по

очищенному проспекту проезжала взад и вперед милиция на мотоциклах. Народ уже забирался на балконы, на телефон­

ные будки, на стены, на крыши. Одни кричали "У ра — ура!"

Другие — "Д а здравствует Генерал". Помпеев, услышав эти слова, опять как-то вздрогнул и левая больная рука его с за­вязанной культей стала все время подпрыгивать куда-то в сторону, как будто он непроизвольно вскидывал кому-то салют.

Народ, между тем, волновался все больше. Уже развер­нули принесенные флаги и стали кидать на дорогу цветы.

— Едет, едет! — раздались вдруг крики издалека, и те, кто сидел на самом верху, зашевелились, потому им уже все было

видно. — Едет, — орали, наконец все вокруг и вдруг стали

вставать на носки и всеми возможными способами тянуться

куда-то ввысь: только бы увидеть — только бы увидеть — вот

— он едет — вот, генерал — ура! — ура, генерал! ура, генерал!.. И все, завидев на проспекте кортеж, закричали как бы единым

духом: "Ура, генерал!"

Шеф 61

Вдова, увлекшись всеобщим воодушевлением, тоже

стала на какую-то тум бу и, пытаясь глядеть поверх голов,

вместе со всеми что-то кричала и махала руками. Зрелище,

действительно было достойное и чем-то необыкновенное и, наверное, заслуживало того, чтобы на него не только глядели, но и деятельно, по мере сил, принимали в нем живое участие. И вдруг, поглядев вниз вокруг себя, вдова увидела, что Пом-

пеева нет под рукой. Она лихорадочно огляделась и стала

сразу искать Помпеева взглядом, и, кажется, вот нашла его: вот, он стоял там между людей. Спрыгнув с тумбы, она быстро

побежала к нему.А Помпеев в это время шел куда-то один и все слушал,

как люди кричат "Ура, генерал!" То правая, то левая рука его

при этом невольно дергалась, и он, пытаясь себя как-то сдер­жать, даже взял на какое-то время обе свои руки себе за спи­

ну, т.е., взял себя в руки, но потом, не удержавшись так дол­

го, снова все же разнял и вынул оттуда наружу, и тогда, все

чаще и чаще, стал вдруг, уже не удерживаясь, помахивать ими

по сторонам, пока, наконец, не стукнул легонько одного дол­говязого парня, который, став на принесенный откуда-то стул,

громче всех вопил в это время: "Ура, генерал!" Парень сразу

свалился со стула, но так как вдова в этот момент подбежала,

Помпеев перед ним извинился, и он сказал ему очень вежливо свое "простите" и добавил "пожалуйста", а еще сверх того

сказал что-то в этой толкотне совсем неразборчивое, не то

"ф ы р ", не то "в ы р ", и парень, конечно, из этих последних

слов ничего уже больше не понял, он просто поскорее по-моло­децки выпрямился и, снова став долговязым, залез опять на свой стул и по-прежнему стал громко (еще громче>) кричать,

зато вдова, которая тоже все слышала, все сразу и поняла и,

заплакав, еще крепче схватила Помпеева за руку и потащила

его куда-то подальше: прочь, куда угодно, лишь в сторону,

поскорее прочь. Но они не смогли никуда теперь выйти из этой волнующейся и кричащей толпы, которая прижала их как

море, к самой стене, потому что в это время уже все больше

людей становилось на цыпочки и кричало вокруг, что было

62 Фигурончик

мочи, а в парадную, сколько она ни просила, затащить ей Пом- пеева не удавалось. Он, правда, вместе с ней, шел все дальше,

среди этой большой толкотни, задевав людей, но иногда вдруг

останавливался и стукал одного кого-нибудь по голове, а дру­

гого по лопатке или, скажем, по заду, даже выбирая, кажется, кто в данный момент всех громче кричал, и вдова уже от­

чаиваясь, то хватала его за руки, то отставала вдруг и, стоя,

следила за ним издалека, а потом, вдруг снова бежала вперед,

чтобы снова догнать, хотя теперь уже, она видела, все было

совсем бесполезно: она не знала сама, что ей теперь против него надо сделать.

А к Помпееву, конечно, когда он так стукал то того, то

другого, люди, которых он задевал, вдруг оборачивались.

Сначала просто думали, что это из-за того, что здесь большая толпа, и, вот он, такой, значит, самый неловкий, ходит здесь сзади и так зверски толкается. К тому же, сначала он еще иногда извинялся. Но чем больше становилось везде ш уму и

крику, тем менее ясно говорил Помпеев свои "ах, простите — ах, извините", а если и говорил, то его ф ыркающих неразбор­

чивых слов потом уже совсем не было слышно: так продол­жалось, пока, наконец, какой-то дядька, как говорится, не дал

ему сдачи. И сразу Помпеев упал, а кто-то вдруг наступил ему на грудь, и закипела в этом месте вдруг свалка и та самая

обычная площадная драка, которой вдова, по природе своей,

всегда так боялась, как чего-то грубого и непонятно мужско­го, и уже не видно было, кто кого бьет и за что, так что вдова,

подойдя все-таки ближе, с ужасом видела то чей-то мель­

кающий испачканный лоб, который был так напряжен, будто

бы готов был сейчас бодаться, то галстук, который, очутив­

шись вдруг на асфальте, один лежал в этой сумятице ровно и как по линеечке со своими синими строчками, то, наконец,

белую культю Помпеева, которая, мелькая перед ее глазами

все чаще, с каждым разом от расползшейся крови становилась

все более мокрой и красной. И наконец, она увидела всего Помпеева, потому что его, изодранного, выбросили вдруг на

дорогу, мимо солдат, через веревку, мимо стоящих милицио­

Шеф 63

неров, и Помпеев, пытаясь на себе что-то поправить, безумно

стоял на голом месте один, потом рвал зубами свой бинт, а

потом, задыхаясь, время от времени громко кричал: "в ы раз­

жалованы, капитан..." Этот беспорядок длился секунду, и потом наехал кортеж.

Как всегда, впереди катились строгие мотоциклисты в

ремнях, причем на руках у них были одеты белые раструбы, а

под мотоциклами горели желтые фары. "Милицию, — поду­мала почему-то вдова, — надо позвать милицию"... Она ужас­нулась, когда мотоциклисты наехали на Помпеева.

"Н аехали " не надо понимать так, что Помпеев попал под

колесо и кем-то был неосторожно задавлен. Нет, Помпеев как все время стоял, так и стоял. И ни один из мотоциклистов,

кажется, даже не нагнулся и уж, конечно, не остановил маши­ну, не слез, не взял Помпеева за руку, не нажал вообще на тор­

моз, сам кортеж в целом тоже никак не замедлил своего дви­жения. Но вдруг все, кто стоял поближе, в том числе и вдова,

увидели, что Помпеев исчез. В эту праздничную минуту это

был, конечно, сам по себе такой малозначащий факт, что мно­гие, занятые в этот момент генералом, даже и не увидели в

этом чего-то особенного и, громко крича, даже и не подумали обращать на это внимания, хотя некоторых, против их воли,

пробрал нервный тик. По-прежнему мерно катились вперед машины, сверкая лаком, хромом и никелем. По-прежнему

весь народ громко кричал: "Ура, генерал!" Горели при ярком

солнечном свете желтые антитуманные фары, и цвет м отоцик­

лов кидал на все соседние лица красные отблески, а спицы и

ручки сверкали и куртки-кожанки, перетянутые крест-накрест ремнями, тихонько поскрипывали: ура, генерал! Сам генерал,

как водится, мерно кивал направо и налево своей головой. Но

только, посреди этого всеобщего шума и общего нарядного

движения куда-то вперед, не было, как прежде, Помпеева

Он исчез, как будто ничего не случилось. И после него ничего не осталось: ни пуговицы, ни ремня, ни горстки пепла, как в

романах наивных писателей прошлого, ни даже окурка, ни од­

ной волосинки или травинки, ни слова, ни подписи. Самые

64 Фигурончик

наблюдательные, конечно, чуть-чуть удивились и протерли себе глаза. Немногие даже о чем-то подумали, в том числе, конечно,

опять о себе. Вдова стояла с упавшим сердцем и потерянным

видом среди толпы, она не знала, что ей теперь делать: Пом-

пеева не было. Куда ей пойти? Куда жаловаться? "Н адо пойти

в милицию, — шептали ее губы, — надо пойти... да... пойти..." Она никуда уже больше не шла, потому что не верила после

такого чуда в милицию, и хотя ее теперь сильнее толкали, сто­

яла все там же, где остановилась, около того самого места, где

исчез недавно Помпеев: перед ней то вдруг всплывало, то снова все больше тонуло лицо Помпеева, каким она видела его

в последний раз минуту назад. Он рвал на себе бинт и кричал кому-то "ф ы р-вы р", а рука его дергалась, и лицо дергалось и

было такое, как будто он очень много боролся, и вот с этим

лицом, выйдя за веревку перед толпой, он снова пытался что- то делать, а она-то дура, всего-то час назад подумала, что у них начнется все-таки счастье и новая жизнь... Ужасно, не правда

ли? Это ужасно!..Вдова закрыла лицо руками и, горько заплакав, пошла

искать Помпеева, куда глаза глядят.

сентябрь 1963

П У Ш К И Н С К И Й Д О М

(Гпава из романа)

Андрей Битов

П У Ш К И Н С К И Й Д О М - Оглавление

Что делать? (Пролог) ........ 11

Раздел первый. О Т Ц Ы И Д Е Т И ........ 17Отец........ 19Отдельно о Д иккенсе ........ 39Отец (продолжение) ........ 46Отец отца ........ 57Отец отца (продолжение) ......... 75Версия и вариант ........ 103Наследник (Дежурный) ........ 123

Приложение. Д ве прозы ........ 137

Раздел второй. ГЕР О Й Н А Ш ЕГО В Р Е М Е Н И ........ 149Ф аина........ 155Фаталист (Фаина — продолжение) ........ 194Альбина ........ 200Любаи/а ........ 220Миф о Митишатьеве ........ 225Версия и вариант ........ 243Г-жа Бонасье (Дежурный) ........ 25 6

Приложение. Профессия героя ......... 264

Раздел третий. Б Е Д Н Ы Й В С А Д Н И К ........ 285Дежурный (Наследник — продолжение) ........ 290Невидимые глазом бесы ........ 311Маскарад ........ 328Д у э л ь ........ 334Выстрел (Эпилог) ........ 365Версия и вариант (Эпилог) ........ 373Утро разоблачения, или Медные люди (Эпилог) ....383

Приложение. Ахиллес и черепаха (Отношения героя и автора) ........ 397

К О М М Е Н Т А Р И Й к юбилейному изданию романа (1999 г.) /составитель акад. Л. Н. Одоевцев/........ 413

Д ЕЖ УРН Ы Й (Наследник — продолжение)

Итак, именно так обстояли у нас дела с Левой накануне октябрьских праздников 196... года.

Прожив для себя достаточно длинную жизнь. Лева был

человеком мнительным. То есть он преждевременно взволно-

вывался предстоящим и встречал его почти равнодушно, когда

оно наступало. Так он жил по соседству с бедою, всегда пере­

живая ее рядом с непосредственной болью. Он „так и знал",

когда что-нибудь с ним наконец случалось, а потому бывало

еще обидней, что судьба тупо не меняла своего русла, легко

смывая преграду его предвидений и предчувствий...

Эту осень Лев переживал oqo6eHHo остро. Слиш ком мер­

но струилась та самая „божественная нить", слиш ком долго

ничего не происходило, чтобы все это „ничего" не скопилось и

не означило хоть „что-нибудь". Лева ощущал над собою некое неявное сгущение, какой-то замысел сил... Неизвестно, откуда

и что ему грозило, но Оно подкрадывалось к нему, неопреде­

ленное и неоправданное, оттого все страхи Левины казались и ему самому неумными и неуместными, делиться без боязни

быть непонятым, было не с кем, до тех пор, пока они не оправ­

дались бы — все смыкалось вокруг Левы. Ждать удара было

по-прежнему неоткуда, и он объяснил себе свои предчувствия так, что слишком давно ничего не писал „своего", уже, без

малого, год, даже больше года... Проходила осень, на которую он еще весною с такою надеждой все отложил, золотая осень,

которую он, по примеру Александра Сергеевича, предпочитал для вдохновения, вот и октябрь прошел — ничего. И если он не сядет наконец, то и будет совсем плохо — так объяснял Лева

тягость своих предчувствий. Если он, не сегодня — завтра, не одолеет себя, то и впрямь, то и что-нибудь внешнее случится...

заключал Лева, изучив свою судьбу.

И случилось. Было это скорее насмешкой, чем ударом этой судьбы. На каждые праздники кого-нибудь из наиболее

68 П уш кинский дом

невезучих сотрудников оставляли дежурить в Институте... В этот раз такая честь выпала Леве. Выбор пал на него по многим

причинам, самой веской из которых, хотя и не названной, была

та, что Леве на этот раз необычайно трудно было отказаться. Как молодой, неженатый (разведенный) не несущий никаких

особенных общественных нагрузок, хотя и беспартийный,

сотрудник, у которого, кстати, вскоре после праздников на­значена была защита, отказаться он не мог.

„Вы, конечно, можете на часок-другой отлучиться днем,

— ласково, по-отцовски говорил заместитель директора по ад­

министративно-хозяйственной части, он же секретарь парткома,

говорил „идя навстречу"... — Часок-другой... Поесть там, то-

другое... Предварительно договорившись с вахтером. Ночью

— ни н и і" Все та же Левина „репутация" не давала ему возмож­

ности возразить. Его отказ мог бы быть истолкован антиоб­щественно, что и подчеркнул взглядом, одним лишь взглядом,

зам. директора. Взгляд у него был особый: приходилось ду­

мать, вставной ли у него глаз, но, присмотревшись, оказыва­

лось, что не вставной.Отказаться Леве было бы невыгодно.

„Ну, что ж..." — думал Лева. Он убедил себя, что так да­

же к лучш ему (что ему, впрочем, оставалось?), что с Фаиной

он, так и так, снова в разводе и потому никаких планов весе­

лья на праздники у него не было, что наконец-то он сможет сесть за дело, а где же еще, в праздничной суете, ему удастся

поработать, как не здесь?.. Решительно, иметь возможность по­работать три дня в полном уединении — есть Божье благо­

словение!

Тем не менее, первый же свой, предпраздничный еще,

вечер в институте Лева провел в совершенной и всё возрас­

тающей тоске. Ем у показалось, что это его праздничное неве­

зение вовсе еще не отвело от него руки судьбы...Сесть за работу ему не удалось. Он отворил свою диссер­

тацию („Некоторые вопросы..."), брезгливо полистал, стоя.

Поза его была небрежна и пластична, демонстративна и от­

Битов 69

дельна от этой пухлой рукописи... будто кто-то мог его видеть! — он все еще оборонялся, с абстрактной ловкостью... Полис­

тал, скривился: набежал полный рот слюны — приступ тош но­ты. Сглотнул — и захлопнул театрально. Оглянулся — но никто

не мог его видеть.Он слонялся по коридорам, заходил в пустые комнаты,

рылся в чужих столах и ничего не находил там любопытного — одну чепуху и дрянь. Погода за окном была, как грязная и

мокрая вата. В заведении было холодно, хотя и топили... „Топят — музей...” — сыро подумал он... В течение рабочего дня Леве никогда не бывало так холодно. Он впервые так

остро ощутил неприязнь к своей академической цитадели.

Он звонил Фаине — ее все не было дома. Когда же он на­

конец услышал ее бодрый и веселый голос, его тренированное воображение мигом нарисовало определенные картины, столь

привычные, что почти необходимые ему в своей растравляю­

щей яркости. Но нет, сказала она, он все это придумал, как

всегда, просто такое у нее сегодня настроение, просто пред­

праздничное... а как его дела? Она, казалось, ничего не помни­

ла: ни их последнего разговора, ни оскорблений, ни разрыва... Она ему звонила — его не было дома... Вот как, даже звонила?

От ласкового ее тона, от неожиданной снисходительности Лева

растерялся, растаял и охотно стал жаловаться на судьбу, запер­шую его в стенах института, по-видимому ожидая от Фаины

сочувствия. Но она вдруг рассердилась: вот всегда с ним так,

а она-то хотела провести праздники вместе... — повесила

трубку.Лева привычно раздергался, начал судорожно звонить,

путая цифры, но все было занято. Вдруг, не успел он положить трубку, телефон зазвонил сам. Лева, затрепетав, выхватил

трубку, как пистолет. „Я тебе все звоню, звоню — все занято и

занято! — бодрым и веселым, как бы не позволяющим себе никогда унывать голосом говорила мама. — Левушка, мы все тебе очень сочувствуем, но ты не унывай, Левушка..." — Лева

вздрогнул: что? откуда это „не унывай, не унывай...”? „Вот и

отец тоже..." — быстро говорила мама (она полагала себе

70 П уш кинский дом

задачей — улучшать отношения между отцом и сы н ом )... В

Леве приподнялось и упало, как в лифте, он безнадежно сел на

стул, оплыл. Да, да, говорил он, отставляя трубку от уха. Ел

ли он, а то она сейчас прямо к нему приедет и привезет, ты не

поверишь, грибы!., коржики, она как раз только испекла, сов­сем свежие... Коржики — это почему-то задело Леву, и все в

нем зазудело и заныло. От любви, жалости, стыда и нетерпения

— Лева, зашипев, подпрыгнул и перевернулся, как гриб на ма­

миной сковороде. Может Фаина ему звонит как раз сейчас?

Нет, нет, ничего не нужно! — грубо и сухо прервал Лева.Т ут же решительно набрал номер Фаины. Хватит!! Он

хотел ей окончательно сказать, чтобы она его не разыгрывала,

что он все знает, что он не мальчишка уже, чтобы вертеть им,

как... и т. д. Но было занято. Тогда он захотел ей объяснить,

что это не его вина, что он застрял в институте, что (хочешь?) он плюнет сейчас на все, и на институт, и на диссертацию, и

придет... Но было занято. Тогда он захотел сказать ей просто,

не объясняясь, что по-прежнему любит ее, пусть она на него не

сердится, и они тогда придумают, как быть, потому что всегда

что-нибудь можно придумать, если любить и не мучить друг

друга... И тут вдруг соединили. Лева сказал ей, с кем это она,

интересно, болтала полтора часа... Фаина сказала... У них со­

стоялся совершенно беспредметный разговор, и оба уверенно швырнули на рычаг трубки. Больше никто к телефону не под­ходил, сколько Лева ни звонил. Потом он без конца стал

попадать в аптеку.

Но эти телефонные страсти помогли ему скоротать вечер, и он улегся на директорском диване — уснуть же не мог.

Он вдруг вскочил, решительно и бессонно, зажег свет и осветил свое вытянувшееся и побледневшее, с разверстыми,

блестящими глазами, лицо... Он подошел к столу, резко ото­

двинул диссертацию, чуть не сбросив ее со стола. Достал из

портфеля зашарпанную тонкую папку: давно он все носил ее с

собой, давненько не раскрывал...Там была и статья „Три пророка", тот самый экземпляр,

с ушами... Ее он отодвинул туда же, к диссертации: он относил­

Битов 71

ся к ней теперь, как к „П р ор о ку " Лермонтова. Дальше была

другая, наполовину перепечатанная, наполовину в рыхлых,

будто отсыревших заметках от руки — эту придвинул к себе. Перелистнул, перелистнул — приостановился, стал читать.

Радостно зачмокал, закивал головой... Да, да! подумать толь­

ко...И мы заглянем ему через плечо...Это была „Середина контраста" — работа Левы о „Мед­

ном всаднике". Начал он ее тогда же, сгоряча, после „Трех про­

роков", но, уже в середине, стал всем показывать... и с чем-то

таким столкнулся, с неким недоумением. Работа получилась,

уже можно было судить, даже более уверенная, ясная и креп­

кая, более и профессиональная — Лева стремительно обучался — и вдруг она оказалась как бы не новостью... Хотя Лева так

же повествовал, так же непосредственно („не" — вместе и

отдельно) излагал новые и не новые, но свои, самостоятельно

его озарившие мысли — читавшие похваливали, но без энту­

зиазма, словно они где-то это уже могли читать, словно эта

статья как бы уже была раньше: не новость... Не новостью

стало то, что Лева, в принципе, способен написать что-то, с на­

чалом и концом, от себя. Ну, можешь... ну, показал... но —

сколько можно? — хватит, отметился и будя... Что-то из этого было в соскальзывающих по щеке взглядах. И Лева остыл,

расплескался, охладел, его нагнал новый, уже грандиозный, суперзамысел. Лева стал азартно что-то набрасывать — и осек­

ся...

Сейчас он читал „Середину контраста" и ерзал от нетер­

пеливого удовольствия: „Как это все верно, верно!.." — ози­рался по сторонам. Как это он, такой еще молодой ничего не понимавший и не знавший, все знал! Он прочитал сейчас о Го­сударстве, Личности и Стихии — и охнул: господи, неужели это

он, Лева, написал?!.. Вскочил, пробежался по комнате, нетер­

пение его нарастало, взвивалось к потолку, глаза не видели и туманились — потирал руки: так, так... так! А как это он здо­

рово написал — о середине контраста, о мертвой зоне, о немоте, которая есть эпицентр смерча, тайфуна, где спокойно, откуда

72 П уш кинский дом

видит неуязвимый гений) Про главное, гениальное, немое, опу­щенное, центральное, про ось поэмы!.. Здорово!

Лева бросился к столу... Нет, и это уже пройдено! Он вы ­

хватил оставшиеся в папке листы... вот он! свод, купол! сей­

час, сейчас... поймаю... Это же, это же мое дело! Вот и напишу, здесь, всем назло... — более мелко трепыхнулось в нем и от­

стало — он погрузился в листы. Образ деда, приникшего к кружке, подскочил и отскочил напрочь. Вот оно... ради чего...

стоит... Это и был его суперзамысел. ,, 'Я ' П уш ки на " — не боль­

ше и не меньше. Собственно, это естественно для него, такой замысел... Отойдя на несколько лет, он теперь отчетливо ви­дел, что и „Три пророка", по сути, о том же, и тем более, в „Середине контраста" — там уже вообще только об этом. Уже

тогда намечалась такая органическая линия! уже тогда,.. Эта

невольная цельность еще вдохновила Леву. Он взял перо. Сейчас, именно сейчас!.. Купол!..

Он придвигал и отодвигал листки, выравнивая их края...

Он читал эти вдохновенные, обрывочные и „для пам яти" запи­

си — и не понимал, что он имел тогда в виду. Это его тереби­

ло и мучило: он не мог отдаться тому, что им владело сейчас

— ему непременно необходимо было вспомнить, что он имел в

виду тогда, — и не мог. Он отодвинул заметки и взялся за стоп­

ку „планов" работы. Их было уже много — первый, другой,

третий... Это были следы его „возвращений". Планы станови­

лись все отчетливей, и, под конец, он нашел даже просто ко­пию — патологически ровный, тщательный и мертвый почерк.

Ужас подкрался к нему не до конца: Лева решительно

встал и отвернулся от того, что в темном углу, от этой году-

новской кашицы во рту. „Заново! Заново!" — немо вскричал он, как Шаляпин: „Чур, чур, дитя !" Новый план! — и не загля­

дывая, не оглядываясь, начинать все снова, сейчас! Только так.

Чистой бумаги не было. Я щ ик стола был заперт.

Все еще возбужденный, и испуг прошел... выскочил он

искать бумагу. Дернул соседнюю дверь — ага, ключи у вахтера.Он спустился тогда, с бессонным своим лицом, к вах­

терше, и они разговорились. Лева вежливо выслушал ее рас­

Битов 73

сказ о дочери и пьющем зяте, и ему показалось, что он этот

рассказ где-то уже слышал или, может, читал. Ем у стало

скучно и хотелось поговорить о себе. Что он и сделал, посте­пенно увлекаясь и впадая в ненужную откровенность. Вахтер­

ша слушала со здоровым любопытством и туповатым ожив­лением на лице: Лева рассказывал о своей любви с большим чувством. Он уже ощущал тот ужасный осадок, который со­

путствует излишней болтливости. И чем больше он его ощ у ­

щал, тем стремительней говорил. Вахтерша уже могла не под­держивать беседу — лишь слушала с очевидным сладострас­тием. И Лева вдруг сморщился и осекся. Тогда вахтерша,

совершенно точно почувствовав свою власть над Левой, по­просила отпустить ее к дочке, чтобы помочь ей справиться с

пьющим зятем: все равно они вдвоем тут ни к чему, и он пре­красно справится сам. Лева тут же поспешно согласился, ска­

зав спасибо вместо пожалуйста.

Лева поднялся к себе наверх. Освещенно и отдельно,

лежали раскиданные по столу листы, будто они одни и были в

остальной невидимости комнаты... будто плыли. Лева подкрал­

ся к ним, заглянул тихонько и сбоку, как через чье-то плечо.

„Ну, да, конечно... Но — ком у ? для кого?! зачем!!!" — молча

вскричал он — и сгреб их, не разбирая, в портфель.

Воровато потушил свет и поспешно лег. Он хотел не вспоминать о вахтерше — но вспомнил. Тут Лева, такой боль­

шой, представил себе безбрежность казенного дивана, черного

даже в темноте, сжался в комочек, как маленький мальчик,

чтобы как бы сиротливо и крохотно поместиться на нем, и начал нарочито всхлипывать. Ем у очень хотелось плакать. Он представил себе, как в детстве, собственные похороны — и все

равно заплакать почти не удалось. Но немножко все-таки уда­

лось, сухими, разучившимися слезами. Больше не получилось, и ему ничего не оставалось, как решить, что — хватит, что за

детство!., что он уже успокоился... „Утро вечера мудренее..." — криво подумал он и торопливо, с опаской, уснул.

Снилась ему широкая река, как бы та самая, что течет

74 П уш кинский дом

у их института, но и не та самая. Она неожиданно и не вовремя

вскрылась ото льда и оказалась густая, как клей. Над ней

стоял тяжелый пар, и все сотрудники института, не взирая на

положение и возраст, должны были плыть через нее, для сдачи

норм ГТО.

Многие уже плыли, нелепо и медленно вытягивая белые

руки из густой слизи. И лишь он, да еще один доктор, благо­

родный старик с длинной бородой, которого все за глаза звали

Капитаном Немо, жались и прятались между свай, и Капитан

Немо все дрожал и подсовывал бороду под плавки. А у самого берега, болтаясь на медленной, густой волне, как поплавок,

лежал на спине, в полном своем костюме и с орденскими ко­

лодками, заместитель директора по административно-хозяйст­

венной части и, глядя на них неправдоподобно круглыми и за­

стывшими глазами, манил их картонной рукой...

Разбудил его телфонный звонок. Лева судорожно вско­

чил, проглотил затрепыхавшееся, подступившее к горлу серд­

це, и некоторое время озирался, не понимая, где он и почему. Наконец прошлепал в носках к телефону и как раз опоздал: телефон смолк — только Лева потянулся к нему. Лева так по­

стоял над ним, не вывернутых стопах, поджимая пальцы,

рассматривал, не узнавая, стол, словно на нем было пятно.

Вдруг вчерашний вечер опрокинулся на него, но все это, тем

более, вахтерша, был еще сон, театр теней — Лева этого не пом­нил, он просто еще раз проснулся с тем странным вечерним

чувством интеллигента, что был вчера как бы пьян: брал или

не брал в рот — безразлично. Кто бы это мог звонить так рано? Фаина?.. Однако — не Фаина: телефон зазвонил снова, как бы

громче и чаще, чем в первый раз... В трубке раздавался волни­стый плеск, к ак в тазу...

— Ну, как, князь, дела?

Это был Митишатьев, один из наиболее близких новых

институтских приятелей, заведшихся в последнее время... Лева

взглянул в окно, в казавшееся ледяным небом, и обрадовался Митишатьеву.

— Гниешь? — ласково сказал тот своим прочным, уве­

Битов 75

ряющим баском. — Ну, так я сейчас к тебе забегу. Мы идем в

тесных рядах и как раз поравнялись с твоей клеткой...

Так вот откуда этот странный плеск в трубке! Дейст­

вительно, институт был расположен так, что, с одной стороны,

это был совсем тихий и безлюдный уголок, а с другой, всего через квартал, пролегала магистраль, по которой всегда про­

текал поток демонстрантов, направляясь к Площади. Следо­

вательно, Митишатьев был в трех шагах. Так, так.Лева подошел к окну... Фаина! о господи... Что это за

ватник? Ха! — подумал Лева с тоскливым злорадством, —

столкнется ли она с Митишатьевым?.. Прошла... Вот все, что у

меня осталось... — скорбно вздохнул Лева, снова доставая

бедные свои листки.

Внизу стучали, звонили, гремели. Это вдруг достигло его — грохот... „Слетаются... — мрачно подумал Лева, скорее

сгребая со стола бумаги. — Чья это служба так налажена — не­

пременно не дать человеку создать хоть что-либо?.." Когда он

подошел к двери, перебирая ключи — к стеклу уже припало,

расплющив нос, толстое лицо Митишатьева: тот слепо щ урил­ся и ничего не видел в темном вестибюле, сам хорош о осве­

щенный. И был он не один: за его спиной маячил еще кто-то', рыжий, без шапки. Лицо показалось знакомым.

Лева сам не ожидал, что так обрадуется Митишатьеву.

— Ваш пропуск? — игриво сказал он, ожидая, пока они пройдут, чтобы запереть за ними.

— Вот! — и Митишатьев достал из кармана маленькую.

— Готтих, — представился рыжий мальчик, чопорно по­клонившись, даже шаркнув, и покраснел.

— Фон Готтих! — воскликнул Митишатьев и хохотнул. — Мой дипломник. Твой поклонник. Считает тебя четвертым пророком...

Лева припомнил смутно, что как-то видел Готтиха в

коридорах Института.И они пошли наверх, похохатывая и похлопывая друг

друга. Готтих скромно приотставал на ступеньку.— Ты с ним поосторожнее... — сказал полуш опотом

76 П уш кинский дом

Митишатьев. — Он... — выразительно постучал по перилам.

— Что ж ты его привел?.. — изумился Лева.— Уважает нас... — довольно рассмеялся Митишатьев.

И они достигли директорского кабинета.

— Осваиваешься, значит? — сказал Митишатьев, ирони­чески взглядывая на дверную табличку. — А что, я всерьез го­ворю... Был бы хоть директор с приличной фамилией. Князь!

Фирма! — говорил он, с треском распахивая дверь, врываясь в

кабинет и начиная с запозданием оттаптываться и отряхивать­

ся — отдуваться. Он сбросил на диван пальто и, с шумом и удовольствием, забегал по кабинету, потирая словно бы озяб­шие руки. — Вот и стаканы есть! — восклицал он. — И запить

есть чем. — И он переносил поднос с графином на директор­

ский стол. — И закусить есть чем, продолжал он, схватывая со

стола массивное пресс-папье и подчеркнуто беспомощно пы­таясь его укусить, — промокашка, так сказать, имеется... Нет,

ты мне вот что, князь, скажи, где мне тридцать рублей занять?

Короче, Митишатьев произвел столько шуму, словно

ввалилась с морозу большая компания. „Зачем ему еще об­

щество? — с восхищением и завистью подумал Лева. — Он один целое общество..." Готтих пока что тихо снял пальто, повесил

его, куда положено — на вешалку, и стоял около вешалки, раз­

глаживая волосы и выравнивая плечи. Митишатьев тем време­

нем успел сбегать за недостающим стаканом и принес целых

два. Вскры л банку с бычками, разлил по стаканам.

— Ну, прошу... Чем Бог послал.

И он поднял свой стакан.

Готтих подождал, пока Лева поднимет свой, и тогда

тоже поднял.— С великим праздником, дорогие мои-и! — вскрикнул

Митишатьев как бы с дрожью в голосе и даже со сдержанным

рыданием. — Водкой можно и чокнуться, — добавил он спокой­

но. — Твое здоровье, ночной директор... И ваше, Готтих... И наше, — и Митишатьев опрокинул стакан и выпучился, поспеш­но запихивая в рот бычка. Лева выпил с достоинством, а

Битов 77

Готтих поперхнулся и уронил бычка на ковер, уронив, очень

покраснел и засвистел „Сердце красавицы", незаметно под­

пихивая бычка под стол.

— Ай-яй! — сказал Митишатьев. — Этому я вас не учил.

— Митишатьев, без тени брезгливости, поднял бычка за хвост и бросил его в корзину. — Надо все-таки уважать...

Уничтожив так Готтиха, Митишатьев подбежал к пальто

и достал еще маленькую.

— Еще по одной? — И не услышав ответа, разлил.Выпили. Лева ощутил тепло и приятность, глаза его

повлажнели.— Что бы я без тебя делал? — сказал он Митишатьеву.

— Уж и не знаю — привел бы девочек, а?— Да ну! — махнул рукой Лева. — Так вот куда лучше...— Что ж мы стоим? и не курим ?

— Действительно, — удивился Лева. — Всегда забываю,

что я курю, когда выпиваю, и все думаю: чего же не хватает?— Еще выпить, — подсказал Митишатьев и достал ма­

ленькую.

— Ну, ты даешь! — восторженно сказал Лева. — С колько же их у тебя?

— Сколько есть — все наши, — сказал Митишатьев.

Готтих посмотрел на маленькую мутно и с испугом.

— Ладно перекурим, — вздохнул Митишатьев, взглянув на Готтиха.

— Скажите, князь, — произнес Митишатьев, — отчего это

так приятно произносить: к-н-я-зь...

— В детстве я больше любил слово „граф", — задумчиво

сказал Лева, глянув на Готтиха.— Это от Дюма, — сказал Митишатьев. — Гр-раф-ф де ля

Ф-фер-р!.. Да ты не обращай на него внимания, — кивнул он

в сторону Готтиха. — Он же пьян.— Теперь мне тоже больше нравится „князь", — усмех­

нулся Лева.

— Теперь вообще всем это стало нравиться... Куда не

придешь на вечерок, обязательно окажешься рядом с древним

78 Пуш кинский дом

отпрыском . Это у нас-то, через столько-то лет — и вдруг такая тяга у интеллигентов к голубой крови!.. Чуть выпьет — то и

граф уже, по крайней мере, тайный советник. Тяга, прямо

как у кухарок до революции... Ну, те хотя бы у них служили.

А эти-то что? Недавно прихожу в один дом, начинаю знако­миться, хлы щ один, действительно на гусара похож — только в

териленовом костюме — Нарышкин, говорит. Вот, думаю,

кровь-то сказывается — сразу видно! Я у всех спрашиваю: что,

действительно, Нары ш кин? — смеются. А он, оказался потом, Каплан вовсе...

— Да... — довольно засмеялся Лева, потому что разговор

был ему лестен: он-то, действительно, князь, и это ни у кого не

вызовет сомнений. — Это ты верно подметил, расхвастались

необыкновенно.— И не хвастались бы, если б это невыгодно было... Да

что, на этом сейчас почти карьеру можно сделать! Во-первых,

если князь, то уже не еврей, но если и еврей — все равно лест­

но: сочувствующий, уважительный найдется. Соскучились лю­

ди никого не уважать и всего бояться. Уважать им охота. А тут, чего проще — князь... Не страшно. Вот ты, например, думаешь, что ты все сам, что в твоих успехах это ничего не значит, что ты

князь? Как бы не так. Тебе многое прощают из того, что не простят другому, тем более ты так прост, лестно для сволочи

прост, многое тебе посчитают естественным из того, что другой понимать должен и знать свое место. Или еще доказать должен.

— Да что ты раскипятился ? — растерялся Лева.

— Конечно, какие сейчас князья?., а все-таки... Анкет перестали бояться, — ядовито заключил Митишатьев, — вот

знамение времени, так сказать... Вот и хвастают.— Почему же хвастают? — с трудом разлепив губы,

сказал Готтих. — Вот я, например, барон, а не хвастаюсь же?

— Цены бы тебе не было!.. — расхохотался Митишатьев, а Лева отвернулся улыбнуться в сторону. — Цены бы тебе не

было — будь ты пролетарского происхождения... Но ты же у меня — фон! Это точно, Лева. Так... Встаньте же, ведите себя,

как положено в высшем свете. Вообразите, свечи горят, дамы

Битов 79

вальсируют, и л вас представляю друг другу, хотя последнее труднее всего вообразить... Я сын простого лавочника. Вот

ведь как, тоже не пролетарий, тоже с происхождением. Ну да, в наше время чего не бывает... Итак, я вас представляю друг другу: Князь Одоевцев! Барон фон Готтих! А ? Каково! З в у ­

чит... Князь Одоевцев — осколок империи, и барон — тоже

осколок... Я — в осколках! Ха-ха-ха! — загрохотал Митиша-

тьев надолго. Наконец, как бы вытирая слезу, разрешил:

— Ну, можете сесть. Все. Вообразили — и хватит. Больше та­

кого вам не представится, поверьте мне. Или ты надеешься на

реставрацию? А, Лева?

— Ну, уж нет, — с неподходящей серьезностью все-таки

косясь на Готтиха, отвечал Лева. — Мне-то она уже зачем? Что

я-то с ней буду делать? Это смешно даже представить: что во мне осталось от князя... Им я? Какой я князь, — молвил он

печально.

— А достоинство твое? Достоинство-то твое, оно вы ­пирает?

— Какое достоинство — лень одна, нежелание соваться.

— Не говорите так, — вдруг сказал Готтих, — это недос­тойно. Надо нести... с честью...

— Что надо нести? — переспросил Митшатьев. — Чепухи не надо нести, милый... И перебивать старших тоже...

— Я могу и встать! — обиделся Готтих, бессильно опира­

ясь на подлокотники и падая назад в кресло. — Я могу и уйти!

— А как же маленькая? — сказал Митишатьев. — Мы же еще не допили?

— Вот допьем — и уйду, — сказал Готтих.— Ты уж меня извини, барон, — сказал Митишатьев,

когда они выпили. — Это я пошутил. Может, грубо, глупо, но

пошутил, но любя... Дай мне свою руку. Вот так. И никогда, чтобы больше, верно? На всю жизнь, правда? Ну, давай поце­луемся... — И он подмигнул Леве.

Леве стало противно и скучно.— Не надо, — сказал Лева.

— Ладно, ты прав, — посерьезнел Митишатьев. — Прав,

80 П уш кинский дом

как всегда... Нет, серьезно, примечательная судьба у парня. Он, представь себе, поэт. Печатается. Сотрудничает в патриотичес­

ких редакциях... Фон Готтих — стихи о мартенах...— О матросах, — поправил Готтих.

— Н у да, о матренах... Такой судьбы в русской поэзии

еще не бывало. После десятилетки отпустила его баронесса со

слезами в плавание. Плавал он, плавал — и вдруг сообразил. Пошел в библиотеку, взял подшивки старых областных газет и

посписывал оттуда он праздничных стихов и стал их носить по

редакциям: соответствующие стихи — к соответствующим праздникам. Ну, а это такое дело — как известно, голод. Стали

у него эти стихи брать и стали их, соответственно, печатать. Так он жил от праздника к празднику и носил вырезки в кармане:

показывал уполномоченному, если что. Как вдруг — крушение.

Какой-то кретин узнал свое! Подумай, какая память у людей!.. и зазвонил, затрубил... Даже фельетон появился: лицо без

определенных занятий, плагиат и так далее. Наш барон оскор­

бился и решил: что мне отвечать за всякую дрянь, я и сам могу

не хуже. Попробовал — и, действительно: выш ло лучше. С тех пор он сам и пишет. Лучше пишет. Печатается. Сотрудничает...

С портретом. И уполномоченному нос утер... Он теперь стар­

ше его по чину...— Вы надо мной издеваетесь... — вяло сказал Готтих. — Я

хочу уйти.

— А может, еще выпьем?

— Эт-то можно, — сказал Готтих.— Т олько надо сбегать, а?

— Сами бегайте.— Ты же все равно хотел уйти — все равно выйдешь на

улицу — так что тебе стоит? — просительно сказал Митишатьев.

—Разве, что так... Это верно, я не сообразил... — сказал Готтих. — Все равно ведь на улицу выходить... — И он, резко

оттолкнувш ись, встал, страшно побледнев при этом. И так некоторое время стоял, вытянувшись, идеально прямой и бледный.

Зазвонил телефон. Готтих упал обратно в кресло, а Лева

Битов 81

снял трубку.

Это был старый Бланк.

Сняв трубку, Лева потерял равновесие: несколько оступился и некоторое время балансировал на одной ноге, —

но главное, он балансировал на телефонном проводе, пока­

чивался и зависал.На одном конце провода, на конце Левы, находился

Митишатьев — это была реальность: они были вместе и пили, Лева и Митишатьев; на другом конце, где-то очень далеко...

(Лева даже странно подумал о неком неправдоподобии: раз он

не видит человека, с который разговаривает, так может его и

нет: конечно, колебания переходят в электрический ток, ме­

няется сопротивление, угольная пластинка, бред какой-то! что за отношение это имеет к тому, что один человек говорит что-

то другом у? причем тут угольная пластинка?)... на другом

конце тем не менее — Исайя Борисович Бланк, благородный

старик...

Одного Леву знал Митишатьев, другого — Бланк.Лева был вынужден разговаривать с Бланком в при­

сутствии Митишатьева. Его неприятно поражала столь резкая

перемена собственного тона, словно заговорил другой чело­

век: от собственной благовоспитанности — слегка мутило.

Митишатьев иронично поглядывал из-под трубки, словно все про Леву понимая. Эта ухмылка, не более, чем привычная ма-

сочка Митишатьева, тоже злила Леву своей выработанностью, что ли, техничностью, тем, что, независимо от прозорливости

Митишатьева, она так подходила к случаю.И пока, на том конце, рассыпался в любезностях старый

Бланк, — Лева, на этом конце, тоже, в ответ, рассыпался, но

рассыпался буквально, зримо для Митишатьева. Он уже готов

был нахамить Бланку в угоду Митишатьеву — но что-то не пус­кало: кровь не давала... Тут Бланк стал извиняться, некстати заизвинялся и Лева. Митишатьев, для иронии, сыграл „на зуба-

риках " „Марш Черномора". А Лева, устав от этой своей двой­

ственности, столь постыдно — надо же так получиться! — об­

82 П уш кинский дом

нажившейся, уже не слышал, что говорил Бланк, со всем со­

глашался, в суть не вникая. Когда же повесил трубку — все

понял и похолодел: Бланк сейчас будет здесь.

— Сейчас здесь будет Бланк, — сказал Лева мрачно мол­

чавшему Митишатьеву, неприятно ощущая, как, в этой корот­кой фразе, успела перемениться его интонация: он как бы не

то вы нырнул на поверхность, не то, наоборот, погрузился, — и

если слово „сейчас" было еще произнесено в точности тем

тоном, каким он разговаривал с Бланком, то слово „Б л а н к "

Лева уже произнес тоном, каким перед тем разговаривал с Митишатьевым.

— Грядет Исайя! — хохотнул Митишатьев. — Гряди, гря­ди... Ис-сайяІ А что, как ты думаешь, если я у него денег займу?

Леве все еще не хотелось поймать взгляд Митишатьева.— Не стоит... — испуганно сказал Лева.— Почему же не стоит? — Митишатьев как бы обрадовал­

ся, привычно ухватив Леву, ощ утив его слабину. — А вот и

займу!

— П рош у тебя, не надо, — съежившись от предчувствия,

сказал Лева.

— Почему же не надо? Как раз он и может дать. Поду­мает, что купил или унизил меня — и даст.

Лева молчал.— Слышите, как каплет время? — спросил Митишатьев.

— Т о грядет Исайя!

— У Исайи было удивительное лицо... — глубокомыслен­

но изрек Готтих.

— Иди же вниз, отпирай, — сказал Митишатьев, — не слы­

шишь, как Исайя отряхивает свои бобруйские галоши?

Лева спустился по лестнице в невыразимой тоске.

Спускаясь с Левой по лестнице, мы расскажем немного о Бланке. Он — наш последний персонаж...

С Бланком у Левы были особые отношения. Бланк уже

давно не работал в институте, существуя на пенсии. Он не

Битов 83

хотел на нее уходить — он любил намекать на то, что его „уш ­

ли". Он стерпел и продолжал появляться в Институте скорее,

чтобы потолочься в родной суете, посмотреть, послушать, чем

для дела. Но у него имелся и вечный повод: „Одна работа, ко ­

торую он сейчас пишет", — нет, нет, говорить о ней преждевре­

менно... Был он старик живой, бодрый и общительный, и прос­

то ему было скучно торчать все время дома. „Творить" в тиши

кабинета он не умел, да, кажется, и не хотел. Он приходил раза

два-три в неделю и перебирался из кабинета в кабинет, слушая новости, сплетни и анекдоты и разнося услышанное из одного

кабинета в другой. Он „не мог без людей".

Первое, что обращало на себя внимание в Бланке, была чрезвычайная внешняя опрятность, которую можно было

почти счесть изысканностью и изяществом, хотя этими качест­вами она (опрятность) еще не была. Это была та нечастая пе­

чать физической чистоты, какая бывает у давно богатых и давно цивилизованных людей, в прочих же условиях эта черта

все-таки индивидуальна... Бланк как бы мог легко общаться

с кем угодно, с последней сволочью — и оставался все тем же отутюженным Бланком, без пятнышка. К Леве он потянулся

сразу же, авансом — на породу, на фамилию. Он любил останав­

ливать Леву в коридоре и они подолгу разговаривали, и каж­

дый проходящий мимо них вполне питал их разговор, состояв­

ший, главным образом, из оценок и удовлетворения друг дру­гом от совпадения этих оценок и, в свою очередь, от совпа­

дения уже этого совпадения с некой общей, как бы абсолют­

ной, оценкой, которая есть мнение круга (на этой „бирж е"

было точно выверено, кто гений, кто талант, кто честен... и раздвигание подобных „обойм " было смелостью духа, грозив­

шей повышением или понижением в мнении круга, как по

служ бе). Так они обсуждали, и каждый проходивший мимо

раздувал огонек их разговора, и, за какой-нибудь час, они

успевали обсудить многих. Кроме радостно-общих тем. Бланк и Лева имели и как бы одну общ ую коллекционную страстиш­

ку. Один как бы уже давно собирал, — другой — тоже как бы

собирал или собирался начать собирать. Были это толи монеты,

84 П уш кинский дом

то ли спичечные коробки...Лева охотно становился тем, кем его хотел видеть

Бланк — человеком „породы", той культуры и порядочности,

которая в крови, и ничем ее не заменишь, никак уж ее не

выбьешь... Лева подыгрывал, конечно, но это доставляло ему

то удовольствие, как будто Лева вспоминал что-то о себе, и была в этом какая-то не проявившаяся в его жизни правда. В

этой роли он чувствовал себя естественно и, поскольку давно

уже не знал сам, где находится и кто же он, даже доходил до

полной достоверности ощущения, что он именно тот, за кого его Бланк принимает и за кого он ему себя выдает. Примеча­

тельно, что никогда — здесь его инстинкт был на высоте — не разговаривал Лева с Бланком в присутствии третьего лица:

он замолкал и уходил, как только оно появлялось. Для Блан­

ка это, естественно, сходило как бы за то, что у них разговоры не для чужих ушей и ни к чему профанировать настоящее их

общение.

Бланк был как бы вот какой человек: он не мог гово­рить о людях плохо. Если он говорил, что все — ужасно, то его

оценка отдельных людей была превосходна. Если же он позво­лял себе ужаснуться кем-нибудь, то говорил о жизни как о

даре Божьем... Всякий раз его сознание, описав фантастичес­

кий логический круг, взмыв спиралью, обернувшись, находило

объяснение лю бом у человеческому поступку с гуманистичес­кой точки зрения, когда еще не все потеряно, рано ставить

крест и т. д. (Любопытно только, что, при такой его способ­

ности, для Бланка существовала группа людей, объединенная

одной всего лишь общею чертою, группа, на которой крест

был им поставлен заранее. Но — тем лучше становилось осталь­

ное большинство...)Это-то безразмерное свойство, которое можно обозна­

чить как доброжелательность, особенно приблизило Леву к

Бланку после той самой пресловутой истории с Левиным при­

ятелем и того процесса, когда Лева так заметался и растерял лицо... Лева как раз вернулся из спасительного отпуска (а

приятеля уже не было в стенах) и сносил, как мог, всякие

Битов 85

недомолвки и намеки сослуживцев — тут-то к нему и подошел благородный Бланк. Лева сжался, потому что, если мнение

остальных было ему безразлично и могло быть небезразлично

лишь по расчету, по расчету же получалось, что им безразли­

чен, прежде всего, сам Лева и что мнения у них и нет, то мне­ние Бланка, казавшееся таким незначительным в карьерных

выкладках, словно бы, странно даже, именно оно, это пустяш ­

ное мнение, как раз что-то и значило, причем, не только по-че­

ловечески — от него-то как раз что-то и зависело. То, с чем опасней всего не посчитаться... И тут благородный Бланк вы ­

дал Леве огромный аванс. Я понимаю, сказал он глубоко

сочувственно, как вам тяжело переносить все эти слухи, всю

эту грязь, тем более, что вы и возразить-то не можете, как

порядочный человек, потому что, защищая себя, как бы чистоплотно вы это ни делали, вы как бы невольно продаете

своего друга, а в сух зрении безусловно так и только так; вы не способны на это, я вас так понимаю! но пусть вас хоть

утешит, что я ни во слово изо всех этих сплетен не верю... Лева чуть не расплакался, тут же в коридоре, от радости и

от стыда, и взятку принял, тут же поверив, что это именно так, как говорит Бланк. Ведь, это же надо, какой глубокий чело­век! Бланк расстрогался, увидев левино волнение, опять истол­

ковал по-своему, благородно, и они долго, в сладком молча­

нии, с влажными глазами жали друг другу руки. После этого, их разговоры стали еще более проникновенными и у них по­

явилась как бы общая тайна, и, когда появлялся Бланк, Лева

уже предавался ему как пороку, сладострастно разыгрывая то,

что хотел видеть Бланк. Так у Бланка появилось некое "п ра ­в о " на Леву...

И, чем резче был контраст со всей Левиной жизнью, с

тем, что он говорил только что сотрудникам, за минуту до

того, как Бланк просунул в дверь свою седую кудрявую голо­

ву, и Лева, оборвавшись на полуслове, сразу же выходил к нему и начинал говорить совсем другие вещи и даже голос его

менялся — и, чем резче и мгновеннее был контраст, тем, как ни

странно (это самого Леву удивляло), ему было не больней, а

86 П уш кинский дом

слаще. Правда, никогда этот их разговор не происходил при посторонних.

Над их привязанностью посмеивались. Над Левой, как

над его слабостью, пусть даже простительной; над Бланком

же — вообще посмеивались.

И вот сейчас Митишатьев сидел напротив, а Бланк гово­рил в телефон трезвеющему с каждым словом Леве, что вот

он, конечно, представляет, до чего сейчас ему тоскливо сидеть

в праздники одному в этой богадельне, что вот его послала

жена за хлебом — у них сегодня гости и как жаль, что его не будет — и вот он уже с хлебом и возвращается домой и как раз

поровнялся с институтом и звонит из автомата и сейчас зайдет,

чтобы хоть как-то развлечь Леву и скрасить ему его тоскливое

время... И Лева совсем расслабев, так и не мог сказать Бланку,

в чем дело и почему ему не стоит сюда заходить. Митишатьев ухмылялся, еще не зная сам чему, прислушиваясь к левиному

разговору, и тут же, вдруг входил в силу, словно оживал и сно­

ва наливался жизненной силой старый механизм воздействия

его на Леву. Лева уже был подвластен Митишатьеву, Леву раз­

дирало между ним и Бланком, и не перевешивал ни тот, ни

другой. В результате, родилась какая-то его немота и мычание

— и он ничего не сказал путного Бланку.Митишатьев и Бланк были противопоказаны друг другу.

Митишатьев убивал Леву в глазах Бланка, и Бланк убивал Леву в глазах Митишатьева. Развенчивание и разоблачение...

И как предстояло Леве выкрутиться, как говорить сразу на двух языках, поступать в двух противоположных системах одновременно, — Леве было невдомек. И что сейчас произой­

дет — скандал, презрение — и где та малая кровь, которой, быть может, еще можно обойтись?.. — Леве казалось невоз­можным распутать этот, по слабости возросший, момент.

И он спускался отпирать Бланку дверь, тускнея с каж­дой ступенькой, и ему хотелось проглотить ключи.

Слетаются... — думал Лева.

П Е Р Е В О Д

Джон Апдайк

М У З Ы К А Л Ь Н А Я Ш КОЛ А

Меня зовут Альфред Швайген, и я существую во времени. Вчера вечером молодой священник рассказывал при мне, что

его церковь изменила отношение к раздаваемой на евхаристии

облатке. Поколения монахинь и священников, но особенно монахинь (так сказал этот молодой человек), поучали католи­ческих детишек, что облатку следует держать во рту и таять

ее, и что прикосновение к ней зубами (это никогда не было

догматом, но лишь тонкостью духовного обучения) есть в своем роде богохульство. Теперь же, в эпоху расцвета свежих

и смелых идей, которыми церковь, подобно оттаивающей тундре, откликнулась на неожиданное появление солнца в лице

покойного Папы Иоанна, возникла мысль о том, что Христос

сказал не: „Возьми в рот и растай ее", — а: „Возьми и съешь

ее". Главное слово тут — „съешь", и растаять слово значит

разбавить пресуществленную метафору физической пищи.

В мире материальном это легкое богословское потрясение

кристаллизуется с прелестной простотой: снабжающим мессу

пекарням было наказано забыть науку приготовления тающего на языке теста и делать более толстую, менее податливую

вафлю, делать настолько плотную гостию, что ее надобно буквально жевать, дабы проглотить.

Утром я прочел в газете, что убит мой знакомый. Он

сидел за обеденным столом со своими пятью детьми, дело

было через неделю после Дня благодарения, в окно влетела одна-единственная пуля и прошила ему висок, он повалился

на пол и спустя несколько минут умер у ног детей. Я едва

знал его. Он был единственной жертвой убийства, которую

я знал, и на такую роль не годится никто, хотя в конце концов любая жизнь изживает себя с геологической неотвратимостью. Сегодня уже невозможно представить его живым. Он был

специалистом по компьютерам из Небраски. Он был широк

в плечах, говорил мягким голосом, и ум его, занятый столь

90 Музыкальная школа

далекими от меня предметами, дышал таким изрядным спо­

койствием, что придавал ему, как мне думалось, достоинство

айсберга, так безмятежно плывущего на своей невидимой мас­

се. М ы виделись (я думаю, раза два) у общего знакомого, его

профессионального коллеги и моего соседа. Как и все люди,

чьи области знания безмерно далеки друг от друга, мы разго­варивали о предметах, в которых никто не смыслит: о полити­

ке, детях и, быть может, религии. У меня сложилось впечат­

ление, что в любом случае ему — как часто случается с учены­

ми и уроженцами Среднего Запада — не было дела до религии, и я видел в нем типический образец той человеческой особи,

которая процветает вокруг научных центров, в атмосфере дискуссионных клубов, спорта на откры том воздухе и задор­

ного чадолюбия. Как те вымершие господа, чья половая энер­

гия растрачивалась исключительно в борделях, эти люди посвя­щают весь свой ум работе, которая так или иначе связана с правительством и потому обыкновенно секретна. Они имеют приличный доход, большие семьи, фольксвагеновские фур­гончики, стереопроигрыватели, наполовину перестроенные

викторианские дома и замученных, иронических жен; они по всей видимости, разрешили — или вынесли за скобки — пара­

докс того, что являются мыслящими животными и, не обре­

мененные чувством вины, явно участвуют в делах не нынешне­

го, а следующего столетия. Если память моя резко выделяет его из числа других, то это потому, что я как-то собирался

написать роман о программисте и задал ему ряд вопросов,

на которые он дал вполне приятственные ответы. Что еще

более приятно, он предложил показать мне свои лаборатории в любое время, когда мне захочется потратить часок на дорогу

туда, где они находились. Романа я так и не написал (момент моей жизни, который он должен был кристаллизировать,

разошелся слиш ком скоро) и туда не съездил. Вообще го­

воря, не думаю, чтоб я хоть раз вспомнил о моем друге за год,

прошедший между нашей последней встречей и сегодняшним утром, когда за завтраком жена положила передо мной газе­ту и спросила: „Ты ведь знаком с н и м ?" С первой страницы

Апдайк 91

глядело его лицо, глаза на котором были посажены широко,

наподобие глаз медведя. Я прочел, что его убили.

Я не понимаю связи между вчерашним вечером и се­

годняшним утром, хотя, кажется, такая связь есть. Сегодня

днем я пытаюсь обнаружить ее, сидя в музыкальной ш коле и ожидая, пока у дочери кончится урок фортепьяно. Я улавли­

ваю в этих двух событиях некий общий элемент питания, еды, преображенной странным вторжением со стороны, и

есть еще здесь какое-то параллельное движение, безупречно прямой и изысканный полет от явления нематериального

(тонкость экзегетики, маниакальная ненависть) к материаль­

ному (объемистая вафля, пуля в виске ). Насчет убийства

я уверен, зная его жертву, что проступок ее не заслуживал

упрека, и она не могла испытывать из-за него ни вины, ни стыда. Когда я пытаюсь представить его себе, я вижу лишь

числр и греческие буквы и заключаю, что из своего отдаления

я сделался свидетелем почти небывалого преступления, престу­

пления из неподдельной научной ревности. И вот еще что тут

надо добавить: молодой священник играет на двенадцати­струнной гитаре, курит сигареты с ментолом и, по виду, не испытывает замешательства, сидя в кругу протестантов и

неверующих, — как и мой покойный друг-компьютерщик,

человек будущего.Но дайте я опишу музыкальную школу. Мне здесь очень

славно. Она помещается в подвале огромной баптистской

церкви. На столе подле меня лежат золотые блюда для по­

жертвований. Мимо меня снуют девочки в первом румянце юности, держа в руках желтовато-коричневые футляры с флейтами и бледные нотные папки. Неловкость их так же прелестна, как поза купальщика, пробующего ногою мор­

скую воду. Приходят и уходят мальчики с мамами. Донося­

щиеся со всех сторон звуки фортепьяно, гобоев, кларнетов

напоминают об ином мире, где ангелы сбиваются, останавли­ваются и начинают снова. Я слушаю и вспоминаю, как учился

музыке; насколько невозможно трудными кажутся первые движения пальцев и первая расшифровка этого неповтори­

92 М узыкальная школа

мого языка, взваливающего на каждую ноту двойное значение позиции и долготы, — языка, столь же утонченного, как ла­

тынь, столь же лаконического как древнееврейский, и столь

же поражающего глаз, как персидский или китайский. Какой

таинственной кажется каллиграфия параллельных промежут­ков, закрученных ключей, начертанных сверху лиг и снизу

декрещендо, точек, диезов и бемолей! Какой огромной кажет­

ся дистанция от первого неуверенного видения до спотыкаю­

щегося звучания первых нот! Видение робко обращается в звук, зв ук обращается в музы ку, музы ка обращается в чувст­

во, чувство обращается в видение. Мало у кого из нас достанет силы духа пройти этот круг до конца. Я брал уроки годами,

так ничему и не выучился и вчера вечером, глядя, как пальцы

священника уверенно гарцуют по шейке гитары, чувствовал зависть и недоверие. Дочь только начинает фортепьяно. Это ее

первые уроки, ей восемь лет, она полна желания и надежды.

Когда мы едем за девять миль до города, где дают уроки, она

тихонько сидит рядом со мной и тихонько сидит рядом со мной, когда мы возвращаемся домой в темноте. Она не выпра­

шивает ни конфет, ни Кока-Колы, — что на нее совсем непо­хоже, — как будто сам урок был гостинцем. Она лишь отме­

чает (равнодушным тоном, следуя рефлексу жадности, из

которой она уже выросла), что витрины уже убраны к Рож­

деству. Мне ужасно нравится отвозить ее, нравится ждать ее, нравится везти ее домой сквозь таинственность ночи к опреде­ленности ужина. Я отвожу ее на машине, потому что жена

сегодня идет к психиатру. Она ходит к психиатру, потому что я ей изменяю. Я не понимаю связи между этими вещами, но, кажется, связь между ними есть.

В романе, который я так и не написал, я хотел сделать

героя программистом, поскольку не мог придумать более

поэтического, романтического занятия, а герой мой должен был быть человеком донельзя романтическим и утонченным,

ибо ему было суждено умереть от супружеской измены. То есть, я имею в виду умереть от сознания того, что измена

возможна; возможность эта раздавила его. Я задумал его —

Апдайк 93

человека, чья профессиональная жизнь проходит в прибежи­ще ночи (когда, как мне сообщили, компьютеры, которы е

днем приставлены к работе в промышленности, поскольку

простой их обходится слиш ком дорого, вольны, так сказать,

резвиться и быть лю бим ы м и), когда он изобретает языки, чтобы задачи можно было запустить в машины, откуда они выходили бы под биномиальный ритм, как музыка истины, — я задумал его человеком слиш ком утонченным, прозрачным

и щепетильным, чтобы жить в наш грубоватый век. Если употребить биологическую метафору, он должен был быть

абортированным плодом эволюции, раздавленным стопою

динозавра мутантом-млекопитающим, а если взять метафору

математическую, он был бы гипотетическим предельным

числом, на одну цифру больше последнего действительного числа. Книга должна была называться „N + 1”. Первое пред­

ложение в ней начиналось так: Когда " Э х о " проходило над

головой, он поглаживал бок Мэгги Д ж онс сквозь расписанное

крупными цветами платье. "Э х о " — это искусственная звезда,

первенец, чудо. Пирующие на лужайке пары смотрят на него, задрав головы, а эти двое ласкают друг друга. Она

берет его свободную руку, поднимает к своим губам, жарко дышит на нее и целует костяш ки его пальцев. Казалось, его

остановившееся тело впитало в себя непомерное, неспешное

вращение земли, а крепкая белая звездочка, только что за­

брошенная в космос, невозмутимо пробиралась среди более

старых световых точек, выглядящих в сравнении с ней туск­

лыми и крошащимися. От этого приглушенного момента под зловещими небесами технических чудес сюжет катился более или менее по нисходящей, обращаясь в историю любви,

виновности и нервного срыва, к физиологическим ослож­

нениям (мне надо было подчитать на эту те м у ), которые

убьют героя так же неслышно, как стирается ош ибка с доски. В книге должен был быть сам герой, его жена, его возлюб­ленная и его врач. В конце жена выходит за врача, а Мэгги

Джонс спокойно продолжает свой путь сквозь сравнительно тусклый.... Остановите меня.

94 Музыкальная школа

Моему психиатру хочется знать, отчего это меня тянет унижать себя. Полагаю, это привычка к исповеди. В юности

я ходил в деревенскую церковь, где все мы, бывало, испове­

довались каждые два месяца. Мы становились на колени на

голом полу и укладывали требники на сиденья церковных скамей. Это была серьезная, долгая служба, начинавшаяся

словами: Возлюбленные во Господе! Приступим с чистым сердцем и исповедаем грехи наши пред Богом, Отцом нашим... В шуме, производимом неуклюжими толстыми тевтонскими

телами, с кряхтением и ворчанием устраивавшимися на коле­нях, слышалось нечто вроде музыкального сопровождения.

М ы читали вслух: Но испытав себя таким образом, мы не

отыщем в себе ничего, кроме греха и погибели, от коих нет

нам освобождения. По окончании исповеди мы подымались

и подводились скамья за скамьей к ограде алтаря, где моло­дой священник, брюнет с миниатюрными бледными ручками,

кормил нас облатками, бормоча: Примите, ядите: сие есть истинное тело Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа,

преданного смерти за наши грехи. Ограда алтаря была сделана из лакированного дерева и окружала его с трех сторон, так

что, стоя во весь рост (как ни странно, тут мы не становились

на колени ), можно было видеть, нельзя было не видеть лица

других причастников. Мы составляли видавшую виды, уютную

группу прихожан. В своей воскресной одежде мы были застен­чивы, и лица, которые я видел, держа во рту вафельку, были

напряжены. Глаза их над сжатыми губами глядели водянисто,

как будто молили о вызволении из омута этой тайны. И явно кажется, в воспоминаниях, которые накатывают с такой рез­

костью, что у меня начинает выделяться слюна, будто надо было если не сжевать вафельку, то по крайней мере дотронуть­ся до нее, обнять ее зубами и придать ей временную форму.

Расходились мы освеженными. Благодарим Тебя, Все­

могущ ий Боже, за то, что Ты ниспослал нам сей целительный

дар. В церкви пахло так же, как в этой школе, она тоже по­блескивала странными шепотками и световыми бликами по

полировке. Я не музыкален и не религиозен. В каждую минуту

Апдайк 95

своей жизни я должен раздумывать, куда поместить пальцы

и нажать, безо всякой уверенности, что прозвучит аккорд.

Друзья мои похожи на меня. Все мы пилигримы, неуверенно

бредущие к разводу. Некоторые добираются лишь до взаим­

ной исповеди, которая превращается в пагубную страсть и до­водит их до изнурения. Иные идут дальше и доходят до неисто­вых свар и настоящего мордобоя; эти делаются невольниками

половой истомы. Иные добредают до психиатра. Совсем немно­гие достигают адвоката. Вчера вечером, когда тот священник

сидел в кругу моих друзей, вошла, не постучав, женщина. Она пришла от авдокатов, и глаза ее и волосы были разметаны

страданием, как будто она явилась с бури. Она увидала нашего

гостя в его темном одеянии, удивилась или, быть может, за­

стыдилась, и сделала два шажка назад. Однако затем, в насту­пившей тишине, к ней возвратилось самообладание, и она

уселась промеж нас. И в этой грациозной ноте (два шажка

назад и потом снова движение вперед) прозвучало назревание

коды.

Мир — это облатка, его надо прожевывать. Мне покойно здесь в школе. Дочь выходит с урока. Полное лицо ее излучает

довольство, она кусает нижнюю губу и счастливо улыбается, и

улыбка ее прошивает мне сердце, и я умираю (думаю, что

умираю) у ее ног.

Перевод Владимира Козловского

ВОСПОМИНАНИЯ

Л . Е . Б е л о зер ск ая

77. Е. Белозерская

В О С П О М И Н А Н И Я О М. А. Б У Л Г А К О В Е

Мы ж ивем в п о к о си в ш ем ся ф л и ге л ь к е во д во р е дом а № 9 по О б у х о в у , ны не Ч и сто м у п е р е у л к у . На соседнем № 7 сейчас к р асуется м ем ориальная д о ск а : „В ы д аю щ и й ся р у сск и й к о м п о зи то р Сергей И ванович Т ан еев и видны й учены й и о б ­щ ественны й деятель Вл ади м ир Иванович Т ан еев в это м д ом е жили и р аб о тал и ". Д о чего же невзрачны е ж илищ а вы би рали себе знам ениты е лю ди!

Д ом свой мы зо вем „ го л у б я тн е й " . Э то наш первы й со в ­м естны й очаг. Г о л у б я тн е п о везл о : здесь написана пьеса Д ни

Турбиных, ф антасти ч еск и е повести Роковые яйца и Собачье

сердце (к ста ти , п освящ енно е м н е ) . Но все это б уд ет позж е, а п ока М ихаил А ф анасьевич работает ф ел ьетонистом в газете Гудок. О н берет мой м аленький чем одан, по прозванью „ щ е ­н о к " (мы лю бим прозвищ а) и у х о д и т в редакцию . Д о м о й в „ щ е н к е " приносит он ч и тател ьски е письм а — частны х лиц и р аб ко р о в . Ч асто вечером мы их читаем в сл у х и отб и р аем наиболее и нтересны е для ф ельетона. Н евольно всп о м и н ается один из случайны х сю ж етов . К а к -то на стр о и тел ь стве п онад о­билась для заб и вки свай к опро вая баба. Т р еб о ван и е направи ли в гл авн ую организац ию , а о ттуд а — на удивл ение всем — в рас­поряж ение стар ш его инж енера прислали ж ену рабочего Капро- ва. Э то вм есто копровой-то бабы !

Целая плеяда писателей вы ш л а из стен Гудка (уж та к а я ем у у д а ч а !) . Т а м работали М ихаил Б у л га к о в , Юрий О л е ш а — то гд а ещ е то л ь ко ф ел ьетон и ст в сти х а х на зл обу дня „ З у б и л о " — Валентин К атаев и позж е брат его Е в ген и й П етр о в ... Т р о г а ­тельно вспо м инает это врем я О л еш а : „О д н о из сам ы х д о р о ги х для м еня воспом инаний моей ж изни — это м оя работа в Гудке.

Т у т соединилось все : и м оя м ол о д о сть , и м ол одость моей со ­в е тск о й Родины , и м о л о д о сть наш ей п рессы , наш ей ж ур н ал и с­т и к и ..."

Значительно позж е, на к а к о м -то п разднестве Г удка

100 Булгаков

Юрий О л еш а прочел свою эп и гр а м м у , по свящ ен ную М ихаилу Б у л г а к о в у :

Т о гд а , со всем и о д и н ак о в .П ером зарж авленны м звен я ,Б ы л об раб о тчи ко м Б у л га к о в ,Ч то стал сего д н я злобой д н я ...

П исал М ихаил Аф анасьевич бы стро , к а к -то зал по м . В о т что он сам р а сск а зы в а е т по это м у п о в о д у : „...со чи н ен и е фелье­то на с т р о к в сем ьд есят пять — сто отни м ал о у м ен я , вклю чая сю да и к у р е н и е и п осви сты ван и е, о т восем надцати до двадцати м и н у т . П ер еп и ск а его на м аш и н к е, вклю чая сю да и х и хи кан ье с м а ш и н и стк о й , — восем ь м и н ут. С л о в о м , в полчаса все зак ан ­чи вал о сь" (Советские писатели, т . 3 , стр . 9 4 ) .

Н едавно я перечитала более ста ф ельетонов Б у л га к о в а , напечатанны х в Гудке. П о дпи сы вал ся он по -разно м у: иногда полны м и м енем и ф ам илией, и но гда про сто одной б ук в о й М или и м енем М ихаил, иной раз инициалам и и ли : Э м ., Э м м а Б ., Э м . Б е ., М . О лл-Райт и пр. Н есм о тр я на разны е псевдони м ы , у зн ать е го „ п о ч е р к " все же м ож но. К а к бы сам Б у л га к о в ни п о д см еи вал ся над своей работой ф ел ьетон и ста , она в его тв о р ­честве сы гр ал а и звестную роль, со сл уж и в сл уж б у трам плина для перехода к серьезной п и сател ьско й деятел ьн о сти . Сю ж ет­ная х в а т к а , л е гк о с т ь д иало га , в ы д у м к а , ю м ор — все т у т .

На преды дущ ей страниц е я ск азал а , что мы лю били п ро зви щ а. К а к -то М. А . вспо м ни л д е тск о е сти хо тв о р ен и е , в к о то р о м го во р и л о сь , что у хитрой злой о р ан гутан и х и бы ло три сы н а : М и к а , М ака и М и к у х а . И д обави л: М ака — это я . У д и ви ­тел ьнее в се го , что это про зви щ е — с его же л е гк о й р у к и — очень б ы стр о при ви лось . У ж е н и к то из друзей не назы вал его иначе, а сам ы й б л и зки й его д р у г К о л я Л я м и н го во ри л л аско в о „ М а к и н " . С ам М. А . часто п одпи сы вал ся М ак или М ака. Я то ж е и но гда б у д у назы вать е го та к .

М ы ж и вем на вто ром этаж е. Весь верх разделен на три о т с е к а : два по ф асаду, один в сто роне. П осередине коридор ,

Белозерская 101

в у гл у коридора — плита. На ней го то в я т , она же о б о гр ев ает наш у к о м н а ту . В одной к о м н а ту ш к е ж и вет А н н а А л е к са н д р о в ­на, пож илая, к о гд а-то красивая ж енщ ина. В б р аке ти ту л о в а н ­ная, девичья ф ам илия ее стари нная , во спетая П у ш к и н ы м . О на вдова. Э то со верш енн о вы би то е из к о л еи , беспо м о щ но е с у ­щ ество , к то м у же страдаю щ ее астм о й . О на ж и вет с д о ч к о й : двои х м альчи ков разобрали добры е лю ди. В д руго й к л е т у ш к е об итает простая ж енщ ина, М арья Власьевна. О на то р г у е т к о ф е и п ирож кам и на С у х а р е в к е . О б е ж енщ ины лю то н енав и д я т д р у г д р у га . Мы — буф ер м еж ду д в ум я враж дую щ им и го су д а р ­ств ам и . У тр о м , п о к а М арья Власьевна во друж ает на ш ею сл о ж ­ное м етал ли ческо е сооруж ени е (чтобы не осты вал и к о ф е и п и р о ж к и ), из о тсе к а А .А . сл ы ш и тся не без тр аги ч еск о й ин­тонац ии:

— У м еня о п я ть пропала серебряная ло ж ка!— А ты клади на м есто , во т ничего пропадать и не б уд ет,

— уж е на х о д у басом го в о р и т М. В.Мы м олчим . Я жалею А н на А л е к са н д р о в н у , но лю блю

больш е Марью В л асьевн у . О на ум нее и сердечнее. П о то м м не нрави тся , что у нее под р укам и все сп о р и тся . И но гда дочь ее Т ать я н а , ж и вущ ая п о б л и зо сти , п о д ки д ы в ает св о е го ч еты р ех­л етнего сы на В и ть к у . Б а б к а обож ает э то го довольно п р о ти в ­ного м ал ь ч и ш ку. М . А . лю би т детей и ум ее т с ним и лад и ть , особенно с м альчикам и. З десь сто и т в спо м ни ть м ал е н ь к ую новеллу „П са л о м " (Накануне, 22 сентяб р я 1 9 2 3 ) . К о гд а пл акси вы е вопли В и ть ки чересчур надоедаю т, мы берем его к себе в к о м н ату и саж аем на нож ную ск а м е е ч к у . З д е сь я обы ч­но пасую , и В и ть ка переходит ц ели ко м на р у к и М. А ., к о то р ы й п о к азы вае т ем у ф о к у с ы . К а к сейчас сл ы ш у его го л о с : „ В о т ко р о б о чка не сто л е . В о т ко р о б о ч ка перед то б о й ... Раз! Д ва! Т р и ! Гд е к о р о б о ч к а ?”

Вспом инаю начало б у л га к о в с к о го н аб ро ска с н ату р ы :Вечер. Кран: кап... кап... кап...

Витька (скулит). М арья В л асьевна...Марья Власьевна. Сейчас, сейчас, б атю ш к а. Сей час и д у ,

И и сус Х р и сто с ...

102 Б улгаков

Е е дочь Т ать я н а — р у сск а я красави ца. Р усо во л о сая , сине­гл азая , ста тн а я . Геро и ня к о л ь ц о в ск и х сти х о в и гу м и л е в ск и х песен. М. А . го в о р и т, что на нее при ятно см о тр еть .

П о д нам и о б итает м олодой м илиционер. И зредка он по­ко л ач и вает свою ж ену — „ у ч и т" , по вы раж ению Марьи Власьев­ны — и то гд а она ло ж и тся в сенях и плачет. Я бы ло су н у л а сь к ней с у те ш е н и я м и , но М. А . ск а за л : „ В о т и вл ети т тебе, Лю ба- ш а. Ни одно д оброе дело не о стается н ен ак азан н ы м ". Х и тры й в з гл я д го л у б ы х гл аз в мою сто р о н у и добавл ение: „ К а к го в о ­р я т ан гл и ч ан е " .

Н аш и часты е го сти — Н и ко л ай Н икол аеви ч Л я м и н и его ж ена, худо ж ни ц а Н аталья А б рам о вна У ш а к о в а . На протяж ении всех во сьм и с ли ш н и м лет м о его зам уж еств а за М. А . эти двое бы ли наи бо лее б л и зки м и д р узья м и . Я ещ е не раз вернусь к их и м енам .

Б ы в ал у нас нередко и к и е в ск и й при ятель М. А ., д р у г б у л га к о в с к о й сем ьи, х и р у р г Н икол ай Л еонидович Глоды рев- ск и й . О н работал в к л и н и к е проф ессора М арты нова и , в о з­вр ащ аясь к себе, по пути захо ди л к нам . М . А . всегд а с уд о ­во л ь ств и е м беседовал с н им . Вспо м инаю , что опи сы вая в по­вести Собачье сердце операцию , М. А . за н еко то ры м и х и р у р ги ­ч ески м и уто чнен и ям и об ращ ался к н ем у. О н же, Глоды рев- ск и й , п о к а за л М ак у про ф ессору А л ек се ю Васильевичу М арты ­н о в у , а то т полож ил его к себе в к л и н и к у и сделал операцию по п о во д у аппенди ц ита. В се это бы ло реш ено очень бы стро .

М не разреш и ли пройти к М. А . ср азу же п осл е операции. О н бы л та к о й ж ал ки й , так о й в зм о к ш и й ц ы п л ен о к ... П отом я носила ем у еду, но он был все врем я раздраж ен, п о то м у что го л о д е н : в см ы сл е пищ и его ограничивали. Э то не то , что теперь — к о тл е ту даю т чуть ли не на второй день после операции. В эти же дни вы ш л а д етск ая к н и ж к а Со ф ьи Ф едор­ч енко . Т а м бы ло ск азан о о ти гр е : „В се гд а не сы ты й , на весь м ир се р д и ты й " . В точности мой М ака...

П о зж е, зи м о й , Гл о д ы р е вски й возил нас к проф . М ар­ты н о в у на м узы к ал ь н ы й вечер. К сты д у св о е м у, не пом ню —

Белозерская 103

был ли это к в а р те т или трио в исполнении сам и х врачей.Не знаю , к а к и м врачом был М. А . , „л е к ар ь с о тл и ч и е м ” ,

к а к он назы вает себя в своей авто б и о гр аф и и , но п ро ф есси я врача, не го во ря уж е о более гл у б о к о м во зд ей ств и и , очень п ом огала ем у в о п и сани ях , св я зан н ы х с м едициной. В о т гл авы „Ц ветно й з а в и т о к " и „ П е р си к о в п о й м ал " (Роковые яйца,

изд. ” Н едр а", М . 1 9 2 5 , стр . 4 8 -5 6 ) . П р о ф ессор П е р си к о в работает в л аб оратории , и р у к и его н ео б ы кн о венн о у м ел о о б ­ращ аю тся с м и к р о с к о п о м . Э то п олучается о т то го , что р у к и сам о го авто ра умеют по-настоящ ем у обращ аться с м и к р о с к о ­пом . И та к же в сцене операции (Собачье сердце) ав то р знает

и авто р умеет. К с та ти , читатель всегд а ч у в ств у е т и ц енит эту осведо м л ен но сть п исателя.

П роблем е тв о р ч еск о го гения ч ел овека, м о гу щ е с тв у по­знани я , то р ж е ств у и н те л л е кта — во т чем у посвящ ены зал по м написанны е ф антасти ч ески е повести Роковые яйца (1 9 2 4 г ., о к тя б р ь ) и Собачье сердце (1 9 2 5 г . ) , а позж е пьеса Адам и Ева (1 9 3 1 ) .

В первой повести — представитель н аук и зо о л о г п р о ф ес­сор П ер си к о в о тк р ы в а е т неведом ы й до него луч, сти м у л и р у ю ­щий разм нож ение, р о ст и н ео б ы кн о венн ую ж и зн е сто й к о сть ж и вы х о р ган и зм о в .

„ Б у д е м го во р и ть п ря м о : вы о тк р ы л и что-то н есл ы хан ­ное, — зая в л я ет ученом у его а сси сте н т ... — П р о ф ессо р П ерси ­к о в , вы о ткр ы л и луч ж изни! В лади м ир И патьевич, герои У эл л са по сравнению с вам и про сто взд о р ” (Роковые яйца, стр . 5 6 -5 7 ).

И не вина П ер си к о ва , что по о ш и б к е невеж д и б ю р о к р а ­то в произош ла к атастр о ф а , п о вл ек ш ая за собой неисчисли м ое кол ичество ж ертв , гибель и зобретения и сам о го и зо б р е тател я .

О пи сы вая наруж ность и н ек о то р ы е по вад ки п ро ф ессо р а П ер си к о ва , М. А . о тта л к и в а л ся о т об раза ж и во го ч ел о в ек а , р о д ственн и ка м о его , Е в ге н и я Н и ки ти ча Т а р н о в с к о го , о к о т о ­ром я написала в гл аве 1-й. О н то ж е был п р о ф ессо р о м , но в о б ­ласти д алекой о т зо о л о ги и : он был ста т и сти к -к р и м и н а л и ст . Ч то касается его общ ей эруди ц ии , она бы ла н ео б ы кн о венн а и.

104 Б улгаков

ко н ечн о , не м о гл а не п ро извести впечатления на та к о го ж адно в о сп р и н и м а в ш е го все, тво р ч еск и лю бо знател ьного чел овека, к а к и м бы л М. А .

Учены й в повести Собачье сердце — про ф ессо р -хи рур г Ф илипп Ф илиппович П р ео б р аж ен ски й , прообразом к о то р о м у п о сл уж и л д яд я М. А ., Н икол ай М ихайлович П о к р о в ск и й , род­ной б р ат м атери п и сателя , Варвары М и хайл овны , та к тр о га­тел ьно названной „С в етл о й к о р о л ев о й " в ром ане Белая гвар­

дия.

Н и к о л ай М ихайлович П о к р о в ск и й , вр ач -ги н еко л о г, в п р о ш л о м асси сте н т зн ам ен и то го проф ессора С н еги р ева , жил на у г л у П р еч и стенки и О б ух о в а п ереул ка , за н еск о л ь к о дом ов о т наш ей го л у б я тн и . Б р а т е го , врач-терапевт, м илейш ий М ихаил М и хайл ович , х о л о с тя к , жил т у т же. В этой ж е к вар ти р е наш ли п ри ю т и д ве плем янни цы . О дин из братьев М. А . (Н и ко л ай ) бы л то ж е врачом .

Н и к о л ай П о к р о в ск и й отли чался вспы льчивы м и непо­к л а д и сты м х а р а к те р о м , что дало пово д п о ш ути ть одной из п л ем я н н и ц : „ Н а дядю Колю не у го д и ш ь , он го в о р и т: не смей рож ать и не см ей делать аб о р т" . О ба брата П о к р о в ск и х поль­зовали всех св о и х м н о го чи сленны х родственниц .

H ä Н и к о л у зи м н его все со би рались за и м енинны м сто ­л о м , гд е , по вы раж ению М. А ., „во ссед ал к а к некий б о г С а ­в а о ф " сам и м ен и н н и к . Ж ена е го , М ария С и л о вна , стави л а на сто л п и р о ги . В одном из них зап екал ся серебряны й гр и в ен н и к . Н аш едш и й е го считался о собо уд ач ли вы м , и за его здоровье пили. Б о г С а в а о ф лю бил р асск азать н езам ы словаты й ан е к д о т, и ск а зи в е го до н еузн аваем о сти , чем вы зы вал см ех м олодой веселой к о м п ан и и .

Т а к и не узнал до сам ой см ерти Н икол ай М ихайлович П о к р о в с к и й , что посл уж и л прообразом гени ально го х и р ур га Ф илиппа Ф илипповича П р ео б р аж ен ск о го , п рев рати вш его со ба­к у в ч ел о в ек а , сделав ей операцию на го л о вн о м м о зге . Но учены й о ш и б с я : он не учел зак о н о в н аследствен но сти и, пере­саж ивая с о б а к е ги п о ф и з ум ер ш его чел овека, привил ей все

Белозерская 105

пор о ки п о к о й н о го : ск л о н н о сть к о лж и, к в о р о в ств у , гр у б о сть , а л к о го л и зм , потенциальную ск л о н н о сть к у б и й ств у . Из х о р о ­ш его пса получился дрянной ч ел о век! И то гд а х и р у р г р е ш а е т­ся превратить созданного им чел овека о п я ть в со б а к у . С ц е н у операции — операции тр удн ей ш ей за всю его п р а к ти к у , по за­явлению сам о го П р ео б р аж ен ск о го , — нельзя читать без в о л ­нения.

Т р ети й гениальны й и зо бретатель — проф ессор хи м и и , а к ад ем и к Еф р о си м о в в ф антасти ч еско й пьесе Адам и Ева. П озж е я более подробно о стано вл ю сь на это м произведении М. А .

Напечатав Роковые яйца в и зд ательстве " Н е д р а " , гл а в ­ный его р едакто р Н икол ай Сем енович А н га р ск и й (Х л е сто в ) хотел напечатать и Собачье сердце. Я не знаю , к а к и е и нстанц и и , к р о м е вн утр енн и х редакц и о нн ы х, проходила эта п о весть , но врем я ш ло , а с о п уб л и к о в ани ем ее ничего не вы хо ди л о . К а к -то на го л у б я тн е появи лся А н га р ск и й и р асск азал , что он м н о го хлопочет в вы со к и х и нстанц и ях о напечатании Собачьего

сердца, да во т что-то не п олучается . Мы очень оценили эти сл о в а : в них ч увство вал ась и ск р е н н я я заи н тер есо ван но сть .

По правде го во р я , я сл е гк а побаивалась это го в ы с о к о г о человека с рыжей м еф и сто ф ел ьско й б о р о д к о й : уж очень м н о го го во ри ло сь то гд а о его н етерпи м ости и р езк о м х а р а к ­тере. К а к -то , см еясь , М. А . р ассказал а н е к д о т о Н. С . А н га р ­ск о м . В редакцию приш ел авто р с р уко пи сью .

Н. С . ем у ещ е и здали :— Геро и ня Н ина? Н е над о !..Но во т после о д н о го вечера, к о гд а собрались со тр у д н и к и

редакции (пом ню Б о р и са Л еонтьевича Л ео нтьева, Н аталью П ав­л о вн у Ви тм ан и м и л о го чел овека, се кр етар я р едакц ии , П етра Н иканорови ча Зайц ева), м не довело сь п о го во ри ть с А н га р с к и м о ли тер атур е и по нем но ги м его сл овам я поняла, к а к он знает ее и лю би т настоящей — не к о н ью н ктур н о й — лю бовью . С э то го вечера я перестала его побаи ваться и по сию пору с б л а го д а р ­ностью вспом инаю его располож ение к М . А ., к о то р о е м ож но

106 Бул гаков

о б ъ я сн и ть все той же лю бовью к р у сск о й л и тер атур е .К а к -то Н . С ., его ж ена, очень сим патичная женщ ина-врач

и тр о е детей на больш ой о тк р ы то й м аш и не заехали за нам и, чтобы н ап р ави ться в лес за гр и бам и . Приехали в лес близ З в е н и го р о д а . Д ети с к о р зи н к о й побеж али на о п у ш к у и вер­н ул и сь с м асл я там и . Н . С . ск а за л : ,,Э то не гр и б ы !" и все в ы к и ­нул к в е л и к о м у разочарованию ребят. Надо бы ло видеть их в ы тя н у ты е м о рдочки! Мы у к р а д к о й п ер егл ян ул и сь с М . А . и оба в сп о м н и л и „геро иню Н и н у " и м н о го раз потом всп о м и ­нали к р у то й нрав Н и к о л ая Сем ено ви ча, п р о я в л я в ш и й ся , надо д у м а ть , не в одних гр и б ах ... П о ги б он , к а к я сл ы ш ала, в ста ­л и н с к о е л и хо л етье .

П ри бли зи тел ьно в то же врем я мы п о зн ако м и л и сь с В и к е н ти е м В и кентьевич ем В ересаевы м . Он тож е очень добро­ж елательно о тн о си л ся к Б у л га к о в у . И если направленность их тво р ч еств а бы ла соверш енно различна, то о б щ но сть пережи­ваний, св я за н н ы х с их первоначальной проф ессией врача, не м о гл а не р одни ть их. С то и т то л ь к о прочесть Записки врача

В ересаева и Рассказы юного врача Б у л га к о в а .Мы бы вали у Вересаевы х не раз. Я п рекр асно пом ню его

ж ену М арию Г е р м о ге н о в н у , к о то рая ум ела ул ы б аться к а к -то осо б енн о св е тл о . Вспо м и н ается длинны й сто л . Среди го стей б р о сается в гл аза к раси вая седая го ло ва и к о н тр астн о черные брови и зв е стн о го п уш к и н и ста проф ессора М стислава А л е к ­сандровича Ц я в л о в с к о го , рядом с к о то р ы м си дит, п ри льнув­ши к его плечу, ж енственная жена е го , Т а ть я н а Гри горьевна З е н ге р , то ж е п у ш к и н и стк а . П ом ню , к а к В и к енти й В и к е н ­тьевич с к а з а л : „ С то и т то л ь к о в з гл я н у ть на пор трет Д антеса, к а к ср азу ста н е т ясно , что это вн еш н о сть н асто я щ его дегене­р а та !"

Я бы ло о тк р ы л а рот, чтобы , сп р авед ли во сти ради, с к а ­зать в с л у х , что Д антес очень к р аси в , к а к под сур о в ы м в з гл я ­дом М . А . п р и к у си л а я зы к .

М не нрави л ся Вересаев. Б ы л о что-то д обротное во всем его о б л и к е ста р о го врача и револю ционера. И если впослед­ств и и м еж ду ним и пробеж ала черная к о ш к а (пьеса Последние

Белозерская 107

дни) , то об это м м ож но то л ь к о пож алеть...

Врем я ш ло, и над повестью Собачье сердце с гу щ а л и сь тучи , о к о то р ы х мы и не подозревали.

,,В один прекрасны й вечер", — та к начинаю тся в се р ас­ск а зы , — в один непрекрасны й вечер на го л уб я тн ю п о стуч ал и (зв о н ка у нас не бы ло) и на мой во пр о с „ к т о та м ?" бодры й

го л о с арендатора о тв ети л : „ Э т о я , го стей к вам п ри вел !"На пороге сто я л и двое ш та тс к и х : человек в пенсне и

про сто н ев ы со к о го роста чел овек — следователь С л ав к и н и его п о м о щ н и к с о б ы ск о м . А р ен дато р приш ел в качестве п о н я то го . Б у л га к о в а не бы ло д ом а, и я заб есп о ко и л ась : к ак -то п ри м ет он при ход " го с те й " , и попросила не п ри ступ ать к о б ы с к у без хозяи на, ко то ры й во т-во т долж ен придти .

В се прош ли в к о м н а ту и сели. А рендато р р азвал я сь на кресле , в центре. Л и ч но сть это бы ла прим ечательная, на я з ы к несдерж анная, особенно после р ю м к и -д р уго й ... М олчание. Но длилось оно, к сож алению , н едо лго .

— А вы не сл ы хал и а н е к д о та , — начал ар ендатор...("П ро неси , го сп о д и !" — подум ал а я .)

— С то и т еврей на Л у б я н с к о й площ ади, а прохож ий его сп р аш и вает: "Н е знаете ли вы , где т у т Г о сс тр а х ?"

— Г осетрах не знаю , а Г о суж ас во т...Р аск ати сто см еется сам р а сск а зч и к . Я бледно ул ы б аю сь.

С л ав к и н и его п о м о щ н и к б езм о л в ств ую т. О пять м олчание — и в д р у г зн ако м ы й с т у к .

Я бросилась о тк р ы в а ть и ск азал а ш о по том М. А . :— Т ы не во л н уй ся . М ака, у нас о б ы ск .Но он держ ался м олодц ом (дергаться он начал значи­

тельно п о зж е ). С л ав к и н зан ял ся кни ж ны м и п о л к ам и . " П е н ­сн е" стал о переворачивать кресла и ко л о ть их длинной спицей.

И т у т сл училось неож иданное. М. А . ск а за л :— Н у , Л ю баш а, если тво и кресла вы стр е л я т, я не о тв е ­

чаю. (К р есл а бы ли куп л ен ы мной на ск л ад е бесхозно й м ебели по 3 р. 5 0 ко п . за ш т у к у .)

И на нас об ои х напал см е х . М ож ет бы ть, и нервны й .

108 Б улгаков

П о д у тр о зеваю щ ий арендатор сп р о си л :— А почем у бы вам , то вари щ и , не перенести ваш и опера­

ции на д н ев н ы е часы ?Е м у н и к то не о твети л ... Н айдя на п о л к е Собачье сердце и

д н е в н и к о в ы е записи, " го с т и " то тчас ж е уехал и .П о насто ян и ю Го р ь к о го , приблизительно через два года

Собачье сердце бы ло во звращ ено ав то р у ...

О днаж ды на го л у б я тн е появи ли сь двое — оба вы со ки е , очень р азн ы е. О дин из них м олодой , д р уго й значительно стар ш е. У м о л о д о го брю нета бы ли тем н ы е "д рем уч и е" гл аза , о стр ы е черты и вы со к о м е р н о е вы раж ение лица. Д ерж ался он су ту л о в а то (та к обы чно держ атся сл аб о гр уд ы е, ск л о н н ы е к т у б е р к у л е з у л ю д и ). Т р у д н о бы ло определить его националь­н о сть : гр у зи н , еврей, рум ы н — а, м ож ет бы ть, в е н гр ? Второй бы л о д ет в м ун д и р то гд аш н и х л е т — в т о л с т о в к у — и походил на у м н о го инж енера.

О б а о к азал и сь из В а х та н го в ск о го театр а. П ом олож е — а к те р Васил ий Васильевич К у за (вп о след стви и п оги бш и й в б о м б е ж к у в первы е дни в о й н ы ) ; по стар ш е — реж иссер А л е к ­сей Д м и тр и еви ч П опов. О ни предлож или М. А . написать к о м е­дию для театр а .

П о зж е, про см атривая к ак -то отдел про и сш естви й в ве­черней Красной газете (то гда сущ еств о в ал т а к о в о й ) , М. А . н а то л к н у л ся на за м е тк у о то м , к а к м илиция р аск р ы л а карто ч­ный п ри то н , действую щ и й под видом пош ивочной м астерско й в к в а р ти р е некоей Зои Б у я л ь с к о й . Т а к в о зн и к л а отправная идея ко м ед и и Зойкина квартира. В се о стальное в пьесе — и н тр и га , ти п ы , си туац и я — чистая ф антази я авто ра , в кото ро й с б о л ьш и м б л е ск о м про явились его тал ан т и ор ган и ч еско е ч у в ств о сц ены . Пьеса бы ла п оставлена реж иссером А л ек се ем П о по вы м 28 о к тя б р я 1926 года.

Д ек о р ац и и писал недавно ум ер ш и й х у д о ж н и к Сергей П етрови ч И са к о в . Надо о тдать сп р авед ли во сть актер ам — и гр ал и они с больш им подъем ом . На ф оне полож ительны х персонаж ей , ко то р ы м и бы ла перенасы щ ена со в е тск а я сцена

Белозерская 109

тех лет, и гр ать отри цательны х бы ло очень ув л ек ател ь н о (у по­р о к а , к а к и звестн о , больш е сц ени чески х к р а с о к !) . О тр и ц а­тельны м и здесь бы ли все : З о й к а , дело вая , разбитная х о з я й к а квар ти р ы , под м ар ко й ш вейной м астер ско й о тк р ы в ш а я дом свиданий (Ц. Л . М а н су р о в а ), к узен ее А м е ти сто в , о б аятел ьн ы й авантю ри ст и веселы й чел овек , случайно при би вш и й ся к л е г ­к о м у З о й к и н о м у хл еб у (Рубен С и м о н о в ) . О н буд то с тр а м ­плина взлетал и садил ся верхо м на пианино, вы д ум ы вал целы й к а ск а д тр ю к о в , см е ш и в ш и х п у б л и к у ; дворянин О б о л ья н и н о в , З о й к и н во злю бленны й , белая ворона среди н эп м ан ск о й н а к и ­пи, но безнадеж но ув я зш и й в этой порочной среде (А . К о з ­л о в ски й ) ; председатель д о м к о м а А л л и л у й я , " О к о н едр ем ан ­н ое", пьяница и взя то ч н и к (Б . З а х а в а ) .

Х о р о ш и бы ли ки тай ц ы из соседней прачечной (То л- чанов и Г о р ю н о в ), уб и в ш и е и ограб и вш и е б о гато го н эпм ан а Г у с я . Не отставал а о т них в вы рази тел ьности и горни чная (В . П о п о в а ) , простонародны й го в о р о к кото ро й к а к нельзя

лучш е подходил к это м у о б р азу . Коенчно, всех их в ф и нале разоблачаю т представители М УРа.

В о т уж подлинно м ож но ск азать , что в этой пьесе " г о л у ­б ы х " ролей не бы ло! О на пользовалась больш им у сп е х о м и шла два с ли ш ним го да. П олож ив р у к у на сердце, не м о гу понять, в чем ее к ри м и н ал , почем у ее запрети ли .

Вспо м и н ается к р о м е а к те р ск о й игры н ео б ы к н о ве н н о удачно во ссозданны й го р о д ск о й ш у м , вры ваю щ ийся в ш и р о к о р аск р ы то е о к н о к в ар ти р ы , а п опутно на пам ять п р и х о д и т и небольш ой сл е гк а ко м и ч ески й ш трих.

Н еск о л ь к о первы х публичны х репетиций М ан сур о ва играла почти без гр и м а, но затем реж иссер П опов п отр ебо вал изм енить ее вн еш н о сть . Б ы л налеплен н о с (к н ем ал о м у о г о р ­чению а к т р и с ы ) . Х о ть это и звучи т см еш но , но нос " у т о ч к о й " к ак -то у гл у б и л ко м ед и й н о сть образа. П о ви д и м о м у , т а к о г о р езул ьтата и доби вался реж иссер. „ Д у м а я сейчас о то м , почем у сп е к та к л ь п о д вер гся так о й ж есто ко й к р и ти к е , — п и ш ет в своей к н и ге Вся жизнь (В сер о сси й ск о е театральное о б щ е ств о , М. 19 67 , стр . 4 2 6 ) , реж иссер и ак тр и са М Х А Т , М. Кн еб ел ь , — я

110 Б улгаков

п ри хо ж у к убеж дению , что одной из причин э то го был сам ж анр, вернее — непривы чность е го " . Э то один ее д о во д , а во т вто р о й : а к тр и са В а х та н го в ск о го театра А . А . О р о ч ко своей и грой переклю чила отрицательны й об раз (А л ла) на полож и­тел ьно е зв уч ани е. И сделала это т а к вы рази тел ьно , что сп о со б ­ств о в ал а б у д то бы эти м снятию пьесы . Э то , конечно, неверно. Я , нап р и м ер , да и м н о ги е мои д рузья , О р о ч ко в это й роли во ­об щ е не п о м н и м . В п о сл ед стви и А . Д . П опов о т своей п о стан о в­ки Зойкиной квартиры о т р е к с я . — "О треч ен и е" реж иссера — дань вр ем ен и , — го во р и т М. Кнебель. О на не д о го вар и в ает: дань врем ени — это о стр а к и зм , п о к а ещ е не полны й, к о то р о м у п о д в ер гн ется тво р ч ество М ихаила Б у л га к о в а .

А Р Х И В

t i 0 C H B л

И З З А П И С Н О Й К Н И Ж К И

В Л А Д И С Л А В А Х О Д А С Е В И Ч А

(1921 -19 2 2 ) 1

У поэта я з ы к , си стем а об разо в , вы бо р эп и те то в , р и тм , хар ак тер риф м , и н стр у м е н то в к а сти х а , — сл о во м , в се , что зо вется манерой и сти л ем , — есть вы раж ение д ухо вн о й его ли чности . И зм енение сти л я св и д ете л ь ств уе т о гл у б о к и х д у ш е в ­ных и зм ен ен и ях , причем степень перем ены в сти л е п р я м о п ро­порциональна степени перемены вн утр енн ей . П о это м у вн езап ­ный переход от к ласси ц и зм а к ф у ту р и з м у означал бы в н у тр е н ­нее потрясение прям о -таки к атастр о ф и ч еско е , к а к о го , ко н еч ­но, чел овек вы нести не в си лах. О д н а к о , № 1, N 2 , N 3 и т . д . — вы несли и б л агоп ол учно зд р ав ств ую т к а к ни в чем не б ы ва­ло. Ч то это значит? Т о л ь к о то , что они н и к о гд а не бы ли ни к л а сси к а м и , ни ф уту р и ста м и , — ничем. На п ресл о вуто м „п а р о ­х о д е” ̂ ф у ту р и зм а они ед ут так и м и же зайцам и, к а к и м и бы ли на пар усн ы х ко р аб л я х класси ц и зм а.

* * *

П о эти ч еско е тво р ч ество — чудо и тайна. О д н а к о , N за­дает учен и кам своим ,,к сл ед/ую щ ем у/ р а зу ” написать по с ти ­хотворению так и м -то и так и м -то разм ер о м . К ак о й уж ас! П р а к ­ти чески е заняти я по чуд о тво р ч еству! Генеральны е репетиции л и ту р ги и !.. Н у , учитель со стар и л ся и и звери л ся . Но чего с м о т­р ят уч ен и к и ?

* * *

Z призы вал л ет 2 0 : „ Е й , гр я д и , Револю ц и я!” Н а к л и к а л — и и сп у га л с я : нельзя ли назад? С о в се м , к а к у Гете — уч ен и к м ага :

С тан ь у печи.В е н и к , снова.

114 Из записной книжки

С л уш ай слово М удрой речи...

А в е н и к не сл у ш а е т , а вода при бы вает и уж е дош ла б ед н ом у Z до п о д м ы ш е к .

* * *

Ш е п о тк о м :В 1 9 1 5 : „ З н а е те , Р асп ути н с царицей си д ят в бане, и

о тту д а п о сы л аю т р ади отелеграм м ы в Берл и н . А Н икол ай в это в р е м я " ... и проч.

3В 1 9 1 7 : „ З н а е те , К е р е н ски й перевез Т . в Зи м н и й Д в о ­

рец и к у п а е т ся с ней в м рам орной ван н е " ... и проч.В 1 9 1 9 : „ З н а е те , Л ен и н у яви л ся во сне Г е р м о ге н " ... и т .д . Ч то это значит? Ч то идея м онархии изж ита, а х о л уй ств о

— нет.* * *

Я м о г у го во р и ть с Z о ли тер атур е . Но и гр ать с ним в к ар ты — сл у га п о к о р н ы й : т у т я хочу им еть дело с порядоч­ны м и лю дьм и.

* * *

Р и с у н к и Го го л я к последней сцене Ревизора сделаны , конечно, под влиянием Ф л ак см ан а (или Ф. Т о л с т о го , если его р и су н к и к Душ еньке стар ш е го го л е в ск о го н а б р о ск а ). Э то — О л и м п . Л е в а я р у к а го ро дни чего (по отнош /ению / к ж ан­д ар м у) и гр ае т роль ф и го в о го ли ста . И так — это пародия. П ерсонаж и Ревизора — в н и зу , боги — в в ер ху . О пять-таки здесь о тр ази л ась осно вная м ы сль Г о го л я : „ К а к п о ш л о сть про ви нц и ал ьн о го го р о д и ш к и в о зв ы си ть " и проч. („З е м н ы е б о ги " , В ы с о к о е в н и з к о м ) ... [П о и ск а ть у Ф л/аксм ан а/ и Т / о л с то го / , нет ли прямого прототипа р и су н к а ,] [П ародия — изо браж ени е н и з к о го , об ы ден н о го — чертам и, заи м ствован-

Ходасевич 115

ным и из изображ ения предм ета в ы с о к о го и ч уд есн о го .] [С ти л ь несом ненен , по и скать со о тв етстви й в ком п ози ц и и .] [Ц ен тр — сердце /1 нрзб./] (К с та ти , не к р е сти тся ли во льно дум ец - су д ь я ? „И все пред Б о га п р и те к у т , обезображ енны е с тр а х о м ." )

* * *

П озор /?/

Т р е д ь я к о в ск и йРы леевП у ш к и нЛ ер м о н то вРадищ евМ ельш ин /?/Д о сто е в ск и йВ. О до евски йК ю хел ьб екерБ ал ьм о нтГо р ьки йД аж е Ч ул к о в ы и

Э р е н б у р ги .А ск о л ь к о ещ е? Н ет, это явление

Радищ ев И. Я .Б е стуж е в Г ерцен О гарев П олеж аев Л ео ни д С ем ено в! Б о р аты н ск и й Л . Т о л сто й Н о в и к о в Т у р ге н е в

национальное...

З л а то в р а тск и й , С у р и к о в Салт/ы ков/-Щ едрин

Гоголь Ростопчина Лесков (К а д е тс к и й м онасты рь) : З а со ­чинение чего бы то ни бы ло в п ро зе — 15 р о зо г, за сти х и 2 5 . Д аж е за „ п а ­

тр и о ти ч е ск и е” .У сп е н ск и й

П лещ еевП р о к л я ти еМ ицкевичаД обролю бовЧ ерн ы ш ев ски йП о м я л о в ск /и й /Н екрасо вП о л о нски йФ о ф анов?

Княж нин К ап н и стН о в и к о в П и сем ск и й О стр о в ск и й

* * *

И ст/ория/ р у сск /о й / поэзии (м .б ., вообщ е л и т/ер ату/р ы ) есть и стори я уничтож ения р у с/ск и х / писателей. К то -то (Го р н - фельд) м не го во р и л , что почти тем и ж е словам и писала об это м Роза Л ю к с е м б у р г.

* * *

116 Из записной книжки

. . . . о сущ естви л а лиш ь первы й, будучи бессильна о с у ­щ е ств и ть 2й и Зй.^ Револю ция р у сск а я о су щ е ств л я е т 2й, Р а в е н ств о , врем енно зачеркивая 1й и Зй. (Д и к та ту р а о д н о го к л а с с а ) . И т а к , до б ратства человечество ещ е не доросло- Не­к о гд а б у д е т о сущ еств л ен о Зй Вел. Револю цией, ко то р ая ео ipso в о сста н о в и т и 1 й и 2й л о зу н ги . (Вяч . И в а н о в ) . Ю а п р . 1921

* * *

П у ш к и н — творец авто н о м н ы х м и ро в, те у р г . Он п о это м у м н о го см ы сл е н . Л ер м о н то в тенденциозен и не теур ги чен . Из Л е р м о н то в а не вы черкнеш ь ничего, к р о м е Л ер м о н то в а (к о ­то ры й в е л и к , к о н е ч н о ). 1 9 2 1 , май.

* * *

К о м м у н и зм — внутри нас.1 9 2 1 ,2 0 мая

* * *

О б я зател ь н о написать авто б и о гр аф и ю .тож е.

* * *

В зарубеж но й печати р у сск о й — о кеан ш у то в ств а и п о ш ­л о сти . Т а м подвизаю тся L o lo и А в ер ч ен ки . Им надо есть? С о гл а с е н . Н о есть ты сячи проф ессий , к р о м е ш у то в ск о й ...х у ж е , чем ш у то в с к о й , ибо позорен не п ро сто нищ ий уличны й ш у т , а ш у т „ к у л ь т у р н ы й ” , „л и те р а ту р н ы й " . Е щ е позорнее — ш ут- эм и гр а н т . Ведь „р о д и н а" для А в ер ч ен о к „свя щ ен н а” и „ги б н ет" . К а к и е ж е з в у к и в их „ л и р е "? — Т а н го . — Г а д к о и подло.

1 9 2 1 ,2 5 мая

* * *

Ходасевич 117

2 5 м арта, к о гд а хоронили уб и ты х при взяти и К р о н ш та д ­та, палили из пуш ек- О бы вател и радовались (в х в о ста х у ла­в о к ) : — П риш ла ф р ан ц узская эскад р а . — К а к , по л ь д у? Д аж е это го не см е к н у л и .

Т о ж е .

* * *

5А н га р ск и й го во ри л л етом 1 9 2 0 г ., что мы верн ем ся не

своей силой, а враж еской сл абостью . П рав. Н есчастие к о н тр ­револю ции (или то го , что та к н азы вается) в сл абости ф и зи ­ческой и м оральной : п есо к сы п л е тся , одряхлели, кончены.

1 9 2 1 ,1 . V I

* * *

Во пр о с о роли личности в и стории пора п ересм атр и вать , особенно этим долж ны заняться м ар к си сты . Впрочем , Л енин ум ен , и, наверное, на сон гр ядущ и й уж е почи ты вает К ар л е й л я .

Т о ж е .

* * *

П лоть, мир о к р уж аю щ и й : тьм а и гр у б о сть . Д у х , веч­н ость: с к у к а и хо л о д . Ч то же мы л ю б и м ? Грань и х , см е ш ен и е , у зк у ю п о л о ск у , уж е не плоть, ещ е не д ух (или нао бо ро т) : т .е . — ж изнь, трепет это го сочетания, су м е р к и , зори.

1 9 2 1 ,2 V I

* * *

С его д н я я пойм ал за х в о ст беса см и рени я . Д оведенн ы й уж е до посл ед него , до предела, — в д р у г п о д ум ал : а ведь м у д ­рее и драгоценнее — см и р и ть ся , бы ть п о ко р ны м и б л а го с к л о н ­ным к о всем и в се м у . И сейчас же п о ч увство вал , что это о т бессонной ночи, ц ело го дня б его тн и , о т го лода и ти х о го дож-

118 Из записной книжки

д ичка за о к н о м . С м и рени е сл аб о го — бес. С м и рени е си льн ого — ангел . 8 июня 2 1 .

* * *

Д аж е те , к то поним ает и ценит мои сти х и , ж алею т об архаи чно сти я зы к а и х. Э то недальновидно. Мои сти хи ста н у т об щ им д о сто я н и ем все равно то л ь к о то гд а , к о гд а весь наш ны неш ний я з ы к гл у б о к о устар еет, и разница м еж ду мной и М а я к о в ск и м б уд ет видна ли ш ь то нчай ш ем у ф и л о л о гу . Бою сь, что и р у сск и й -то я зы к сд елается то гд а „ м е р тв ы м " , к а к ла­ты н ь, — и я всегд а б уд у „д л я н е м н о ги х " . И то , если м еня о тк о п а ю т.

2 5 .V I .2 1

* * *

С л о в а п ри ви ваю тся необы чайно б ы стро . В с я к а я оппо­зиция уж е н азы вается контр-револю цией. Д ь я к о н в Б е л ь ск о м У сть е го в о р и т, что Н икол ай II удалил из арм ии М их. А л е к са н ­дровича, „ к а к контр-рево лю ц ио нера".

У сть е , 9 сент. 21 .

* * *

Т о т же д ь я к о н в зд ы х ает:— А за границей теперь пивцо попиваю т, ко л б аси ки

разны е к у ш а ю т...О н ж е:— Б л аго п р и я тн ей ш ая девица М ария С ер геевн а . К р асо ­

ты н ео п и суем о й и не ест ничего : во т невеста!У сть е , 9 сент. 21 .

* * *

Ч уд о -аги тато р (где-то в деревне, о к о л о Б е л ь ск о го

Ходасевич 119

У с т ь я ) . О н го во ри л кресть я нам три го да то м у назад: Т о в а р и ­щи! Б о га вы д ум али бур ж уи , чтобы застави ть вас си д еть см и р ­но. Б о га нет. С л ед ствен н о — и проч.

Тепер ь он же го в о р и т: Т о вар и щ и ! Вы ви ди те, к а к о е к р у ­го м озверени е: брат на брата, сы н на отц а. Р азр ух а , б у н ты . Н ет н и к а к о го см и р ени я . Разве Б о г потерпел бы это ? З н ач и т — Б о га нет.

М ожно ск а за ть : „ к о м с о ф и с т" .Б . У . , 9 се н т . 2 1 .

* * *

М астер ство , рем есло — ск о р л у п а , в н еш н яя о б о л о ч к а и ск у сств а , м .б . его ф орм ую щ ая по верхн о сть . В поэзии она то ньш е, чем в д р у ги х и с к у сств а х , нечто вроде сл и зи сто й о б о ­л о ч к и , почти уж е им енно то л ь к о „п о в е р х н о сть " . П о это м у , касаясь ее, то тчас попадаем в ж ивое, ч увстви тел ьн о е тел о сам ой поэзии . В о т ещ е почем у нево зм о ж ны поэти ч/ески е/ студ и и и почем у, к о гд а дело идет о п оэзии , непри м ени м а старая ан ал о ги я : в м у зы к е — гам м ы , в ж ивописи — за р и со в к а и т . д. (Развить э т о ) .

Пд. 16/11122.

120 Из записной книжки

П Р И М Е Ч А Н И Я

1. А л е к са н д р Иѳич (р. 1900) /псевдоним И гнатия И г­натьевича И ви ч-Б ернш тейна/ — авто р ряда б ел летри сти чески х произведений и л и тер атур н о -к р и ти ч ески х статей ; в течение м н о ги х л ет бы л известен к а к неутом и м ы й п о б о рн и к л уч ш его в л и те р а ту р е д вадц ато го сто л е ти я . О н был д р уго м м н о ги х пи­сателей тр уд н о й судьбы и со хранил для п о то м ства нем ало важ н ы х те к с т о в и д о к у м е н то в . Среди последних — записная к н и ж к а Х о дасеви ча, к о то р ую то т вел в последние полтора го да перед эм и граци ей из С С С Р в 19 22 го д у .

З д е сь п уб л и к у ю тся одиннадцать страниц из этой зап и с­ной к н и ж к и , ф о то к о п и и к о то р ы х лю безно предо ставл ены нам И гн ати ем И гнатьеви чем . П ервы е восем ь о тр ы в к о в не дати р о ­ван ы , но они п р ед ш ествую т д р уги м запи сям в к н и ж к е . О д н ако Х о дасеви ч не всегд а придерж ивался здесь стр о го го х р о н о л о ги ­ч е с к о го п о р я д к а , даже к о гд а сам датировал записи.

В этой записной к н и ж к е Хо дасеви ч зачастую при бегает к л и тер атур н о й о б р аб о тк е записей. Т а к а я работа над сти лем дает о сно ван и я предполагать, что по крайней мере н ек о то р ы е из эти х наблю дений он го то в и л к возм ож ной пуб л и кац и и .

Мы не вклю чили в т е к с т п уб ли кац ии вы ч ер к н уты е сл о в а , даж е если они поддаю тся прочтению . Н ек о то р ы е слова р асш и ф р о в ать не уд ается , что здесь и отм ечено. О б р ы в к и сл о в , не д о п и сан н ы х Х о дасеви чем , отм ечены ф и гур н ы м и ск о б к а м и .

2 . Т .е . „п ар о хо д со в р ем ен н о сти " , с к о то р о го , по словам м ани ф еста ф у ту р и с то в „П ощ ечина о б щ ествен н о м у в к у с у " , надо сб р о си ть П у ш к и н а .

3 . Ел и за в е та И в а н о в н а Т и м е {1 8 8 4 -о к . 1968) — ак тр и са А л е к с а н д р и н с к о го театра. Народная а р ти стк а Р С Ф С Р (1 9 5 7 ) .

4 . Начало этой записи о т с у тс т в у е т в ф о то к о п и и , нахо­д ящ ей ся в наш ем распоряж ении, но, очевидно, здесь о б су ж ­д ается л о з у н г ф р анц узско й револю ции: „С в о б о д а , р авенство , б р а тств о " .

5 . Н и ко л ай Сем енович А н га р ск и й (К л е с т о в ) , 1873- 1 9 4 3 . О б щ ествен ны й деятел ь, к р и ти к , издатель. В и здатель­ств е „ З е р н о " вы п усти л к н и ги Л енина (1 9 0 7 ) . П озж е р у к о ­во ди тел ь и зд ательства „Н е д р а " , печатавш его повести Б у л ­га к о в а . С м . вы ш е , стр . 105-106 .

j

Sj J j « / r i u <0>if J .'< j> j+ .f totiwa '■"'*

/ Ц : / Ш л r 4.4b‘f ^I / l()e -

W ’'/Ал.

i Ä7 5 ; r '“ " ' ä • . . • ' • ' • -- л) Л ^ с, Ъ уі+ ьЛ "Р Щ & № *0Ф*'і'-I -y v - VJ),j -; I ̂ / ^ i ' rl

v £ і л ,►- - 7 J i(M> 6-J V

->. Hv> ид.4^ 4 *■*-£ г

ИѴ~1.! v

, £ к /;Л ,w ^ / . У ' 'У ' ‘ :'

План предстоящего разговора с Луначарским о выезде за гра­ницу. (На отдельном листке бумаги.)

V I 1) Я не хочу писать белы х статей .V II 2) Я хочу занять независим о е полож ение

в зарубеж ной прессе.I 3) Я хочу печатать сти хи и статьи

на тем ы и ст.-ли тер . и к у л ь ту р ы .V 4) Я хочу лечиться.II 5) Я хочу бороться с д ухо м б ур ж у й ств а , т .е . с идейным

о б ы вател ьство м , м ещ ан ств о м , о п п о р тун и зм о м .IV 6) Я хочу осв/еж ить/ впечатл/ения/ с чисто эстет/и ч еско й /

сто р о н ы . (давно бы съ ездил)III 7) Я хочу и долж ен видеть со вр/ем енную / Е в р о п у .

План написан рукой Ходасевича. Датируется, предположитель­но, весной 1922 года.

Евреи н о в в Н ью -Й орке, 1926

Николай Евреинов

ПИСЬМО Н. И. БУТКО ВСКО ЙНью-Йорк

22/V/1926

Д о р о гая м оя Н аталья Ильинична, спасибо за поздравление с и м ени нам и , о дне к о то р ы х Вы м не та к сердечно напом нили! а то я позабы л о них в с у м а то х е в с я к и х дел и безделия.

Сердечно благодарю вас за В аш е м илое письм о , на к о т о ­рое отвечаю с н ек о то ры м зап о здан и ем : дела, дела, им-же несть числа.

Вы спраш иваете о то м , к а к мы пож иваем в А м е р и к е . — Мы п о н ем но гу п р и вы каем к здеш ней необычной для нас ж изни, сто ль непохож ей на ж изнь в Ев р о п е и в частно сти в С С С Р .

Наш день начинается с т о го , что мы см о тр и м с А н н о й в записную к н и ж к у , чтобы узн ать , к о м у нам надо се го д н я по­звонить по тел еф о н у , с кем п о зав тр ак ать , к к о м у мы п р и гл а­ш ены на обед или на вечер, а с кем и про сто деловое сви д ани е м еж ду 5-ю и 7-ю часам и. П р и хо ди т почта и две р у сск и х га з е ты . Н ачинается тр удо во й день, в течение к о то р о го надо в се вр ем я бы ть очень напряж енны м , а к к у р а тн ы м , не в ы п у ск а я из р у к за­писной кни ж ки в ко то ро й все адреса, телеф оны и „ап по и н т- м ен ы " (св и д а н и я ).

К о гд а при ходиш ь к зан яты м лю дям на деловое сви д ани е надо сразу-ж е и зл агать свою м ы сль, ибо врем я здесь очень д о р о го . Д р у го е дело дело вы е зав тр ак и и об еды : — здесь м ож но пого во ри ть по д у ш е в о собенности если со б есед ни к го в о р и т не то л ь к о п о -англ и й ски , но и п о -ф ран ц узски или п о -р усск и .

А м ери канц ы вобщ ем очень лю безны й народ и к рай не го степр и и м ны . Э то справедли во не то л ь к о в отно ш ени и и м у ­щ их к л ассо в , но и „ п р о сты х " рабочих. — Нам к а к раз уд ал о сь на д нях п о зн ак о м и ться с б ы то м одн о го рабочего, сл уж ащ его на пуговичной ф аб р и к е . Вы его хор о ш о знаете , вернее не е го , а его брата и вернее не его брата, а ж ену его брата — М ари ну

124 Глагол

К и сси н -Гр ав е л ь . Он ж и вет (это т брат К и сси н а) в со бственно м д о м и к е д а л е к о за го ро до м , где н еви д н о бо льш е н ебоскребов и сказо ч н о й иллю м инации Н ью -Й орка. Ж ивет он , пользулсь та к и м и у д о б ств а м и , о к о то р ы х у нас и не сни лось. У ю тно е по­м ещ ени е в три к о м н аты , ванна со всегд а го то в о й горячей во­дой, п р ек р асн о е радио (мы были „ у го щ е н ы " гр ом ад ны м к о н ­цертом о тб о р н ы х знам енито стей) со б ствен ная м аш ина и т . п. Мы нево льно позавидовали с А нно й к а к привольно ж и вут здесь лю ди, абсолю тно ничем невы даю щ иеся. О жизни-же богачей и го в о р и ть не п ри хо д и тся .

П р и н я то д ум ать , что в А м е р и к е м ож но „сдел ать м ного д е н е г" . Э т о правда, но, к а к ск азал м не М орис Г е с т (знам ени­тый и м п р е сс а р и о ), н и к то не знает к а к м ож но м н о го денег п о тер ять в А м е р и к е . Но для то го чтоб п о тер ять деньги на раз­ны х аван тю р ах , надо преж де всего и х и м еть . А наж ить боль­ш ие д еньги в А м е р и к е со всем не та к л е гк о . З а то то т к то не л езет в авантю ры и м еет полны й д о ст а т о к , ибо в к ал ькул яц и ю зар або тно й платы вх о д я т не то л ь к о н еобхо ди м ы е нуж ды , но и у д о в о л ь ств и я , а так-ж е потребность в сбереж ении.

З д е сь , не будучи членом ю ниона, тр уд н о защ и ти ть свои м атер ьяльны е интересы . Э то я х о р о ш о понял к о гд а был зак л ю ­чен к о н т р а к т со мной дирекцией Т е а т р а Ги л д , где шла моя пьеса. Я получил ровно поло ви ну то го что м о г бы получить. Тепер ь (не пом ню писал ли я Вам об это м ) я вы бран д ей стви ­тел ьны м членом (с правом го ло са на вы бо рах) А м е р и к а н ск о ­го сою за д рам ати ч ески х писателей, и м ею щ его о гр о м н о е значе­ние в С о ед . Ш татах. М не бы ло очень тр у д н о , к а к ино странц у, п опасть в э то т ю нион, но о гро м ны й усп ех моей пьесы в лучш ем (х уд о ж еств ен н о м ) ам ер и к ан ск о м театр е о б усл о ви л исклю че­

ние в м ою п о л ьзу. Вице прези дент э то го о б щ ества устр о и л то р ­ж ественн ы й об ед в мою честь, на к о то ро м прези дент вы разил м не св о е во схи щ ен и е и го то в н о сть пойти навстречу м оим театр ал ьн ы м зам ы сл ам .

Я очень рад св о ем у избранию в члены это го ю ниона, хо ть

Евреинов 125

и прекр асн о знаю что в см ы сл е у стр о й ств а м ои х пьес не сцене это мало м ож ет помочь, т .к . реш аю т все м енедж еры , с к о то р ы ­ми юнионы в е д ут бо рбу. К стати ск а за ть здеш ние м енедж еры (директора театр о в) м а л о кул ь тур н ы е в ар ти сти ч еск о м см ы сл е

лю ди, для к о то р ы х в к у с м ел ко бурж уазной п уб л и ки я в л я е тся реш аю щ им в деле при няти я к п о стан о в к е пьесы . Впрочем не буду Вам писать о театральной А м е р и к е , т .к . то л ь ко что п о л у ­чил оф ициальное при глаш ени е из Л ен и н гр ада о т редакц ии „Ж изни и с к у с с т в а " посы лать статьи , освещ аю щ ие а м е р и к а н ­ск о е театральное и с к у с с т в о . Я ответи л со гл аси ем и п о то м у на­дею сь что в не д ал еко м б уд ущ ем Вы прочтете об это м на стр а­ницах названно го ж урнала.

Н апи ш у Вам лучш е о разны х р а зн о стя х , х ар ак тер н ы х для здеш ней к у л ь ту р ы .

Зд есь вовсе нет б л ох, ни у лю дей, ни даже у со б а к . Я считаю это огр о м ны м „заво е ван и ем " . А о кл о пах здесь знаю т то л ь ко из уч еб ни ко в по естественно й и сто ри и, да из и н о стр ан ­ны х газет.

Здесь и зум и тельн ы е ф р у к ты , т. е. усо в е р ш ен ств о в ан н ы е. Среди них на первом м есте надо п о стави ть гр эп -ф р ут — пом есь лим она с апельси но м , величиной в м аленькую дыню .

А нанасы здесь с то я т сто л ь к о с к о л ь к о с то я т два я б л о к а . А я б л о к о в здесь неверо ятно м н о го .

У нас авто м ати ч ески й тел еф о н : не надо н и к о го в ы зы ­вать со станц ии , а про сто к р у ти ш ь себе ном ера на к о л е си к е и тебе сразу ж е отвечает вы званны й тобою абонент. — это очень удобно для нас, ещ е плохо про и зно сящ и х особенно по тел е­ф о н у а н гл и й ски е слова.

В дачны х м е стн о стя х , на берегу м о р я , люди х о д я т целый день в к упал ьн ы х к о стю м ах . В та к о м виде зах о д я т в к аф е , р ес­тораны повсю ду. Вид дачны х м естно стей здесь ум и л и тел ен после Н ью -Й орка с его Б р о д ве ем , главной улицей тя н ущ е й ся о к о л о со р о к а верст. На Б р о двее вечером та к а я ослепи тел ьная иллю м инация р ек л ам , к а к у ю не м ож ет представить себе даже п ы л ко е воображ ение париж ан. Н е к о то р ы е м агазины и учреж ­дения о тк р ы ты всю ночь, та к что в три-четы ре часа ночи вы

126 Глагол

м о ж ете зай ти в п ар и к м а х е р ск у ю , по б р и ться , зав и ть ся , потом пойти к у п и ть себе к о стю м , залож ить его в ло м барде и внести п о лученн ы е деньги в б ан к .

З д е сь запрещ ены спи ртны е н ап и тки , но мы ни гд е та к часто не п ь я н ство вал и , к а к в Н ью -Й орке.

Ч то ещ е Вам р асск азать . З д е сь та к м н о го н о во го для евро пейц ев , что всего и не перескаж еш ь, а п о к а б удеш ь пере­ск а зы в а ть п о я в и тся вновь новое. П о сл ед няя н о во сть здесь — передача ф о то гр аф и и и р и су н к о в по радио. Д аж е был так о й сл уч ай : один ам ериканец подписал в Л о н д о н е чек на Нью- Й о р к ск и й б а н к , подпись бы ла сф о то граф и ро ван а по радио и передана в Н ью -Й орк и его приятель м ом ентал ьно получил по э то м у ч е к у деньги в Н ью -Й орке.

Н у во т и все п о ка . Д о сл ед ую щ его раза. П и ш и те нам о В аш и х н о в о стя х . . . .

Л ю бящ и й В ас Н. Ев реи н о в

М. А. Булгаков

ПИСЬМО П. С. ПОПОВУМосква, 28 апреля 1934 года.

Москва 19, Нащ окинский 3, кв. 44.

Д о р о го й П авел!

П олагаю , что письм о ещ е застанет тебя в Я сн о й П о л я н е. М ож еш ь ещ е о дну гл ав у при бави ть — 9-ю под за гл ави ем : о то м , к а к из Блаженства ни черта не вы ш л о .

2 5 -го числа читал тр уп п е Сати ры пьесу . Очень п о н р ав и л ­ся всем первый а к т и последни й, но сцены в Б л аж ен ств е не приняли н и к а к . В се единодуш но вцепились и вл ю бил ись в Ивана Гр о зн о го . О чевидно, я что-то со всем не то сочинил. Теперь у меня больш ая заб ота . Д ум ал сп лави ть пьесу с плеч и сейчас же п ри ступ и ть к Мертвым душам для кино . А теперь во прос осло ж ни л ся .

Я ч увствую себя о твр ати тельно в см ы сл е зд о р о вь я . Пе­реутом л ен о ко нчательно . К п ерво м у а в гу ста во что бы то ни стал о надо л и к ви д и р о вать в с я к у ю р аб о ту и сделать а н т р а к т до конца се н тя б р я , иначе со верш енно ясн о , что следую щ ий сезон я уж е не б уд у в со сто яни и тя н уть .

Я подал прош ение о разреш ении м не заграничной п оезд­ки на ав густ-сен тя б р ь . Д авн о м не уж е грезил ась С р ед и зем н ая волна и пар и ж ски е м узеи и тихий отель и н и к а к и х зн а к о м ы х и ф онтан М ольера и к о ф е и, сл о в о м , во зм о ж но сть в се это ви ­деть. Д авно уж с Л ю сей разго варивал о то м , к а к о е п у т е ш е с т ­вие м ож но бы ло бы написать! И вспо м ни л незабвенны й Ф р егат П ал ладу, и к а к Гри гор о ви ч в к а ти л ся в Париж лет в о се м ьд есят назад! А х , если б о сущ естви л о сь ! Т о гд а уж го то в ь новую гл аву — сам ую интересную .

Видал о д н о го ли тер ато ра, к а к -то п о б ы вав ш его за гр ан и ­цей. На го л о ве был берет с к о р о те н ь к и м х в о сти к о м . Н ичего, к р о м е х в о сти к а , не вы вез! Впечатление та к о е , к а к б у д то он проспал м есяца два, затем это т берет к уп и л и приехал.

Ни стр о ч ки , ни ф разы , ни м ы сл и! О , незабвенны й Г о н ­чаров! Гд е ты ?

128 Глагол

О чень п р о ш у тебя н и к о м у п о к а об это м не го во ри ть , р еш и тел ьн о н и к о м у . Т аи н ств ен н о сти здесь нет н и к а к о й , но п р о сто хочу себя о град и ть о т д и ко й тр е ск о тн и м о с к о в с к и х к у м у ш е к и к ум о в ь ев . Я не м о гу больш е сл ы ш ать о то м , к а к тр еп л ю т м ою ф ам илию и о б суж д аю т мои дела, ко то р ы е реш и ­тел ьно н и к о го не к асаю тся . На д нях ворвалась одна особа, та к она уж у ш л а , а мы с Л ю сей полчаса ещ е ее р угал и . О на уж м ож ет бы ть у М ясни ц ки х во р о т бы ла и и кал а . О на сп р аш и ­вала, с к о л ь к о мы зарабаты ваем и рассказы в ал а , ск о л ь к о д р у ­гие зар аб аты ваю т. О ди н, по ее сл о в ам , п ятьсо т ты сяч в м есяц. И что мы пьем и едим . И прочее. Ч ум а! Н ародное бедствие! Н и к то м не не причинил сто л ь к о непр и ятно стей , ск о л ь к о эти м о с к о в с к и е красави цы с их чертовы м враньем ! П ро сто не хочу, чтобы тр еп ал ся так о й важ ны й во прос, к о то ры й для м еня в о п р о с всего б у д у щ е го , х о тя бы и к о р о тк о го , х о тя бы уж е и на вечере моей ж изни! И та к , по-серьезном у сообщ аю п о ка об это м то л ь к о теб е. И, зам еть , что и К о ле я не го во ри л об это м и го в о р и ть не б у д у .

А х , к а к и е письм а, П авел, я тебе б уд у писать! А , приехав осенью , о б н и м у , но к о р о тк и й х в о сти к п о к у п а ть себе не б уд у . А р авно та к ж е и к о р о тк и е ш таны до к о л ен . А равно та к ж е и к л етч аты е ч у л к и .

Н у , в о т , п о к а и все. Ж ду теб я в М о ск в у . Н адею сь, что А н н а И льинична поправилась. Передай о т Л ю си и от м еня ей п ри вет.

Твой Михаил

М. А. Булгаков

П И С Ь М О П. С . П О П О В УМосква, 1935 г. 14 марта

Грави дан , д уш а П авел, теб е не нуж ен — п ам я ть тв о я хо р о ш а: дом № 3, к в . 4 4 .

Н е о д н и к и н о ш н и к и . М ногие мною ком ан д ую т.Теперь н ако м анд овал С та н и сл а в ск и й . П рогнал для н его

М ольера (без последней карти ны — не г о т о в а ) , и он в м е сто то го , чтобы разбирать п о стан о в к у и и гр у , начал р азби рать пьесу.

В п ри сутстви и ак те р о в (на п ято м го д у !) он стал м не р асск азы в ать о то м , что М ольер гений и к а к это го гени я надо опи сы вать в пьесе.

А к те р ы хищ но об радовались и стали проси ть ув ел и ч и ­вать им роли.

Мною овладела яр о сть . О пьянило ж елание б р о си ть тетрадь, ск азать в сем : — пи ш и те вы сам и про гени ев и про негениев, а м еня не учите, я все равно не сум ею . Я б у д у л уч ш е и грать за вас.

Но нельзя, нельзя это сделать. Задави л в себе э то , стал защ ищ аться .

Д ня через три о п я ть . П оглаж ивал по р у к е , го в о р и л , что м еня надо оглаж и вать и о п я ть пош ло то же.

К о р о тк о го в о р я , надо вп и сы вать что-то о значении М ольера для театра, п о к азать к ак -то что он гениальны й М ольер и прочее.

Все это при м и ти вн о , б еспо м ощ но , но нуж но. И теперь сиж у над эк зе м п л я р о м , и р у к а не под ни м ается . Не в п и сы в ать нельзя — идти на во йну — значит со рвать всю р аб о ту , вы зв ать к у те р ь м у ф орм енную , сам ой же пьесе повредить, а вп и сы вать зелены е заплаты в черные ф рачны е ш тан ы !.. Ч ерт зн ает, что делать!

Что это та к о е , д о р о ги е граж дане?К стати — не м ож еш ь ли ты м не ск а за ть , к о гд а в ы п у с тя т

М ольера? Сейчас м ы репетируем на Бо льш о й Сцене. На д нях

130 Глагол

Го р ч ак о в а о тту д а в ы став я т , та к к а к я в я тся „ В р а ги " из ф ойе. Н атурал ьн о пойдем в Ф илиал, а о ттуд а незам едлительно в ы ста­ви т С у д а к о в с пьесой К о р н ей ч ук а . Я теб я и спраш иваю , где мы буд ем репети р о вать и во общ е к о гд а в сем у это м у придет к о н ец ?

Д о в о л ь н о о „М ольере"!С в о и м о тзы во м о ч ехо вско й п ерепи ске ты м еня огорчил.

П и сьм а вдовы и письм а п о к о й н и к а произвели на меня отвр а­ти тел ь н о е впечатление. С к в е р н а я к н и ж к а! Но то о б сто ятел ь ­ств о , что мы по-разном у видим один и то т же предм ет, не по­м еш ает наш ей друж бе.

Б л и н о в не ели. Л ю ся хво рал а. (Теперь п о п р а в л я е тс я ).А за о к н о м , у в ы , весна! Т о к о со п о л ети т сн еж о к , то нет

его , и со лн ц е на обеденном сто ле . Ч то принесет весна?С л ы ш у , сл ы ш у го л о с в себе — ничего!О п я ть про М ольера вспо м ни л! О х , до чего плохо н е к о ­

то р ы е и гр аю т. И в особенности из дам К . И ничего с ней по­делать нельзя .

З а б о ты , заб оты . И гл авн ая под нять Л ю сю на ноги . С к о л ь к о у н ас работы , ск о л ь к о у нее хл о п о т. У стал а она.

А н н у И льиничну за п р и п и ск у поцелуй .А н н а И льинична! Ваш и м лы ж ны м п о д ви го м го рж усь .П иш и ещ е. П редставляю себе, к а к в к у с н о си дите вы у

о гн я . С л ав ь те о го н ь в очаге.

Твой Михаил

Лев Шестов

Т У Р Г Е Н Е В(Глава из неопубликованной книги)

К а к я уж е зам ети л , Т у р ге н е в все-таки не бы л вп о л н е европейцем . О н, даже при строи в св о его героя к к а к о м у -н и б уд ь м естеч к у при м и ро воззрении , всегд а ч увство вал , что к а к б у д то им ещ е не все сдел ано , и о б ы кн о в ен н о заканчивал свои п р о и з­ведения к р а тк и м л и рическим о тступ л ен и е м .

Н априм ер, о ко нчание то го-ж е Рудина. Л еж нев вы я сни л уж е Р уди ну его о б щ ествен но е значение и оправдал „ с у д ь б у " . К аж ется , чего ещ е? М ож но бы ло бы и покончить на то м . Но Т у р ге н е в счел н еобхо ди м ы м ещ е сделать п р и п и ск у :

Лежнев долго ходил взад и вперед по комнате, остано­

вился перед окном, подумал, промолвил вполголоса „бедня­

г а " и, сев за стол, начал писать письмо к своей жене. А на

дворе поднялся ветер и завыл зловещим завываньем, тяжело и злобно ударяясь в звенящие стекла. Наступила долгая осенняя

ночь. Хорош о тому, кто в такие ночи сидит под кровом дома,

у кого есть теплый уголок... И да поможет Господь всем бес­

приютным скитальцам!

Зачем Т у р ге н е в , евро пей ски й ч ел овек , веро вавш и й в н а у к у , про гресс, цивилизацию и подобны е вещ и, все ж е в с п о м ­нил о Б о ге и о Б о ж еск о й пом ощ и — п о н яти ях давно и безна­деж но о суж д енны х — в конц е ром ана, в ко то р о м н и к то серь­езно о Б о ге не го в о р и т? И, гл авн о е , ведь все знали , что Т у р г е ­нев Б о га не при знавал. Не лучш е бы ло бы ем у со всем п р о м о л ­чать или ск азать , к а к Н иц ш е, что бесприю тны м ск и тал ь ц ам н и к то н и к о гд а не пом ож ет. И что, стал о бы ть, м и ро во ззр ен и е без Б о га , к а к бы научно оно ни бы ло, ничего не о б ъ я сн я е т и ни с чем не п р и м и р яет?! Но Т у р ге н е в все радел о б о б щ е ст­

132 Тургенев

венной по л ьзе и ем у казало сь , что без м и ро воззрения придеш ь к н и ги л и зм у , и он спасался под сенью сл о в , ко то р ы е в его гл азах не им ели н и к а к о го см ы сл а . В та к о го рода лжи он не видел ничего п ред о суди тел ьн о го , а обличения в обм ане не б о я л ся . О н отли чно знал, что в с я к о го рода зако нченность уж е тем х о р о ш а , что она не о став л я ет м еста для н о вы х ком едий д ал ьней ш и х р азго в о р о в . Н уж но то л ь к о п о став и ть то ч к у и на­писать б о л ьш и м и б ук в ам и сл ово „ к о н е ц " , и читатели б у д у т р ад ы -р ад еш ен ь к и , что сам учитель наш ел во зм о ж ны м п рекр а­ти ть д альней ш ее движ ение м ы сл и . А р азум ее тся , раз уж го в о ­р и тся о Б о ге , то больш е не о чем спраш ивать .

В т а к о м же роде, к а к и Рудин, о к азал о сь Дворянское

гнездо. Л а в р е ц к и й , через восем ь л ет п осле истории с Л и зо й , вновь в о зв р ащ ае тся в К ал и ти н ск и й дом :

В течение этих восьми лет совершился, наконец, пере­

лом в его жизни, тот перелом, которого многие не испытывают,

но без которого нельзя остаться порядочным человеком до

конца; он действительно перестал думать о собственном

счастье, о своекорыстных целях. Он утих и, к чему таить правду? постарел не одним лицом и телом, постарел душою;

сохранить до старости сердце молодым, ка к говорят иные, и

трудно и почти смешно; тот уже может быть доволен, кто не

утратил веры в добро, постоянства воли, охоты к деятельнос­

ти. Лаврецкий имел право быть довольным: он сделался дейст­

вительно хорош им хозяином, действительно выучился пахать

землю и трудился не для одного себя; он, насколько мог,

обеспечил и упрочил быт своих крестьян.

З д е сь и дет речь об одном из наиболее зани м авш и х Т у р ­генева ж и зн ен ны х полож ений. Ч е л о в е к у , п о гу б и в ш е м у свою м о л о д о сть , суд ьб а на м гновенье п осы л ает надеж ду и тотчас о тн и м ает . К а к при нять это ? Л авр ец ки й реш ает, что нуж но п ри нять без у п р е к а и ож есточения. Не вы пало счастья на долю — не б ед а : и сп олн яй свой д о л г. О н устр о и л „н а ск о л ь к о м о г ” св о и х м у ж и к о в . Правда у Т у р ге н е в а об это м то л ь к о два слова.

Шестов 133

Уж е с П у ш к и н а пош ел у нас так о й обы чай: и нтересны е герои всегда устр аи ваю т сво и х м у ж и к о в , но к а к — об это м п о д ро б ­но не р а сск а зы в а е тся . Про О неги н а со о б щ ается :

Ярем он барщины старинной

Оброком легким заменил,-

И раб судьбу благословил.

О б сто я тел ь ства всегд а та к ск л ад ы в аю тся , что и д о л г м ож но и с­полнить, и не утр а ти ть б л аго р о д ств а хар ак тер а . Ви дно ге р о ев , даже очень б л аго р о д н ы х, р и ско ван н о став и ть в затр уд н и тел ь ­ное м атериальное полож ение. Ибо нуж ен утеш аю щ ий к о н ец , — нуж но чтобы „вера в д о б р о " сохранил ась во что бы то ни ста ­ло. Зачем это н уж н о ? сп р о ся т читатели. На это о твета не б уд ет. Э то читатель сам долж ен знать. Но к а к „со х р ан и ть в е р у в д о б р о ", Т у р ге н е в о б ъ я сн и т с о ткр о в ен н о сть ю , не о ставл яю щ ей желать ничего б о л ьш его для те х , к то хочет д обраться до п о с­ледних и сто чни ко в н аш их понятий „о д о б р е" . В о т заклю чени е к Д ворянском у гнезду ц ел и к о м :

— И конец? спросит может быть неудовлетворенный чи­

татель. — А что же сделалось потом с Лаврецким? С Л и зой ?

Но что же сказать о людях еще живых, но уже сошедших с

земного поприща, зачем возвращаться к ним ? Говорят, Л ав­

рецкий посетил тот отдаленный монастырь, куда скрылась

Лиза, и увидел ее. Переходя с клироса на клирос, она прошла

близко мимо него; прошла ровной, торопливо-смиренной походкой монахини — и не взглянула на него; только ресницы

обращенного к нему глаза чуть-чуть дрогнули, только еще ни­

же наклонила она свое исхудалое лицо, и пальцы сжатых рук,

перевитые четками, еще крепче прижались друг к другу. Что

подумали, что почувствовали оба? Кто узнает? Кто скажет?

Есть такие мгновения в жизни, такие чувства... на них можно

только указать — и пройти мимо...

К то узн ает, что п очувство вали о б а?.. Н о зачем у зн а в а ть ?!

134 Тургенев

Н уж но то л ь к о научиться и с к у с с т в у „п р о х о д и ть м и м о " в сего , что н о си т загадочны й и проблем атический х ар ак тер ! Н уж но то л ь к о у м е ть но си ть ш то ры на гл азах — и получи тся во зм о ж ­н о сть со х р ан и ть „в е р у в д о б р о " . Есл и бы Л авр ец ки й побольш е в см атр и в ал ся и при сл уш и вал ся к свои м „ч у в с тв а м " и не за­бы вал та к и е м гн о в ен и я , к а к свою встречу с Л и зо й в м о н асты ­ре, — м о г ли бы он о статься дово льны м собою порядочны м че­л о в е к о м и заб ы ть о „ с в о е к о р ы с тн ы х " ц елях?

По наблю дениям Т у р ге н е в а в жизни м ож но и даже долж ­но у м е ть не ви деть и не д ум ать , к о гд а нуж но . И о п ять-таки это не его наблю дение — это р езул ьтат е в р о п е й ско го оп ы та, к о то ­рый учи т, к а к вы сш ей и не требую щ ей п р о вер к и , последней и сти не , что в ж изни есть нуж ны е и ненуж ны е лю ди, и что не­н уж ны е лю ди о б язаны хо ть тем оправдать себ я , что они о хо тно и р адо стн о п о ступ аю т на сл уж б у к нуж ны м . Л авр ец ки й и Л иза св и х н у л и сь в ж и зни. Есл и они , та к или иначе, со гл а ся тся при­нять сл уж еб н ую роль, и не то л ь к о и сп о лн ять ее, но го рди ться ею, т .е . вери ть в добро, мы пож алеем о н их, даж е будем х в а­ли ть . Е с л и ж е они не п о й дут на это — н у , то гд а у нас есть все права п рези рать и даж е преследовать их — р азум ее тся , пресле­д о вать не т а к , к а к это делалось в стар и н у , о гн е м и мечом, п ы тк а м и и к а зн я м и , а со о тв етствен н о наш им гум ан н ы м поня­ти я м — б о льш е об идны м и и уничтож аю щ им и сл о в ам и , нежели н ак а за н и я м и . В и но ваты х бью т — это т принцип ц ели ко м пере­ш ел из традиций н е к у л ь ту р н о го п р о ш л о го в со вр ем енную , э т и к у . Н о в б ы лы е врем ена э то т принцип поддерж ивался то ль­к о си ло ю , и при случае вы хо ди ло , что ви но ваты е то ж е бью т. Т епер ь ж е „ в и н о в а ты х бью т", а они молча ц елую т караю щ ую р у к у . И это н азы вается справедли во стью , ибо при та к о м п о р я д к е к а зн и т б уд то бы уж е не ч ел овек , а и дея. Идее же все р а зр еш ается .

Руди на Т у р ге н е в ещ е щ адит, к а к Л а в р е ц к о го и Л и з у , п о то м у что они веря т в добро и подчиняю тся . Но к о гд а по­падаю тся го сп о д а вроде Веретьева (в „ З а ти ш ь е " ) о них уж е не ж алею т, а п рям о о б ъ я вл яю т: хоть они и даро ви ты е и за­м ечательны е лю ди, но из них „ н и к о гд а ничего не в ы х о д и т" .

Шестов 135

К аж ется , не стр аш н ы е сл ова, а и м и , к а к гроб ово й к р ы ш к о й , навсегда при хлоп ы вается чел о век . Э то н азы вается эти ч ески м осуж д ени ем , и эти м б еск р о вн ы м способо м п ы тки и к а зн и , этой вновь изобретенной ги льотиной м оральной, наш е вр ем я го р д и тся . Д ля со вр ем ен н о го чел овека что м ож ет бы ть уж асн ее , чем усл ы ш ать о себе суж дени е, что из н его ничего не вы й дет.

Ибо эти ч еско е осуж дени е и м еет свои м и сто ч н и ко м не о б ы кн о в ен н ы е ути л и тарн ы е со ображ ени я, а вы сш ую а в то н о м ­ную идею п о тусто р о н н е го , м етаф и зи ч еско го про и схо ж д ени я . К а н т даж е дал ф о р м у л у для авто но м но й н р ав ств е н н о сти : — К аж до е из наш их действи й долж но бы ть та к о в о , чтобы прин­цип его м о г стать принципом всео б щ его зак о н о д ате л ь ств а .

На что уж е, каж ется , „ч и сты й ” принцип — без м алейш ей прим еси ути л и тар н ы х соображ ений. Но это то л ь к о к а ж е тся . На сам ом деле, несм о тря на свой ф о р м ал и зм , это т д о гм а т ни­чего, к р о м е охранени я о б щ ествен ны х нуж д, не закл ю ч ает в себе. Ибо к а к р еш и ть, к ако й из принципов долж ен, а к а к о й не долж ен стать принципом о б щ еств ен н о го зак о н о д ате л ь ств а? По К а н ту , реш ение п о д ск азы вае тся вн утр енн и м го л о со м со ­вести . Д альнейш и х объяснений он не счел нео б хо ди м ы м пред­стави ть — эту тр уд н ую задачу он остави л свои м уч ен и к ам и к о м м ен тато р ам . Ученики бились, бились — и в конце к о н ц о в , все-таки реш ились п о заи м ств о в аться у ути л и тар и зм а.

Л ю боп ы тн ей ш ая вещ ь: и деализм и ути л и тар и зм явн о презираю т и не х о тя т знать д р у г д р у га , а втай не п о сто я н н о один д р у го го поддерж иваю т. К о гд а у ути л и тар и зм а и сся к а ю т „ д о в о д ы ” , он об ращ ается за гр о м к и м и сл овам и к и д еал и зм у. К о гд а и деал изм у нуж но о ты ск и в ать „принц ип всео б щ его за­к о н о д ател ь ств а" , он , н и ск о л ь к о не см ущ ая сь , об ращ ается за пом ощ ью к св о ем у в р а гу . П ри веду и звестны й при м ер, сп л о ш ь и рядом предлагаем ы й канти анц ам и в объяснение д о гм ата их учи теля.

Е с т ь заповедь „ н е л ги " . С п р а ш и в а е тся : почем у не л га ть ? О твеч ается , по К а н ту , — ибо если все люди ста н у т л га ть (т.е . если лож ь стан ет принципом всео б щ его зако но дател ьства), то это приведет к уж асны м п о сл ед ств и я м , со вм е стн о е ж и тел ьство

136 Тургенев

ста н е т н ево зм о ж н ы м . Рассуж дени е впол не ути л и тар н о е . Н апо­м инаю — это не мой при м ер. Я лично даже д ум аю , что К ан т то ж е о стал ся бы недовольны м та к и м н агл яд ны м пояснением его уч ен и я . С о б ств ен н о , по К а н ту нуж но не л гать , х о тя бы ло ж ь п ри во ди ла к сам ы м полезны м р езул ьтатам , а правда гр о зи л а бы гибелью в сем у чел о в еч еско м у р о д у . К а н т м о г в ы ­держ ать свой прицип и склю чи тельно п о то м у , что его п ро ти в­н и к и ещ е не теснили и н и к а к и х об ъяснений о т н его не тр еб о ­вал о сь . Е сл и бы в сам ом деле К а н ту нуж но бы ло , да ещ е не тео р ети ч еск и , а п р ак ти ч еск и , разреш и ть в о п р о с: со л гать ли или п о гу б и ть своей правдой отеч ество , он в еро ятно предпочел бы не писать Критики практического разума. И то гд а бы он, м ож ет, ув и д е л , что го во ри ть правду — это не о б я занн о сть , а п р и в и л еги я . М н о ги е хотели бы бы ть п равди вы м и, но не всем эта р о ск о ш ь по ср ед ств ам . И цари принуж дены бы ваю т л га ть : в сп о м н и те д и п л о м ати ч ески е о тн о ш ен и я . Но К а н т э то го не в сп о м н и л . Е г о ограниченны й ж изненны й о п ы т н ем ец к о го про­ф ессо ра п о д ск азы в ал ем у все ск р о м н ы е и незначительны е с л у ­чаи, гд е ценой больш ой лжи м ож но бы ло к у п и ть м аленькую в ы го д у . И он вы стави л принц ип: ты не долж ен л га ть — no­blesse oblige.

М о м ен т о б язател ьн о сти , при нуд и тел ьно сти , д о л га , в ы ­д ви н уты й К а н то м , к а к сущ еств ен н ы й , чуть ли не единственны й п р ед и кат м оральны х д ей стви й , в к о н ц е концо в сл уж и т то л ь к о ук а за н и е м на то , что К а н т в себе сам о м и в л ю д я х , к к о то р ы м он о б р ащ ал ся , был ск р о м н ы м чел о веко м и даж е в гл уб и н е д уш и не делал различия м еж ду собою и д р уги м и — видел то л ь к о су щ е ств а , подлеж ащ ие об лаго раж иваю щ ем у действию м орали . N ob lesse oblige. — Ф о рм ула не для р о д о во го д во р я н ­ств а , ум ею щ е го видеть в сво и х о б я зан н о стя х свои гл авны е п ри ви л еги и , а для об разо ван ны х, р азб о гатев ш и х в ы ск о ч е к , ал ч ущ и х п ри общ иться к знати . О ни п ри вы кл и л гать , тр уси ть , м ош еннич ать и т . д ., и их п угает нео б хо ди м о сть „ б е ск о р ы стн о " го в о р и ть п р авд у , см ело идти навстречу о п асн о сти , расточать б о га тств а и т . д . И они, чтобы не заб ы ть, еж ечасно п о вто р яю т себе и св о и м д е тя м , в ж илах к о то р ы х течет ещ е к р о вь их

Шестов 137

л га в ш и х , д ро ж авш и х, п р е см ы к а в ш и х ся о тц о в : ты не долж ен л гать , ты не долж ен тр уси ть , ты долж ен бы ть в е л и к о д у ш н ы м и щ едры м . И все это непрем енно б еск о р ы стн о , та к , чтобы н и к то об это м не знал ничего. Э то гл уп о , нелепо, непонятно р а зу м у , зд р аво м у см ы сл у , это все в еро ятно со м ни тел ьн о го , п о ту с т о ­роннего м етаф и зи ч еско го п ро исхо ж дени я, но noblesse oblige.

Т а к что, повто р яю , К а н т веро ятно не со гл аси л ся бы со своим и уч ен и кам и , что нельзя л га ть , п о то м у что это вр ед но для о б щ ества . Он во в с я к о м случае м еньш е всего был заи н те­ресован в та к о м н агл яд но м сближ ении м орали с об щ ествен но й пользой. Т е м более, что ещ е д алеко не разреш ен во пр о с пользы или вреда лжи для о б щ ества . М ож ет бы ть, наоборот, вредна правда. Д о сих пор, по крайней м ере, мы не им ели сл учая проверить на опы те, что вы ш л о бы , если бы люди стали го в о ­рить п равду. М ож ет бы ть, правдивое человечество и дня не п ро­сущ еств о в ал о бы . П о к а мы знаем , что люди л г у т непреры вно.

И все-таки заповедь „н е л ги " при ни м ается и деал и стам и , х о тя у них за нее го во р и т одно предполож ение о ее п ользе. Э то естествен но . В с я к о е м и ро воззрение стр ем и тся , и сх о д я из то го или и но го разреш ения проблем ы ч ел овеческо го су щ е ств о ­вания, та к или иначе направить наш у ж изнь. Но у н ас нет ни сил, ни данны х для разреш ения общ ей проблем ы , и, сл ед о ­вательно , все наш и м оральны е вы воды б у д у т более или м енее (го во ря честно — то л ь к о более) произвольны и б у д у т сви д е­

тел ь ство вать либо о н аш их п р ед р ассуд к ах , если мы б о я зл и вы по природе, либо о наш их ск л о н н о с тя х и в к у с а х , если мы им еем см ел о сть доверять себе и бы ть сам им и собою . Но под­держ ивать п ред р ассуд ки — ж ал ко е и недостойное ф и лософ и и д ело ; к аж ется , н и к то это го не стан ет оспаривать.

А п о то м у, не сам о е ли правильное бы ло бы р еш и ться перестать огорчаться разн о гл аси ям и человеческих суж дени й и пож елать, чтобы в буд ущ ем их бы ло к а к м ож но б о л ь ш е? И с­тины нет — о стается предполож ить, что истина в перем енчи­во сти человечески х в к у с о в . П о ск о л ь к о то го тр еб ую т у сл о в и я чел овеческо го со в м е стн о го су щ еств о в ан и я , постар аем ся с го в о ­р и ться , но ни на й о ту больш е. К аж до е со гл аш ени е, не вы зв ан ­

138 Тургенев

ное край ней необхо ди м остью , б уд ет преступл ением против Д у х а С в я т о г о . Э то один из важ ны х а р гу м е н то в в защ и ту та к прези раем о й идеалистам и ути ли тарной м орали.

М ораль не м ож ет не бы ть ути ли тарн ой — и в это м нет б еды . Н уж но то л ь к о , чтобы она не забы валась и не требовала бы себ е не принадлеж ащ их ей почестей. Но им енно п о то м у что м орали хо ч е тся занять сл и ш к о м в ы со к о е полож ение, она за­я в л я е т претензии на всезнание и на в с е м о гу щ е ств о , и на су в е ­ренное право издавать о б язател ьны е для всех зак о н ы . Н уж но у те ш и ть — м ораль го в о р и т: „я м о г у " . Н уж но осуд и ть беспо­в о р о тн о — о п я ть -так и м ораль го в о р и т: м о гу . И, чтобы сделать свои права н есо м ненны м и , она о тр е к а е тся о т св о его д ей стви ­тел ь н о го п рародителя, пользы , и о б ъ я вл яе т себя п о то м ко м м етаф и зи ч еско й горды ни .

„ И с т и н а " — туда же, вслед за м оралью , лезет в ар и сто ­к р а ты . И, для больш ей прочности усп еха , истина ручается за до б р о , а д о б р о , в свою очередь, за и сти н у . А на деле, источни­к о м о б о и х я в л я е тся то л ь к о бо язнь и расчетливое стрем ление к пользе.

H o m o ho m in i lupus — одна из незы бл ем ей ш и х предпо­сы л о к вечной м орали, заи м ств о в анн ая из о б ы кн о в ен н о го ж и те й ск о го о п ы та . В каж дом из сво и х б л и зк и х , даже в себе сам и х , мы подозреваем о п асн о го врага и п о то м у бо им ся его .

„ Э т о т чел овек л е гк о м ы сл ен ен — если не о б узд ать его за к о н о м , он нас п о гу б и т" , — та к а я м ы сль я в л я е тся у нас каж ­дый р аз, к о гд а кто-ни будь вы х о д и т из о свящ енной традицией к о л еи . О пасени е, конечно, спр авед ли во е: мы та к бедны , та к сл аб ы , нас т а к л е гк о разорить и п о губ и ть — к а к же нам не б о я ть с я ? Но ведь нередко под опасны м и гр о зны м с ви ду по­с т у п к о м к р о е тся нечто значительное и верное, что следовало бы вн и м ател ь но и со ч увствен но р ассм о тр еть . Но у страха глаза в е л и к и : мы видим оп асн о сть , и то л ь к о оп асн о сть , и стр о и м м ораль, за к о то р о й , к а к за крепо стн о й стено й, всю ж изнь о т­си ж и ваем ся о т дей стви тел ьн ы х или воображ аем ы х в р аго в . Т о л ь к о по эты брались и но гда во спевать опасны х людей — Д он Ж уан о в , Ф а у сто в , Т ан гей зе р о в . Но по это в н и к то не приним ает

Шестов 139

серьезно. Здравы й см ы сл ц енит го раздо вы ш е н е м е ц к о го Landpfarrer-a чем Б айрона или М ольера.

Т у р ге н е в о суди л Веретьева к а к беспо л езн о го , а п о то м у не сто я щ его вним ания чел овека и, загнав в м и ро воззрение Руди на, Л и з у и Л а в р е ц к о го , был гл у б о к о убеж ден, что и сп о л ­нил св я то е назначение п исателя.

1 9 03 ?

В Л А Д И М И Р Н А Б О К О В

Джон Апдайк

П О Х Р У С Т Ы В А Н И Е С Ч А С Т Ь Я

(В л ади м и р Н а б о к о в , П о д в и г. П еревод с р у с с к о го Д м и тр и я Н аб о к о в а в со тр уд н и ч е стве с авто ро м .)

В о т к н и га , достой ная не рецензии, а сд в и н у ты х б о кал о в . Д ав ай те же все в о зр адуем ся вм е сте с Влади м иром Н аб о к о в ы м . П реж де, чем ем у исполнил ось двадцать, револю ция ли ш и ла его Р о сси и -м а ту ш к и и м н о го м и л л и о н н о го со сто я н и я . К о гд а ем у бы ло со р о к , Ги тл е р лиш ил его новой родины — Ев р о п ы и ещ е о д н о го со сто я н и я — ск о п л е н н ы х к то м у врем ени со к р о в и щ из худ о ж ествен н о й прозы и поэзии , со зд анн ы х на р у сск о м я зы к е его п сев д о ни м о м В. С и ри ны м . Э ти драгоц енны е oeuvres не го ­дились для печатания в С о в е тс к о м С о ю зе, и, казал о сь , им суж ­дено бы ло уй ти в небы тие, ибо движ ение врем ени рассеивало и п о гл о щ ал о суб нац ию р о сси й ск и х эм и гр ан то в . К о гд а в 1 9 4 0 го д у Н а б о к о в со ш ел на эти берега, у гения его не бы ло ни ви ­д и м о го п р о ш л о го , ни м ы сл и м о го б у д у щ е го . О д н ак о он с дет­ства знал ан гл и й ск и й и теперь во пл оти л на это м вто ром я зы к е поры вы св о е го остраненно о р и ги нал ьн о го вд о х н о в ен и я , вновь развел о го н ь св о е го н епо вто ри м о го гл аго л а и одарил А м е р и к у л и тер атур н ы м м астер о м , к о то р о го не она во сп и тал а . Э та в то ­рая карьера, увенчанная оди озно й, доходной и блистательной Лолитой, набравш и си л у , подала р у к у первой и вы зво ли ла из заб ы тья ее суб станц и ю — ром аны , сочиненны е „ С и р и н ы м " в Б е р л и н е м еж ду 19 25 и 1937 г .г . Нынче, к о гд а Н аб о к о в славно в п л ы в ает в свой восьм ой д е ся то к , напечатан Подвиг, послед­ним из эти х ром анов д о сти гн ув ш и й тихой гавани каноничес­к о го а н гл и й с к о го перевода. Радуга ром анов (девяти р у с с к и х и ш ести а н гл и й с к и х ) в ы гн ул ась теперь во всей своей зако нчен­но сти , в к у п е с н еск о л ьк и м и р а сск азам и , сти х о тв о р ен и я м и и ста ть я м и . Н ет со м нени я , что в р у сск о м о р и ги нале застряли к о е -к а к и е прево схо д ны е интонации (п у ш о к нюанса и сл а д к о ­зв уч и я , та к ж е о твер гаю щ и е п ер есад ку , к а к пыльца на бабоч- ки н о м к р ы л е ) , но в осно вн о м прилеж ание и сам оуваж ени е

Набоков 143

Н аб о ко в а возобладали над слепой п о п ы тко й ж е сто к о го с т о ­летия за гл у ш и ть его ч увство и разори ть п о л к у с его р аб о там и .

М ож но то л ь к о гадать, отчего Подвиг дож дался своей очереди посл едни м . Н аписан он был в 1 9 3 0 го д у , ср а зу же п о с­ле Соглядатая. Е сл и о тб ро си ть Соглядатая к а к н о ве л л у , П од ­

виг сто и т м еж ду д вум я м астер ски написанны м и ром анам и — Защита Лужина и Камера обскура. По сравнению с ним и он сл аб о в ат: конец его сб ивает с т о л к у , — но то , что п р о и схо д и т по д о р о ге к к о н ц у , разворачивается со странной и впол не оча­ровательной небреж ностью . Подвиг т а к то л к о м и не о со зн ае т свое звание ром ана, свою о б я занн о сть держ ать читателя в на­пряж ении. Вто р о степенн ы е его персонаж и — хл ад н о кр о в н ы й ан гл и й ски й дж ентльм ен Д арвин и м рачноватая м ал енькая эм и гр а н тк а С о ня — попадаю т в поле зрения по эл л и п су , к а к буд то вращ аю тся в о к р у г к а к о го -то и н о го солнца. Юный геро й , М арты н Э д ельвейс, я вл я ет собой ц ентр а н ти гр ав и тац и и : у нас та к о е ч увство , что все уб егает о т него . Х о тя он р у сск и й , ф ам и ­лия у него ш вей ц ар ская, и это наводит на м ы сль о некоей внутренней атом ной р асщ епленности . В одном из тех сам ы х предисловий, ведущ и х себя наподобие дом овладельца, зах л о ­пы ваю щ его двери непр и гл яд ны х стенн ы х ш к а ф о в , п о н о ся щ е го ф рейдиста на лестничной п л о щ ад к е и бесцерем онно п о д та л к и ­ваю щ его потенц иального жильца к то м у ед и н ств ен н о м у о к н у , из к о то р о го о тк р ы в а е тся приличный вид, Н аб о к о в у п о д о б л яе т построение Подвига ш ахм атно й задаче, гл авн ая х и тр о сть к о т о ­рой со сто и т в бессилии о б ы кн о в ен н о м н о го м о щ н о го ф е р зя . Н ам ек это т небесполезен . З адн и м чи слом , оба п о р о к а к н и ги , коли то во общ е пороки (вялое развитие сю ж ета и р езк ая р аз­в я зк а ) , со ед и н яю тся , к а к и бы ло рассчи тано, в одно ее к ач ест­во — слабую си л у , или гр у стн у ю радость.

М арты на в е д ут по тр о п и н к ам н аб о к о в ск о й б и о гр аф и и . Усадьба с песочны м и алл еям и , тем н ы е ф ам ильны е альбо м ы и окр аш ен но е сте к л о кры льца, ан гл и й ск и е б и ск в и ты и п ри везен ­ная издалека зуб ная паста, идилли ческие дни в тепло м К р ы м у , в то вр ем я , к а к б у ш у е т гр аж д анская во йна, и м пр о в и зи р о в ан ­ный отъ езд на чер н о м о р ско м гр узо во м пароходе, при бы ти е

144 Апдайк

в Е в р о п у , ко то ро й н и к о гд а не и збави ться о т о ткр ы то ч н о й я р ­к о с ти и затей л и вости резны х часов, отличаю щ ей посещ енное м есто , м есто , ко то р о е не Росси я и о тто го не впол не реально. Мы уж е бы вали там преж де — в л уж и н ск о м д етств е , в се к р е т­ны х м и ф ах Ван Вина и превы ш е в сего — в Других берегах.

В своей роли чрезм ерно заб о тл и во го со б ствен н и к а Н аб о ко в пред уп реж дает нас от то ж дественн ы х деталей или сх о д ства пейзаж а в Д ругих берегах, о д н ако к а к не зам ети ть чудесную га з е ту — п о л о су л о нд о н ско й Таймс, ко то р ую он держ ит перед к а м и н о м , чтобы ее туда в тя н у л о :

...напряженный лист приобретал теплую прозрачность, и строки

на нем, мешаясь с просвечивающими строками на исподе,

казались диковинными знаками тарабарского языка. Затем,

когда гул и бушевание огня усиливались, на газетном листе появлялось рыжее, темнеющее пятно и вдруг прорывалось,

вспыхивал весь лист, тяга мгновенно его всасывала, он улетал

в трубу, — и поздний прохожий, магистр в темном плаще,

видел сквозь сумрак готической ночи,как из трубы вырывает­

ся в звездную высь огневласая ведьма, и на другой день Мар­

тын платил денежный штраф.

К о гд а четверть в е к а сп у стя Н аб о к о в излож ил свои во сп о м и ­нания о К ем б ри д ж е, эти образы во зврати ли сь , почти предло­ж ение в предло ж ени е: „и о гро м ны й го рящ и й л и ст с ф ы рчащ им ш у м о м о сво б о ж д ен н о го ф ен и к са улетал в тр у б у к звездам . П р и хо д и л о сь плати ть н е ск о л ь к о ш и л л и нго в ш тр аф а, если в л а стя м доноси ли об этой ж ар-пти це"; в той же сам ой гл аве Д ругих берегов Н аб о к о в со о б щ ает: „Н а сто я щ а я и сто ри я м оего пребы вани я в а н гл и й ск о м ун и вер си тете есть и сто ри я м оих п о т у г удерж ать Ро сси ю ". М арты н Эд ельвей с — это alter ego, л и ш ен но е н а б о к о в ск о го х уд о ж еств ен н о го п ри зв ан и я; эта преднам еренная л о б о то м и я произвела до стр анно сти п усто го ге р о я , „стр а н ств у ю щ е го п л ей б о я " , обладаю щ его м ечтам и, но л и ш е н н о го честол ю бивы х устр ем л ен и й , оканчиваю щ его к о л ­ледж , чтобы зан я ться тен н и со м , бродяж ничать и в конце

Набоков 145

конц о в со верш и ть сам о уб и й ствен ны й переход в Росси ю . О д ­н ак о , если п одум ать, М арты н всегд а бы л непо дал еку о т см е р ти :

Мартын, лежавший в соседней комнате и нарочито храпевший, чтобы мать не думала, что он бодрствует, тоже мучительно

вспоминал, тоже пытался осмыслить смерть и уловить в темно­

те комнаты посмертную нежность.

У м и р ает не то л ь к о его отец , но и д рузья его — св е р стн и ­ки , вою ю щ ие в рядах б ел ы х ; на тем ной д о р о ге в К р ы м у к нем у п ри стает пьяный с рево льверо м , а в А л ьп ах он и сп ы ты ­вает себ я , проходя по го л о в о к р уж и тел ь н о м у к ар н и зу с к а л ы . Есл и читатель задним числом найдет, что он не сум ел с д о л ж ­ной серьезностью о тнести сь к эти м тем н ы м н ам екам , то причи­на, бы ть м ож ет, со сто и т в то м , что М арты н — это сам ы й зд о р о ­вый герой Н аб о ко в а , а Подвиг — его сам ая солнечная к н и га .

Страниц а за страницей п олни тся сверкаю щ и м и ф и зи ­чески м и о п и сани ям и :

С наступлением лета погнали крестами меченных овец еще

выше в горы. Неизвестно откуда, с какой стороны, начинал

доноситься журчащий металлический звон, плыл, обволакивал,

вызывал у слушателя странную щекотку во рту, и вот, в об­лаке пыли, серой, курчавой густыней, лились, м ягко толкаясь,

овечьи спины в переменчивой и подвижной тесноте, и влажный,

полый, услаждающий все чувства звон колокольцев все рос,

наливался, так таинственно, словно звучала сама пыль, кл у ­

бящаяся над овцами...

О тк а за в М арты ну в худо ж ествен н о й или п о ли ти ческо й стр астн о сти , но не обделив его свои м со б ствен ны м полны м запасом ч у в ств , Н аб о к о в в ы п усти л на волю р ед к о го в л и тер а­тур е дж ина — здоро вое ч ув ств о ф и зи ческой к р е п о сти . В П од ­

виге о щ ущ ен и ям стр ем и тел ьно го тен н и са, в р а та р ск и х б р о ск о в в ф утб о л е или кул ач н о го п оединка отдает долж ное х у д о ж н и к и созерц атель, ко то ры й был та к ж е и сп о р тсм ен о м ; то же

146 Апдайк

к а са е тся и м енее ул о в и м ы х, но не м енее ф и зи чески х о щ ущ е­ний ж елезно до ро ж ной езды , тр уб о ч н о го д ы м а, и м уж ско й к о м ­пании за чаем , „запаха зем ли и таю щ его сн ега , ш ер о хо вато го св еж е го з а п а х а " , зем л едел и я : ч аш ка в о к р у г дерева „н ап о л н я ­лась п узы р ч ато й коричневой водой, и он ш арил в ней ло пато й , серд о б о льн о разм ягчая почву, и что-то и зум и тельн о легчало , вода про сачи валась, бл агодатно ом ы вала ко р ни . Он был счаст­л и в , что у м е е т уто л и ть ж аж ду р астен и я " . К а к и у более ран­него р у с с к о г о авто ра, счастье я в л я ется х р у п к о й , в к ак о м -то см ы сл е уж асн о й тем о й. С о зд ается впечатление, что телесная б л и зо сть во сп ри ни м ается М арты ном ск в о зь п ри зм у ж енской х р у п к о с т и :

...он с восторженной грустью думал о той милой женщине, о ее

нежной, слегка впалой груди и ясных глазах, и о том, как непрочно похрустывала она в его объятиях, приговаривая: „Ай, сломаешь ".

С то л ь же во сто рж енны е предлож ения тя н у тся заклю чи ть в св о и х о б ъ я ти я х плотно е и слабею щ ее тело о п и сы ваем о го м гн о в ен и я с п о хрусты ван и ем п рев о схо д но го п р и л агател ьно го :

Нарастала, закипала пеной и кругло опрокидывалась волна,

стелилась, взбегая по гальке, и, не удержавшись, соскальзы­

вала назад при глухом бормотании р азбуж енны х камушков.

...дачная прохлада в комнатах, столь отчетливая после наруж­

ной жары, толстый шмель, с обиж енны м жудом стучащий по потолку, еловые лапы на синеве неба...

Вот с того года Мартын страстно полюбил поезда, путешествия, дальние огни и раздирающие вопли паровозов в темноте ночи,

и яркие паноптикумы мгновенных полустанков.

У си л и я авто ра удерж ать о щ ущ ен и я , ж есты — „о н сж им ал у з к и е гу б ы , осто р о ж но , к а к с тр е к о зу , сним ал п е н сн э ..." —

Набоков 147

с так о й свеж естью и точностью делаю тся ср ед ств о м , с п ом ощ ью к о то р о го вы ступаю щ ий о т тр еть его лица герой наб ирает н рав­ственны й креди т или, по крайней м ере, вы к азы в ает у п р я м у ю т я г у к д о б р о со вестн о сти . У м и р ает ста р и к , и М арты ну „б о л ь ш е в сего жаль своеобразия п о к о й н о го , действи тел ьно н езам ени ­м о го , — его ж естов , боро ды , лепны х м орщ и н, неож иданной за­стенчивой у л ы б к и , и пиджачной п уго в и ц ы , висевш ей на н и тк е , и манеры всем я зы к о м л и зн уть м а р к у , преж де, чем ее налепить на к о н в ер т да х л о п н уть по ней к у л а к о м . Э то бы ло в к а к о м -то см ы сл е ценнее его о б щ ествен ны х за с л у г , для к о то р ы х бы л так о й удобны й ш аб л о н ч и к ..." М арты н наделяется „м еч тател ь ­ной ж и знерадо стностью " и стрем л ением о ты ск а ть во всем и ск р у , о д н ако авто р зая в л я ет, что он не м учим „п и са те л ь ск о й алчностью (столь родственной боязни с м е р ти ) , п о сто я н н о й тр ев о го й , кото рая н уд и т запечатлеть неповторим ы й п у с т я к " . Э то заявление довольно ф орм ально и отдает ж е сто к о сть ю эк сп ер и м е н та , в к о то р о м разрезаю т ж ивую тварь и даю т ей д ергаться без го л о в ы . И все же, к а к снова засв и д е тел ь ств о ­вало наш е десяти летие , верно, что м олодеж ь в ч у в ств и те л ь н о с­ти св о его ж и во тно го здоровья и м еет ск л о н н о сть к и с к у с с т в у , и если перед ней нет худ о ж ествен н ы х задач, п о п усту растрачи ­вает свой худо ж ественны й тем п ер ам ен т в си м в о л и ч ески х д ей ств и я х , в м одны х „ п р и к о л а х " , к о то р ы е есть б ессм ы сл ен ­ные сам о испы тания и им ею т своей тайной конечной целью см ерть . В Подвиге есть о б это м , но су ть кни ги не в то м . С у т ь ее, безусл о вно , в во сто рж енн ы х оп и сани ях и в frissons, к о т о ­рые они нам д аю т; в то м , что М арты н уподоби л „н ео ж и д ан ­ны м , озаренны м п р о гал и н ам ", гд е м ож но „ в ы тя н у ть ся до х р уста в сустав ах и упо ен но зам е р е ть" ; в то м , что Н а б о к о в в посл есловии к а м е р и к а н ск о м у изданию Попиты н азы вает „п о п р о сту ...эс те ти ч е ск и м наслаж дением ". Х о тя Подвиг дош ел до нас посл едни м , он о став л я ет та к о е ощ ущ ение наслаж дения переж и того и содерж ит так о й заряд наслаж дения и зл уч е н н о го , что п р ед ставл яется д ал еко не последним из р у с с к и х ро м ан о в это го сч астл и во го человека.

Перевод Владимира Козловского

Джон Апдайк

В А Н Л Ю Б И Т А Д У , А Д А Л Ю Б И Т В А Н А

(В л ади м и р Н а б о к о в , А д а . Н ью -Й о рк: „ М а к Г р а у -Х и л л " , 19 69 . 5 8 9 стр .)

К о гд а к н и га настраивает читателя против себ я , это либо из-за то го , что авто р не сум ел о су щ е ств и ть св о и х нам ерений, л и бо из-за то го , что нам ерения его п р о ти в но ваты . П о ск о л ь к у , к а к ни к р у т и , В лади м ир Н аб о ко в наделен лучш и м и данны ми среди писателей англ о я зы ч н о го м атер и ка (персональны й м ы с к о то р о го подле Ж ен ев ск о го озера он н а с е л я е т ) , надо полагать, что начальны е гл авы его н о во го и сп о л и н ск о го ром ана Ада за­д ум ан ы нарочито оттал к и в аю щ и м и . Е г о проза н и к о гд а ещ е (даж е в в ы со к о м е р н ы х п реди сло ви ях к раб о там , вы зво лен­

ны м из р у с с к о г о ори ги нала, даже в сум асб ро дн ей ш и х поры вах Г ум б е р та Г у м б е р та ) не поражала съ еж и вш его ся читателя бо­лее свирепой эруди ц ией, так и м и заб ористы м и к ал ам б ур ам и , нео тесан ны м и интерм еди ям и и л ю д оедски м и по д м и ги ван и ям и . В о т к п р и м ер у :

" Я м огу прибавить, — сказала девушка [ А д а ], — что этот лепесток принадлежит ятрышнику двулистному обыкновенно­

му, B u tte rf ly O rch is , что мать моя даже безумней своей сестри­

цы и что в столь бесцеремонно отброшенном бумажном цветке можно без особого труда распознать воспроизведение весенне­

го подлесника, который я в изобилии наблюдала среди холмов

прибрежной Калифорнии в феврале прошлого годе. Доктор Кролик, наш местный натуралист, о котором вы, Ван, упомя­

нули, ка к выразилась бы Джейн Остин, для ускорения автор­

ского повествования (вы ведь помните Брауна, Смит?), уста­

новил, что экземпляр, привезенный мною из Сакраменто в

Ардис, есть „медвежья лапа", B e ar-Fo o t, мед-вежь-я, любовь моя. В , Е , A , R , не моя лапа и не ваша, и не лапа стабианской цветочницы, эту аллюзию ваш отец, который, если верить

Бланш, приходиться батюшкой и мне, понял бы запросто, вот

Набоков 149

так (американский щелчок пальцами). "

" I can add," said the girt [A d a ], " that the petal belongs to

the common Butterfly Orchis; that m y mother was even crazier than

her sister; and that the paper flower so cavalierly dismissed is a per­

fectly recognizable reproduction of an eariy-spring sanicle that I saw

in profusion on hills in coastal California last February. Dr. Krolik,

our local naturalist, to whom you. Van, have referred, as Jane A u s ­

ten might have phrased it, for the sake of rapid narrative informa­

tion (you recall Brown, don 't you. Smith?), has determined the ex­

ample / brought back from Sacramento to Ardis, as the Bear-Foot, B ,E ^ ,R , my love, not m y foot or yours, or the Stabian flower

girl's—an allusion, which your father, who, according to Blanche, is

also mine, would understand like this (American fingersnap)."

П ритом и сю ж ет, та к гр у б о вто р гаю щ и й ся в наш е со зн ани е, лиш ен ком пенси рую щ ей осно вательно сти или убеди тельной н епо ср ед ственности . А да снабж ена п о д за го л о в к о м : ,,И л и п ы л к о сть , Сем ейная х р о н и к а " (O r A rd o r, A F a m ily C h ro n ic le ) , и центральный сем ейны й во пр о с — в к о то ро м н е л е гк о р азо ­браться — касается брака м еж ду д в ум я сестрам и Д ур м ан о в ы - ми, М ариной и А к в о й , и д в ум я го сп о д ам и , к аж до го из к о и х зо в у т Вальтер Д . В и н , — к узен ам и , различаем ы м и про зви щ ам и Ред (или Д ан) и Д ем о н . У Д ем она изрядны й ром ан с М ариной, но ж енится он на А к в е , ко то р ая о х о тн о повреж дается в у м е . Э то т несчастливы й б р ак про и звод и т о д н о го ви д и м о го о тп р ы с­ка, Ивана — не см еш и в ать с дядей И ваном — рано ск о н ч а в ш и м ­ся братом сестер Д ур м ан о в ы х . Я говорю „в и д и м о го отпры - к а " , п о ск о л ь к у настоящ ей матерью „В а н а " я в л я ется М арина, к о то рая в си лу своей п лод ови то сти и б езо тказн о сти п р и х о д и т­ся матерью и д р у го м у н езак о н н о м у чаду Д ем о на — А д е , равно к а к (от св о его со б ств ен н о го су п р уга — Реда Вина, и зв е стн о го то рговц а произведениям и и ск у сств а ) и второй дочери — Лю - сетте . Э та весьм а кро во см еси тел ьная лю бовная св я зь („ в е сь ­м а" , ибо пом им о то го , что герои по ви ди м ости я вл я ю тся к у з е ­ном и кузи н о й , а на сам о м деле — родны е брат и се стр а , они

150 Апдайк

ещ е к то м у ж е со сто я т в трою родном р о д стве , про исхо дя от к н я зя В сесл ава З е м с к о го ) м еж ду Ваном и А дой зани м ает поч­ти ш е сть со т ш ал о вл и в ы х страниц.

Э та генеал о ги ч еская го л о в о л о м к а опи рается на неспо­к о й н ую гео гр аф и ю планеты Д ем о ни и, или А н ти тер р ы , где наш а д о м а ш н я я Терр а есть несвязны й сл у х , слепленны й из ви­дений б езум ц ев , в ко то ры й „ в е р я т" , или нет, — к а к в рай. На А н ти те р р е К ан ады и Э сто ты содерж ат об ш ирны е ф р ан ц узски е и р у с с к и е террито ри и (к а к , наверное, и н аб о к о в ск а я пам ять) и уд и в и тел ьн ы е достопри м ечател ьно сти , та к и е к а к „о тпеч ато к п о -м уж и ц ки босой ноги Т о л с т о го , со храненны й в гл ине м отеля в Юте, гд е он сочинил повесть о М ю рате, ко то ры й был вож дем навахо и б астардом ф р а н ц у зск о го генерал а" . Б о льш ая часть Ады п р о и схо д и т во второй половине а н ти те р р о в ск о го д евя т­н ад ц ато го в е к а , после то го , к а к „Л -б ед ств и е" привело к за­прещ ению эл ек тр и ч ества , и лю дям про и ход и тся об щ аться д р у г с д р у го м при пом ощ и „ д о р о ф о н о в ," к о то р ы е зв о н я т буль­каньем в сех туал е то в в д о м е; один из них отвечает словам и "А Геаи !" А тм о сф е р а это го „ к р и в о го зеркала наш ей кривой п л ан е ты " ту м а н и тся затхл остью к л асси ч е ск и х ром анов и к и ш и т вся ч еск о й м о ш к а р о й , кою невредно и п р и х л о п н уть : „Г -н Э л и ­о т, би зн есм ен-еврей ", „Д -р Ф ройт из Синьи-М ондье-М ондье", Les Am ours du Docteur Mertvago, „С о б ран и е сочинений Ф олк- н ер м ан н а" , „ э т о т пренеприятнейш ий Н орберт ф он М и ллер" и „Д ж е й м с Д ж о н с — полное о тсу тств и е см ы сла сделало эту ф о р ­м у л у и деальны м псевдо ни м о м , несм о тря на то , что вообщ е-то она я в л я е тся е го насто ящ и м и м енем ".

Т а к что же, почему бы ав то р у не со тво ри ть „вы сел ен ­н ую " , "n u lliv e rse ," чтобы „о н ей р о л о ги ч ески " о то б р ази ть содер­ж и м ое св о е го со б ств ен н о го со зн ани я ? ,,Л -б ед стви е" , „зам еча­тел ьны м о б р азо м одноврем енно вы звавш ее и предавш ее про­к л я ти ю п о н я ти е „ Т е р р ы " , есть, р азум ее тся , р у сск а я револю ­ц ия, п ро и звед ш ая так ую пертурбацию в н аб о к о в ск о й ж изни. С м еш е н и е А м е р и к и (Estotiland ) и России (T artary ) в одну идил­л и ч ескую стр а н у , где все го в о р я т п о -ф р ан ц узск и , — это не то л ь к о п одш учивани е над Канадо й, это м етаф о рч еско е ото б р а­

Набоков 151

жение его личной судьбы . Во вздо рном венеро страдателе Ване Вине ви ди тся В. Н .; N abokov = V an + boo k. А д а (р и ф ­м уется с Н евада) есть ardor „ п ы л к о с ть " , и art, „ и с к у с с т в о " , о д н ако , м не д ум ае тся , не „А м ер и к ан ц ы за Д е м о к р а ти ч е ск у ю А к ц и ю " . О на та к ж е , в од н о м -двух и зм ер ен и ях , есть н а б о к о в ­ск а я жена Вера, его посто янн ая со трудниц а и неизм енны й ад ­ресат посвящ ений в его к н и га х . В о спро изведенны е в ром ане п о м етк и А ды на п олях ван о в ск о й р уко п и си о тн о ся тся к чи с­л у ж ивейш их его м ом енто в и и но гда о б узд ы ваю т б у й ств у ю ­щий гений авто ра. У м еня есть подозрение, что м н о ги е детали ром ана явл я ю тся та к ж е и ср ед ством ли чного о б щ ения м еж ду м уж ем и ж еной; к при м ер у , н ек о то р ы е из и зн ури тел ьн о то ч ­ны х дат я в л я ю тся , если упо тр еб и ть излю бленное сл о вц о а в то ­ра, „ суд ь б о н о сн ы м и " , fatid ic. Я уверен , что тр и язы чны е к а л а м ­буры (" J e raffo le de to u t ce qui ram pe" — " I'm crazy ab o u t e v ery ­thing that craw ls" — „ Я без ум а ото в с е го , что п о л за е т" , — зая в л я ет А да) к и ш м я -к и ш а т под поверхностью это го ром ана наподобие м о кр и ц под корою стар о го п ня . Их тер п ел и во е то л к о в ан и е и ф о р м ал и сти ч ескую р а сста н о в к у всех параллелей и п ро ти воп ол ож н остей , придаю щ их гео м етр и ч ескую ф о р м у „н аш ем у беспо рядочно м у р о м а н у " , поспеш ны й рец ензент и м е ­ет право передоверить асп и р ан ту, ко то ры й м еж ду за тя ж к а м и анаш и (в то врем я к а к жена его тр ен ьк ает на м ладенце или нянчит ги тар у — Л о г С в я ты й , это т уби йственны й сти л ь зар ази ­тел ен !) см о ж ет провести нем ало блаж енны х и беспо рочны х часов за распары ванием поблески ваю щ ей в ы ш и в к и л ю б о в н о го тр уда , к о то р о м у Н аб о к о в п о святи л пять лет. О н м ож ет начать с бросаю щ ейся в гл аза анаграм м ы из insect (incest, nicest,

sc ient), перейти к баб о ч кам , и м ити рую щ и м о р хидеи , и о р х и ­д еям , и м ити рую щ и м бабо чек, вы м очить ноги в в о д я н и сты х образах (А к в а , М арина, давай сам " А Геаи/ " ) , а п о то м сделать что-нибудь с „к р е сто п и сь ю " , к о то рая попадается в со верш енн о уд иви тел ьны х м естах , наприм ер в связи с м о ты л ь кам и на б у ­л а в к а х , эк ск р е м е н та м и героя и располож ением четы рех в о л о ­сян ы х уч астк о в на теле созревш ей ж енщ ины . Есл и на то пош ло , это сам ая рели ги озная к н и га Н аб о ко в а (его „ З а в е т " , т а к ж е.

152 Апдайк

к а к и е го „ Б у р н " ) ; ей уд ае тся бросить н е ск о л ь к о к о сы х в з гл я д о в в сто р о н у х р и сти ан ск о й религии — п реды дущ его н аб р о ск а уп о р яд о ч енн о го св ер хъ естеств ен н о го . А д а — это ж е н ск и й род о т „ а д " (он же Г а д е с ) , а в „н и р в ан е" и в „ц ар­ств е н еб есн о м ", наприм ер, со держ ится „ В а н " .

О д н а к о , отвечая на поставленны й вы ш е во пр о с, одна из причин т о го , что авто рам не сто и т со тв о р я ть „в ы се л е н н ы х " , зак л ю ч ае тся в о т в чем : на А н ти тер р е слож но со зд ать т у гр ави ­тац ию , к о то р о й наделена даж е слабейш ая зем ная повесть . Д етал и и к о гд а к о м и ч ески е , к о гд а ж елчные продолж ения ав­т о р с к и х п р е д р а ссу д к о в и ф антазий о тв л е к а ю т нас о т ангел ов и д ем о н о в , к о то р ы е , о к а зы в а е тся , задум аны к а к лю ди. К о н ­к р е тн о , при клю чения А д ы и Вана разворачиваю тся пром еж препоно в сто л ь ав то м ати ч еск и х , сто л ь о тк р о в ен н о вы во л о ­ченны х с чер д ако в М. де Л аф ай ет и граф а Т о л с т о го , что тр уд н о т а к ж е си льно трево ж и ться о переры вах в со в о к у п л е н и я х ге р о ев , к а к это делает авто р и они сам и . В пейзаж е „Л ад о р а , Л а д о ги , Л у га н о и Л у г и " все слипается в д урачество . Со знаю сь в п р е д р а ссу д к е : л и тер атур а зем лестр ем и тельна, и если надо для приличия вы д ум ы в ать названия м е л к и х и средни х го ро ­д о в , то гр о м ад н ы е города и страны непо вто ри м ы и долж ны б ы ть названы свои м и со б ствен ны м и и м енам и , либо не поим е­нованы во о б щ е. М не даже не понравилось, к а к Н аб о к о в в Бледном огне н езак о н н о наделил ш тат Нью Й о р к им енем А п пал ача. У н его м н о го прав на наш у лю бовь, в то м числе и п о то м у , что он я в л я ется вы даю щ им ся певцом зем ной ге о гр а­ф ии и зад о л го до насто ящ и х к о см о н ав то в уви дал в своем зам ечател ьном р асск азе „ Л а н с " „м о л я щ ую ся ж енщ ину Б а л ­ти й с к о го м о р я , и ...засты в ш и е на трапеции и зящ н ы е А м е р и к и , и А в стр а л и ю , п о хож ую на А ф р и к у во м ладенчестве, уло ж ен­ную на б о ч о к " . Е г о видение и чутье сам и по себе н асто л ь ко не о т м ира се го , что тр ати ть их на сказо ч н ую стр ан у — это к а к к л а сть гл а зу р ь на пирог с гл азур ью . Пейзажи в Аде не и д ут ни в к а к о е ср авнени е с р у сск и м и видам и в Других берегах или с тр а н са м е р и к а н ск о й хидж рой Л о л и ты и Г ум б ер та Гум б е р та .

К а к с названиям и м ест, т а к и с им енам и д ей ствую щ и х

Набоков 153

ли ц : нам т а к и не уд ается св ы к н у ть ся с и гр и вы м сдваи ванием А к в ы и М арины , Д ем о на и Д ана, и х о тя б езум и е А к в ы зани ­м ает н е ск о л ь к о чудны х страниц , а Д ем он и здает к о е -к а к и е з в у к и , приближ аю щ иеся к зв у к а м н асто я щ его отца во плоти и к р о ви , члены этой четверки та к и о стаю тся о ж и влен ны м и анаграм м ам и , си м м етр и ч ески м и о т р о стк а м и , к о то р ы е тщ а тся бы ть персонаж ам и. Конечно, мы пребы ваем в м ире хр и зал и д и м етам о р ф о з; та к же, к а к и в Приглашении на казнь и Bend

Sinister, р уш атся к арто нн ы е к ул и сы и ки сей ны е у к р а ш е н и я , и обрем ененны й см ертью автор-герой волочет ноги к к р о м к е сцены . Т а к оно про и схо ди т и здесь, и последние страниц ы А д ы — это ее лучш и е страниц ы , сто я щ и е наравне с л учш и м и набо­к о в ск и м и страниц ам и, о д н ако преж де, чем д обраться до н и х , мы преодолеваем и зли ш не об ш и р ную пусты ню н асм еш л и в о й , эф ем ерной , расползаю щ ейся под ногам и п олур еал ьности .

Определите реальность.

Э то то , что су щ е ств у е т .Но не имеете ли Вы в виду лишь то, что доступно ощ у­

щениям? Можем ли мы отделить вселенную, от которой Вы, по-видимому, в большом восторге, от нашего ощущения ее?

И можем ли мы, говоря конкретнее, отделить описываемую в книге реальность от того, что автор называет реальностью?

Разве „дороф он " меньше существует на бумаге, чем „телефон", из-за того, что сто миллионов „реальны х" телефонов дают знать о себе хриплым бакелитовым голосом, тогда как доро­

фон есть лишь неповторимое изобретение надменного писа­

тельского воображения? И разве недостоин автор аплодисмен­

тов и признательности за то, что дерзнул заняться не безотрад­

ным, в духе Золя, копанием в болотистом „внеш нем " мире, столь же иллюзорном, сколь мир иной, а трудиться вдоль

кром ки живой радуги, где писательский разум сходится с чи­

тательским в измороси отступающей грозы „ традиционного" романа; чудеснее всего об этом отступлении сигнализирует радостная переливчатость пародии. Разве Вам не кажется, что этот пренебрежительный колдун предчувствовал со своих

высот Ваши плебейские придирки и заранее презрительно

154 Апдайк

отмел и х ?

Р а зу м е е тся , авто р знал, на что и дет, и н еко то ры е его вы ­х о д к и в п о л не ум ы ш л е н н ы . На страниц е второй Ван с о б езо р у­ж и ваю щ и м ви до м со зн ается , это наделен „по н асл ед ству то л и ­кой эк сц е н тр и ч е ск о го — и нередко д о сто й н о го осуж дени я — в к у с а " . В к н и ге хватает о б оронительны х вы падо в в сто р о н у „ к р е т и н о в -к р и т и к о в " . Н о нарочно ли сделано т а к , что р азго ­воры м еж ду л ю б о вн и кам и сто л ь уд уш аю щ е отдаю т взаим ны м в о сх в а л е н и е м , что диало г по всем естно р асп ы л яется на зу б о ­с к а л ь с тв о и к ал ам б ур ч и к и , и что герой — та к о е ж и во тно е? К о гд а деви ца, и зб ави вш ая Вана о т невинности и назы ваем ая со всей уч ти во стью „п р и зе м и сто й , по-свинячьем у розовой п о т а с к у ш к о й " , пы тается поцеловать его , он „о тп и х и в ае т ее лицо л о к т е м " . К о гд а в него вл ю б яется м ладш ая сестр ен ка А д ы Л ю се тта , он до во ди т ее до сам о уб и й ства . К о гд а м альчик К и м — с л у га в А р д и с Х о л л е — ф о то гр аф и р ует Вана и А д у за лю б о вн ы м и у тех ам и и пы тается их ш антаж ировать, Ван у стр а и ­вает, чтобы его ослепили („ к о гд а его вы носили из и зб у ш к и , один гл аз у н его бо лтался на красно й н и то ч ке , а д руго й был уто п л е н в со б ствен но й к р о в и " ) . А д а , б л агосло ви ее Госп о д ь , вр ем я о т врем ени уп р е к а е т его за ж есто к о сер д и е, о б ъ я сн я я , что „н е все та к счастли вы , к а к м ы " , о д н ако Ван в о р о ти т нос о т „ гл у п о й ж ал о сти " („я нечасто и спы ты ваю это ч у в ств о ") и про до лж ает убл аж ать за чужой счет свое э го , к о то р о е „ к у д а богаче и го рд ел и вей , чем м о гу т себе представить эти два ч ер вя " . П од червям и п о д разум ы ваю тся два адины х л ю бо вни ­ка, о т к о то р ы х авто р и зб ав л я ется , преж де чем до них усп евает д обраться охочий до д уэлей Ван . Ч то до К и м а , то : „ Я загладил в и н у , — о тв е тств о в а л то л сты й Ван со см е ш к о м , отличаю щ им т о л с т я к о в , — я содерж у К и м а в сп о к о й ств и и и ую те в м и лей ­ш ем И нвали дном дом е для и нтел л и генто в и лиц сво б о дн ы х про ф есси й , гд е он получает о т м еня гр уды к н и г по н о вш ествам в ц ветной ф о то гр аф и и , писанны х превосхо дны м Б р ай л ем ". М ож но предполож и ть, что сия похвальная терапия сродни „те м п ользительны м зан я ти я м , ко то р ы м щ едры е организац ии , п ро свещ ен ны е адм и н и страто ры и благонам еренны е пси хи атры

Набоков 155

обучаю т ж ертв поли ом и елита, сум асш ед ш и х и зак л ю ч е н н ы х , та к и м к а к переплетное дело или вставл ивани е го л у б ы х б у с и ­н о к в глазницы к у к о л о к , и зго то в л ен н ы х д р уги м и п р е сту п н и ­к ам и , кал екам и и б езум ц ам и ".

Х о ть это и не всегд а л е гк о сделать, сл ед ует различать м еж ду безж алостностью героя и ав то р ск и м стр ем л ен и ем к изображ ению ур о д ств а и боли. В сп о м н и м , что к р о тк и й п р о ­ф ессор Пнин нам еревался прочесть когд а-ни будь к у р с по „ И с ­тории б о л и ". На всем протяж ении н аб о к о в ск о го тво р ч еств а боль в ф и зи ческом м ире я в л я ется близнецом б езум и я в м ире пси хи ч еско м . В Аде со держ ится ж е сто к ая карти на за гр о б н о й ж и зни: „ В п о тусто р о н нем м ире о стается единственно е со з ­нание — сознание б о л и ". Ч ув ств и тел ь ны е частички — то п а у ти н ­ка зубной боли, то о х ап к а к о ш м ар о в — ц епляю тся д р у г за д р у ­га , „ к а к го р сто ч к и безвестн ы х эм и гр анто в из некоей ун и ч то ­женной стр ан ы , сбиваю щ и еся в к у ч к у в п о и ск ах ч уто ч ки пахучего тепла, н екази сто й м и лосты ни и случая в м е сте в с п о м ­нить о б езы м янн ы х п ы тк а х в л агер ях Т а р та р и и " . Р аздро блени е сознания тонущ ей Л ю сетты („о на считала нуж ны м со о б щ и ть цепочке уд ал яю щ и хся Л ю се тт . . . что см ерть — это всего - н авсего более полный набор б есконечны х крупиц о д и но ч ест­в а") о щ ущ ается с чудовищ ной о стр о то й . С то л ь р езк и й ф о к у с на боли, безум ии и см ерти сл уж и т обвинением не п ро ти в Вана, а против это го м ира. П о сл е см ерти Л ю сетты Ван у п о м и ­нает в письм е о своей ж аж де „м и р о в , го раздо более н р а в ств е н ­ны х, чем эта навозная л е п е ш к а " . И , тем не м енее, сл ова о „ н а ­возной л е п е ш к е " — это ли ш ь о т го в о р к а ф ата, и , разъезж ая по св е ту в п еленках сво и х м и л л и о н о в , о го л я я сь перед го р н и ч н ы ­м и, см а к у я н есо вер ш енно летни х п р о сти ту то к , разя л и те р а ту р ­ных к р и ти к о в , презирая сл уш ател ей свои х лекций и сви р епо о тш вы р и вая каж д о го , к то п о ся гн ет на его н ео скв ер ненн о е эго и на его прекл онени е перед А д о й , Ван обнаж ает — бы ть м ож ет, неум ы ш ленно — свое нравственн о е ур о д ств о , ср авн и м о е с зачаровы ваю щ им и его ур о д ствам и ф и зи ч ески м и .

Н аб о к о в был рож ден и во спитан ар и сто к р а то м . О н б о гат, здоро в, в ф и зи ческом см ы сл е удачлив и ли ш ен н евр ас­

156 Апдайк

тен и ч еск о й нем о щ и , снабдивш ей м одернизм П р уста , Д ж ойса, К а ф к и и М анна его неж ны м подбрю ш ьем . К о гд а Н аб о ко в а и нтервью и ро вали не та к давно для я п о н с к о го ж урнала („У м и ", Т о м 1, № 1) его спроси ли : , ,К а к и е авто ры или кни ги оказали на В а с сам о е бо льш ое в л и я н и е ?" , — и он о твети л безм ятеж ны м то н о м : „ Н и к а к и е " . Полож а р у к у на сердце, в р ядах гениев л и те р а ту р ы , набранны х из числа сты д л и вы х б ед н як о в и п р и к о ­ван ны х к постели го сп о д , слож но о ты ск а ть равны х ем у по зн атн о сти и эн ер ги и . Б ы л в о т Т о л сто й , был Ш атобриан. Т о л ­сто й не в ы х о д и т у Н абокова из го л о вы . А д а начинается с пере- иначивания п ер в о го предлож ения Анны Карениной и завер­ш ается ср авн и вани ем себя („своей чистой радости и ар к ад ск о й н ев и н н о сти " ) с во спом и наниям и Т о л с т о го . В ром ане им ею тся В р о н ск и й , К и т т и , Д о л ли , а ш и ф ро ванное ухаж и вани е Л евина за К и тти п ар о д и р уется играм и в ск р эб л м еж ду Ваном и А д о й . Д ачная а тм о сф ер а А р д и с Х о л л а передразнивает то л сто в ск у ю и ди лли ю , но и несет на себе ее о тп еч ато к . О тец о б ви няет Вана в п ри над леж но сти к „д е к а д е н тск о й пи сательско й ш к о л е , к ко м п ани и ш ал о вл и в о го стари чка Л ьва и чахото чно го А н то н а " , а А д а со ч и няет „х и тр о ум н ую стилизацию . . . передразниваю ­щ ую р и тм абзацев и заверш ение глав у Т о л с т о го " . Н есом ненно, сп и со к с к р ы ты х н ам еко в и над см ехател ьств м ож но продол­ж и ть (дерзай , а с п и р а н т !) .

Н о Ш атобриан , к о то р о го авто р п р и в етств уе т п р и ко сн о ­вением к ш л я п е на полудю ж ине п е р е к р е стк о в , в о зв ы ш ается у н его бо лее при влекательно й ф и гуро й — к а к деды во зв ы ш аю т­ся над отц ам и (и к то м у же х ам о ваты м и отцам и — тайны м и к о м м у н и с та м и , не сним аю щ им и с а п о г ) . С „ А та л о й " А д у

р о д н я т гл асн ы е в имени героини и м есто д ействи я в вы д ум ан ­ной А м е р и к е , с „Р ен е" — тем а кр о в о см еси те л ь ств а , а с Замо­

гильными воспоминаниями — атм о сф ер а посм ертн о сти и о б ­щ ий то н . Д аж е ск в о зь коричневаты й гл янец перевода ины е о тте н к и и и зви вы ш ато б ри анско й прозы п р и во дят на ум Н а б о к о в а . В „ А т а л е " М иссисипи (к о то р ую Ш атобриан, ск о р ее в с е го , н и к о гд а не видал) и зображ ается во врем я наводнения:

Набоков 157

Но в жизни природы грациозное и величественное всегда со­

путствуют друг другу: покамест главный поток влечет мерт­

вые тела сосен и дубов к морю, плавучие острова из лотосов и кувш инок с желтыми цветами, воздетыми наподобие штан­

дартов, тянутся вдоль обоих берегов вверх по течению. Зеле­

ные змеи, голубые цапли, красные фламинго и молодые к р о к о ­

дилы едут пассажирами на этих устланных цветами лодках, и

каждая колония развернувшая по ветру свои золотистые

паруса, найдет пристанище в своей собственной тихой заводи.

Вним ание к противотоку, во лш ебная м е тк о сть ви дени я , ум ение о ты ск а ть идиллию в центре сум ато х и со бы ти й — все это сродни про заи чески м прием ам наш его р у с с к о го ав то р а . Ш атобриан тож е пережил револю цию , он тож е был н ату р а ­ли сто м :

Зрелище это не менее живописно и при свете дня, ибо сонмы

бабочек, стрекоз, колибри, зеленых длиннохвостых попугай­

чиков и голубых соек усаживаются на эти мхи, начинающие

тогда походить на гобелен белой шерсти, в которую европей­

ские мастера вплели насекомых и ослепительных птиц.

П ри вы чка рассм атр и вать природу к а к а р т е ф а к т п ерепл етается с прием ом изображ ения человеческой личности в виде м ех ан и з­ма, отдельны е довольно гр у стн ы е непрелож ности к о то р о го про и зво д ят суд ор ож ны е эф ф е к ты :

Аполлина де Беде /мать Шатобриана/обладала крупными чер­

тами, она была темнокожей, грациозной и уродливой. Ее изы с­

канные манеры и живой нрав составляли контраст чопорности и уравновешенности моего батюшки. Она в такой же мере лю ­

била общество, в какой он — одиночество, и была так ж е пыл­

ка и весела, как он — холоден и бесстрастен; у нее не было ни единой склонности, которая не вступила бы в противоречие со вкусами ее мужа... Принужденная безмолвствовать, когда ей

хотелось бы высказаться, она обретала утешение в своего рода

158 Апдайк

шумной грусти, перемежаемой вздохами, которые составляли единственные перерывы в немой грусти моего батюшки. В

вопросах благочестия матушка моя была ангелом.

Д ал ьш е в св о и х Мемуарах Ш атобриан вспо м и н ает о воображ ае­мой ж енщ и не, созданной его оди ночеством в к о м б у р ск о м ш ато :

Ко мне являлась юная королева в убранстве из бриллиантов и

цветов (то была моя сильфида). Она искала меня в полночь в апельсиновых рощах . . . под небесами любви, купающимися в

свете звезды Эндимиона. Подобно ожившей статуе Праксите­

ля, она шествовала промеж застывших статуй, блеклых картин

и выбеленных луною молчаливых фресок; когда она наклоня­

ла к моему лицу свою шестнадцатилетнюю головку, шелко­

вистые локоны, выбивающиеся из-под нетуго надетой диаде­

мы, ласково падали мне на бровь, а руки ее покоились у меня

на груди, трепещущие почтением и желанием.

Э то — А д а , вп л о ть до брилли анто в и ц вето в , почтения и ж ела­ния. П о дтвер ж д ается наш е ощ ущ ение, что А да — это Ван, что эта двоица есть одна-единственная „ А " прел о м л ен но го оди но­чества, что она сл и ш к о м п ы л ка и ум на, сл и ш к о м почтительна,

чтобы су щ е ств о в ать отдельно о т него . О на со общ ает е м у : „ В се м ы сл и м ои , о дорогой м ой, — это ге к то гр а ф и ч е ск и е копии тв о и х " .

И зн аси ло вани е есть половой грех то л пы , адю льтер — б у р ж уази и , а к р о в о см еси те л ь ств о — ар и сто к р ати и . Р ом антизм , сд ел авш и й из каж д о го эго ар и сто к р ата , породил В о рд сво р та и Д о р о ти , Б ай р о н а и А в г у с т у , Ш атобриана и Л ю си ль — сестру его , д ел и вш ую с ним затворни чество в К о м б ур е , приним ав­ш ую л у н н ы е очертания его „си л ь ф и д ы " и беж авш ую в м онас­ты р ь. „ К о г д а мы беседовали о м ире, — вспо м инал Ш атобриан, — то бы л м и р, ко то ры й мы носим в себе, м ало походивш ий на реальны й м и р " . А д а п иш ет на п олях Ады: „ Я доверяю ваш ем у в к у с у и та л а н ту , но вполне ли уверены м ы , что нам сто и т

Набоков 159

с та к и м пылом во звращ аться к то м у порочном у м и р у , к о т о ­рый, в конце концов, сущ еств о в ал , бы ть м ож ет, л и ш ь онейро- л о ги ч ески , В а н ?" . И диллия А р д и с Х о л л а у х о д и т к о р н я м и в д етств о , х удо ж ествен н о обри со ванно е на первы х стр ани ц ах Дара и Защиты Лужина. И диллия эта связана с о тк р ы ти е м са­м ого себ я , с о тк р ы ти е м поэзии , ш ах м ат, ч еш уе кр ы л ы х (стр а с­ти А д ы , а не В а н а ) , со б ств ен н о го таланта . Ада есть ал л его р и я сам олю бви, сам о по чтения, д ух о в н о сть ее (а это д ухо в н ая кни га) рож дается в круго вр ащ ен и и идеи о то м , что лю би ть сам ое себя в обличье своей сестры значит сделать свою д у ш у ж енственно й, вы нести ее за пределы св о е го м у ж с к о го , ,я " , о вещ естви ть ее — и та к обрести д у ш у .

Д ей стви е внеш нее менее п ри ятно , и кр о во см еси тел ь н ая сам ообеспеченность стрем и тел ьно д егр ади р ует в очернение мира и затем в пучину отчаяни я. Х о тя Ван спи т с п о та ск у х а м и , а А д а — с д у р а к а м и , ли ш ь у Л ю се тты , их ед иноутро бно й се с­тры , д о стает драгоц енной суб станц и и , чтобы стать м еж ду ним и ; к о гд а она то н ет (что и зображ ается — с достаточно о т ­страненной то ч ки зрения Вана — с м акси м ально й тр о гате л ь ­ностью ) , соединение А д ы и Вана есть ли ш ь дело вр ем ени , к о ­торое, к а к нам со о б щ ается , я в л я ет собой недвиж им ую „сер ую д ы м к у " . В м ире без суб станц и и соединенны й со сво и м „ я " гений р и ск у е т заполучить боязнь вы со ты .

Ш атобриан: Я сделал успехи в изучении языков, я стал силен в математике, к которой у меня всегда имелась ярко выра­

женная склонность — я мог бы сделаться хорошим м орским

офицером или сапером . . . Я преуспел в шахматах, биллиарде, стрельбе и фехтовании; я вполне терпимо рисовал и мог бы

также хорошо петь, если бы мне поставили гол ос . . .

В ан : Ем у было десять. Отец его засиживался на Западе, где многоцветные горы оказывали на Вана такое же действие, как на всех талантливых молодых русских. Он мог меньше чем за

двадцать минут решить эйлерову задачу или выучить наизусть

пуш кинского „Всадника без головы".

160 Апдайк

Ш атобриан : Воображение мое воспламенилось и распростра­

нялось во все стороны, оно нигде не могло сыскать себе доб­

рой пищи и способно было поглотить небо и землю.

В а н : Ем у надо было поступить по-своему, но коньяк был ужасен, а история мысли щетинилась штампами, и именно эту

историю ему надобно было преодолеть.

Ш ато б р и ан : В жизни, взвешенной своим легким весом, смерен­

ной своей короткой меркой и очищенной ото всякого обмана, есть лишь две вещи, которые по-настоящему чего-то стоят: вера, соединенная с умом, и любовь, соединенная с юностью ...

все прочее неважно.

В а н : ...эта навозная лепешка...

Ш атобр и ан : Наконец, мои страдания завершило еще одно — беспочвенное отчаяние, которое я носил глубоко в сердце.

В а н : Он недоумевал, что же в самом деле поддерживало в нем

жизнь на ужасной Антитерре, если Терра — это миф, а всякое искусство — игра.

И гра или и с к у с с т в о ? Н аб о к о в ручается за это свои м тво рчест­в о м , и и м ею тся предприим чивы е м олоды е к р и ти к и , ко то ры е с та в я т на м есто П р уста , Д ж ой са и Манна новую алл итери рую ­щ ую тр о и ц у в со став е Б е к к е т а , Б о р хеса и н а Б о к о в а Ъ , им ея в в и д у , что эти зам ечательны е стари чки и зго то в л я ю т чудесны е ге р м е ти ч е ск и е к о р о б к и , наподобие п я ти ф у то в ы х к у б о в на вы ­с т а в к е м и ни м ал ьно го и ск у сств а , ко то р ы е все — внутреннее отраж ени е и м ерцание, к о то р ы е абсолю тно сам о сущ и и о тстр а­нены даж е о т со став л я ю щ его их я зы к а . Я д ум аю , что нет:

\ , 0 , я отли чно знаю эти х к о м м ен тато р о в : неспеш ны е у м ы , п о сп еш н ы е п и ш ущ и е м аш и нк и ! О ни бы лучш е связали Б е к к е т а с М етер л и нко м и Б о р хеса с А н ато л ем Ф р ан со м ". Н . в и нтервью , данном А л ли н Т ал м и из ж урнала Воуг, 2 6 июня 196В

Набоков 161

и ск у сств о отчасти и гра, отчасти беспощ адная эр о ти ч еск ая сх в а тк а с Вещ ам и, К а к о в ы О ни Е с т ь ; в к о р о б к ах д олж ны бы ть о тв ер сти я , через ко то р ы е м ож ет вы гл я д ы в ать реальность и к уд а м о гу т загл яд ы вать читатели. Б е к к е т п о к азы в ае т нам растленны е начатки наш его бренно го сущ еств о в ан и я . Б о р х е с о тк р ы в а е т вид на м ерзо сть зап устени я в лабиринте и сто ри и и дает п о ч увство вать остры й запах геро и зм а, несущ и й ся с а р ге н ­ти н ско й равнины . А Ада, хоть и п ретенд ует бы ть „ и с к у с с т в о м , сдел авш и м ся чисты м и а б стр ак тн ы м — и о тто го п о д л и н н ы м ” , полна о твер сти й , прогалин и страниц , чья ж изнь почерпнута из ж изни.

Д а ? Так каких же именно? Места для похвал у вас осталось немного.

1. С ам а А д а . О на о стр о ум н а , путана и добра в св о и х добавл ениях на полях р у к о п и си , она р о б к о ж енственна в св о и х п регреш ени ях и у в е р тк а х , она впол не п ри влекательна к а к п о р ­ногр аф и ческая геро и н я , откал ы ваю щ ая все более и более за ­тей ли вы е ном ера. Рубеж сексуал ьно й о тк р о в е н н о сти , на к о ­тором Лолита н ек о гд а служ и ла аван п о сто м , о тк а ти л ся д ал ек о назад; Н аб о ко в д о б авл яет очаровательную страниц у (стр . 141) к стрем и тел ьно п ухнущ ей а м ер и к ан ск о й антоло ги и о р ал ьн о го сн ош ени я , а опись адины х прелестей , начинаю щ аяся на стр ан и ­це 215-ой , отличается саф и ческо й чистотой и го м ер о в ы м величием.

2 . Э ссе в конце кни ги о врем ени и пам яти . Х о тя наб о ­к о в ск и е опроверж ения Фрейда и Э й нш тей н а см ахи ваю т на п о­ту ги ряж еного ш ам ана проанализировать двигател ь в н у тр е н ­него сгорани я в терм и нах по ли н ези й ско й маны и си м пати ч ес­кой м аги и , наблю дать за ними забавно , а его п о п ы тки вы вед ать ш у то в ск и м л е к то р ск и м то но м со кро вен ней ш и е тайны б ы ти я обладаю т ж у тк о й величественностью предельного б о го х у л ь ­ств а . Н аучная ф ан тасти ка в лучш ем см ы сл е слова.

3 . Т ы сяч а образов и сл о в есн ы х построени й , в к о то р ы х п о б л еск и вает ум и мерцает чудо. Во зьм ем наугад м о м е н т, к о гд а Д ем о н д о роф о ни рует М арине из „придорож ной б у д к и чи сто го х р у ста л я , зап л ак ан н о го после чудовищ ной гр о з ы " , и

162 Апдайк

уп р а ш и в а е т ее прийти п о гл я д еть на „сл ю дян ую россы пь цве­то в , в ы с ту п и в ш и х в п усты н е после д о ж д я ".

4 . В ся часть п ятая , ко то р ая „н е задум ана к а к эп и л о г — это и сти н н о е введение к моей на д евя н о сто сем ь процентов и сти нн о й и на три процента во зм о ж но й Аде, или пылкости,

семейной хронике. А в т о р , седой ч уд ако ваты й сл оволю б , при­стр о и в ш и й ся на краю гостиничной к р о в а ти " , поверяет нам с вы со ты св о и х девяноста семи л ет, к а к о в о бы ть стар ы м , знам е­н и ты м , се к су а л ь н о бессильны м и у сп о к о ен н ы м . О н о пи сы вает свои л е к а р ств а , в том числе и „во сх и ти те л ь н о е действи е р аство ­ряем ой в во де ло ж ки соды , ко то р ая непрем енно и зр ы гн ет три- -четы ре п узы р я наподобие те х , в к о то р ы е вписаны сл ова, вы ле­таю щ и е и зо рта персонаж ей в к о м и к с а х его д е тств а " . Он сто и т перед ли ц ом см ерти и предваряю щ ей ее боли, „ ги га н т с и ск а ­ж енны м уси л и ем ли ц ом , заж им аю щ ий и скручиваю щ ий м аш и ­ну м учи тельной б о ли ". О н со общ ает, что к ак -то м еж ду прочим п р о и зо ш л о сл и ян и е Терр ы и А н ти тер р ы . А д а с Ваном перево­д я т на р у сск и й н еск о л ь к о стр о к Д ж она Ш ейда, снова, в посл ед­ний раз, о гл я д ы в ая сь на преж ние н а б о к о в ск и е произведения. П о то м они ум и раю т, ух о д я в „ Э д е м , или в Гад ес , в про зу к н и ги или в поэзию заверш аю щ ей ее р е к л а м ы " ; р еклам а за­верш ает к н и гу , что непривы чно, но и не ли ш ено о б сто ятел ь н о с­ти : о щ у щ е н и я , приближ аю щ иеся к границе о пы та, получили во пл о щ ени е в ти п о гр аф ск о й к р а ск е . О если бы та к о е соеди­нение ч уд н о го ум а и сур о во й м атерии про изош л о ближ е к на­чалу А ды !

Минутку, une petite минутку, pozhalsta, — что это еще за

малосвязное, чтобы не сказать тошнотное квази-мистическое

выражение, — „ощущения, приближающиеся к границе опыта"?

Н у-с, по ны неш ним врем енам рели ги озная ж изнь чело­ве ка — это посл едняя об ласть , в ко то ро й его ещ е о ставл я ю т в п о к о е , о д н а к о из Ады и из прочих свидетельств ви дно, что Н аб о к о в есть м и сти к . „В е р и те ли вы , — спраш ивает А да Вана, — вери те ли вы , что Терра с у щ е ств у е т? А , вы в е р и те !" А ко гд а и нтервью ер из Плейбоя спросил Н аб о к о в а , вери т ли он в Б о га , он о тв е ти л : „ Я знаю больш е, чем м о гу вы рази ть сл о в ам и , и та

Набоков 163

м ало сть , что я м о гу вы рази ть , не бы ла бы вы раж ена, если бы я не знал бо льш е". В то м же интервью он о п и сы вает, к а к го то ­виться к написанию к аж до го ром ана, производя б еспо рядоч­ные записи по велению некоей „с и л ы " наподобие то й , что по­нуж дает птиц у со би рать со л о м и н к и и п уш и н ки в п о д го то в к е к стр о и те л ь ству гнезда. То ч но та к же, к а к Ш атобриан наш ел при­беж ищ е св о ем у н епо м ерно м у эго и зм у и болезненности в к а то ­лической о р то д о кси и , Н аб о к о в создал себе ц ерко вь из св о е го ф анати ч еско го п едан ти зм а: ты сяча страниц примечаний к его Онегину в ы гл я д я т , к а к здание со бора, в к о то ро м даж е об ра­щ енны е к стене кол о н ны п о кры ты старательной резьбой. С у м ­рачное общ ение Ш атобриана с природой в овеянном ветрам и К о м б ур е находи т параллель в более счастли вы х наб лю дени ях Н аб о ко ва в Вы ре, где он познал запутанны е повадки п ри ро ды , в особенности путани ц у защ и тн ы х узо р о в ч е ш у е к р ы л ы х ; н еуем ное хи тр о ум и е этой м и м и кри и каж ется необъ ясним ы м в св ете м ехан и сти ч ески х схем эволю ции. Все в его п ро и зве­д ени ях , о т насы щ енно го кал ам б ур ам и п ро заи ческо го сти л я и сдваивания персонаж ей до и зы ск ан н о сти обм анчивой к о н ­стр ук ц и и каж дой его и сто ри и , заново во пл ощ ает его д е тск о е о тк р ы ти е , что в Природе содерж ится и ск у сств о -д л я -и ск у сс тв а . О д н ако , коли Природа есть а р те ф а к т , то долж ен су щ е ств о в ать если не создавш и й ее Х у д о ж н и к , то по крайней мере к а к а я -то реальность за нею или под нею, и наи вы сш ая дерзно венн о сть и м учи тельность его ром анов заклю чается в их п о ту га х об на­ж и ться , вы стави ть н ап о к аз свои и ск у сств е н н ы е п о к р о в ы и по­том сбро си ть их. О тсю да и повто р яю щ и й ся прием н езавер ш ен ­ной, несоверш енной р у к о п и си : т е к с т это т содерж ит не то л ь к о за м е тк и , сделанны е А дой на п о л я х , но и начала н езако н ч ен ны х абзацев и пом ещ енны е в ск о б к и р е д а к то р ск и е п о м етк и вроде те х , что часто попадаю тся на гр а н к а х . Ван го во ри т о м гн о вен и и , к о гд а на него сн и зо ш л о п о л уо тк р о в ен и е : „ Т о бы ло стр ан н о в а­тое ч увство , к а к б уд то что-то проиграли заново по о ш и б к е , часть предлож ения, попавш ая не на свое м есто на гр а н к а х , преж деврем енно введенная сцена, повторенная п о гр еш н о сть , врем енная н е у в я з к а " . Э то „стр ан н о вато е ч у в ств о " и есть

164 Апдайк

„о щ ущ ен и е , приближ аю щ ееся к границе о п ы та " , ко то р о е На­б о к о в стр е м и тся во пл оти ть в Аде; это „стр ан н о вато е ч ув ств о " со ста в л я е т су ть его худ о ж ествен н о го горения и р евн о стно сти , равно к а к и его не всегд а п р и я тств енн ы х м и сти ф и кац и й и не о б язател ьн о пользительны х п о и ск о в то нчай ш его ню анса. В Бледном огне Д ж он Шейд в ы к азал уд и ви тел ьно б уквальны й и нтерес к п о ту сто р о н н е м у м и р у ; в Аде Н аб о к о в стрем и лся со зд ать — при пом ощ и свои х Гадеса и нирваны — посторонний м ир. И с к у с с т в о начинается с в о л ш еб ств а . Х о тя Н аб о к о в , к а к м не к а ж е тся , не стесн я ет себя запретам и , состраданием и см и р ени ем , подобаю щ им и св ящ ен но сл уж и тел ю , он вполне м ож ет претенд о вать на более древнее звание чародея.

1970

Перевод Владимира Козловского

В. Набоков — Основная библиография

На русском языке

С Т И Х И

Стихи (С П б . 1916) ,Два пути (П етр о гр ад , 1 9 1 8 ) , Горний путь (Б ерл и н , 1 9 2 3 ) , Гроздь (Б ерл и н , 1 9 2 3 ) , Стихотворения 1929- 1951 (П ариж , 1 9 5 2 ) , Стихи (А н н А р б о р , 1978) .

Р А С С К А З Ы

Возвращение Чорба (Р ассказы и сти х и , Б ерл и н , 1 9 3 0 ) , Согля­датай (П ариж , 1 9 3 8 ) , Весна в Фиапте (Н ью -Й орк, 1 9 5 6 ) .

Р О М А Н Ы

Машенька (Б ерл и н , 1 9 2 6 ) , Король, дама, валет (Б е р л и н ,1 9 2 8 ) , Защита Лужина (Б ер л и н , 1 9 3 0 ), Камера обскура (П а­риж, 1 9 3 2 ) , Подвиг (П ариж , 1 9 3 3 ) , Отчаяние (Б е р л и н , 1 9 3 6 ) , Дар (П ариж , 1937-38 — Н ью -Й орк, 1 9 5 2 ) , Приглашение на казнь (П а р и ж ,1 9 3 8 ) .

На английском языке

С Т И Х И

Poems (N ew Y o r k , 1 9 6 1 ), Poems and Problems (N ew Y o r k , 1971)

Р А С С К А З Ы

Nine Stories (N o rfo lk , C o n n ., 1 9 4 7 ), Nabokov's Dozen (N ew Y o r k , 19 58 ), Nabokov's Quartet (N ew Y o r k , 1 9 66 ).

Р О М А Н Ы

The Real Life of Sebastian Knight (N o rfo lk , C o n n ., 1 9 4 1 ), Bend Sinister (N ew Y o r k , 1 9 4 7 ), Lolita (Paris, 1 9 5 5 —N ew Y o r k , 1 9 5 8 ), Pnin (G arden C ity , 1 9 5 7 ) ,Pale Fire (N ew Y o r k , 19 62 ),Ada or Ardor: A Family Chronicle (N ew Y o r k , 1 9 6 9 ), Transparent Things (N ew Y o r k , 1972), L ook at the Harlequins! (N ew Y o r k , 1 9 7 4 ).

Ф А З И Л Ь И С К А Н Д Е Р (р. 19 29 в С у х у м е ) — начал свой ли тера­тур н ы й п уть к а к поэт. Е г о первая к н и га сти х о в Горные тропы

вы ш л а в 1957 го д у . О д н ако в течение посл еднего десяти летия он вы ступ ал в о сно вн о м к а к п ро заи к. О дна из его наиболее и з­в е стн ы х вещ ей — повесть Созвездие Козлотура. З а д в ум я сб ор­н и к ам и р а сск а зо в Дерево детства (1970) и Время счастливых находок (1 9 7 3 ) — последовала к н и га под названием Сандро из

Чегема ( 1 9 7 7 ) . Э та к н и га , о д н ако , содерж ит л и ш ь небольш ую (к то м у же п о д вер гн утую цензуре) часть ром ана Сандро из

Чегема, в п о лном объем е д о сти гаю щ его прим ерно 2 4 0 0 0 0 ты с. сл о в . Д е й ств и е это го эп и ч еско го ром ана о б ни м ает м н о ги е д еся ­ти л ети я а б х а зск о й истории с конца м и н ув ш е го сто л ети я до н аш его вр ем ени . П олны й т е к с т его б уд ет о п уб л и к о в ан „А р- д и с о м " н ы неш ни м л е то м . А Л Е К С А Н Д Р Ш ЕФ — лени нградец . Е м у л е т с о р о к . Е г о единственная к н и га р асск азо в Записки совсем молодого инженера вы ш ла в Л ен и н гр аде в 1968 го д у . И сто ч н и к о м для настоящ ей п уб ли кац ии „ Ф и гу р о н ч и к а " п о сл у­жил са м и зд ато в ск и й сб о р н и к р асск азо в Ш ефа, содерж ащ ий та к и е вещ и, к а к „М оя и сто ри я с то п о л ем " (1 9 6 3 ) , „М итина о г л я д к а " ( 1 9 6 3 ) , „Ж изнь в беспреры вном б е ге ” (1970) и „Р азм ы ш л ен и я го ро ж ани на" (1 9 7 5 ) . А Н Д Р Е Й Б И Т О В (р. 1 9 37 ) начал п уб л и к о в а ть свои р ассказы в 1961 го д у . Они печа­тали сь во м н о ги х ведущ и х л и тер атур ны х ж ур нал ах. И звестны его к н и ги Большой бал (1 9 63 ) и Аптекарский остров (1 9 6 8 ) . Е г о посл едни е к н и ги — Дни человека (1976) и Семь путешест­

вий ( 1 9 7 6 ) ; первая из них содерж ит пять о тр ы в к о в из к р у п ­ной работы Б и то в а , ром ана Пуш кинский дом, специально о тре­д а к ти р о в а н н ы х для тако й п уб л и кац и и . О тдельны е к у с к и ро­мана п о я в л я л и сь в со в е тск и х ж урнал ах, но сам он был о тв е р г­н у т со в е тск и м и и здательствам и — теперь же полны й т е к с т ро­м ана п у б л и к у е тся почти одноврем енно с эти м в ы п у ск о м Глагола. В н асто ящ ее врем я Б и то в ж ивет в М о ск в е . Д Ж О Н А П Д А Й К (р. 1932 в П енсильвании, С Ш А ) — один из лучш и х ны не зд р ав ств ую щ и х ам е р и к а н ск и х писателей. О н явл я ется авто р о м м н о го чи сленн ы х р а сск а зо в , один из к о то р ы х , из однои м енной к н и ги Музыкальная школа ( 1 9 6 6 ) , п уб л и к у е тся здесь. Первой к н и ги А п д ай к а был сб о р ни к сти х о в (1 9 5 8 ) ; по­м и м о это го он та к ж е блестящ и й эссеи ст, п уб л и кую щ и й боль­

ш и нство сво и х работ в это м ж анре в ж урнале Ньюйоркер.

Среди наиболее и зве стн ы х его ром анов — Кролик , беги! (1960) и его продолж ение Кролик Редукс (1 9 7 1 ) . Е г о ром ан Кентавр

переведен на р у сск и й я зы к в 19 65 го д у . П оследний его ром ан— Выходи за меня замуж (1 9 7 6 ) . А п д а й к часто вы раж ал свое во схи щ ен и е Н аб о к о в ы м — он считал его лучш и м ам е р и к а н ­ск и м писателем его врем ени. Л Ю Б О В Ь Е В Г Е Н Ь Е В Н А Б Е Л О ­З Е Р С К А Я — вторая жена М ихаила Б у л га к о в а (они пож енились в 19 24 г . ) , переж ивш ая с ним м н о ги е важ нейш ие со б ы ти я его л и тературно й карьеры , в том числе пуб ли кац ию его первой — ф а к ти ч е ск и , единственной при жизни — кни ги (Дьяволиада) , ш ум н ы й усп ех пьесы „Д ни Т у р б и н ы х " и ее п осл едую щ ее за­прещ ение. Во спом и нания Л . Е . Б е л о зер ск о й явл я ю тся важ ны м и сто чни ко м инф орм ации о Б у л га к о в е в 20-е го ды ; они в с к о р е б у д у т о п уб л и к о в ан ы на р у сск о м и а н гл и й ск о м я з ы к а х . В Л А ­Д И С Л А В Х О Д А С Е В И Ч (р. 18 86 в М о ск в е , у м . 1939 в Париж е)— п о эт, к р и ти к , авто р биограф ии Д ерж ави на, м ем уар и ст и переводчик. В число его сти х о тв о р н ы х к н и г вх о д я т Молодость (1 9 0 7 ) , Путем зерна (1 9 2 0 ) , Счастливый домик ( 1 9 2 0 ) , и Тяжелая лира (1 9 2 2 , перепечатана в 1975 г . ) . Е г о м ем уар ы Некрополь перепечатаны в 1 9 7 6 г. и зд ательством „ И М К А " . Г о то в и тся к изданию полное собрание сочинений Х о дасеви ч а . (К сведению чи тател я: сп и ск и на стр . 115 печатаю тся в то м ви ­

де, в к а к о м они располож ены в записной к н и ж к е . З н а к о м в о п ­роса отм ечены со м ни тел ьны е прочтения.) Н И К О Л А Й Е В Р Е И - Н О В (1879 -19 5 3 ) бы л, наряду со С та н и сл а в ск и м и М ейер­хол ьдом , одним из наиболее вы даю щ ихся театр альны х р еж и с­серов наш его сто л е ти я . С о ставл ен ная К . М уди б и б л и о граф и я содерж ит более 170 названий работ Ев р еи н о в а , в то м числе 2 3 о п уб л и к о в ан н ы е пьесы , и почти 5 0 0 к н и г, статей и рецензий о нем . О н эм и гр и р овал в 1925 го д у и до конца жизни ж ил по п реи м ущ еству в П ариж е. Весь 1926 го д Ев р еи н о в и его жена А н н а провели в Н ью -Й орке. З д е сь знам ениты й „Т е а тр Г и л д " с больш им усп ех о м поставил его пьесу Самое главное. Д е к о р а ­ции были вы полнены С у д е й к и н ы м . О п уб л и к о в ан н о е здесь письм о — одно из н е ск о л ь к и х , лю безно п ред о ставл енны х для пуб ли кац ии в Russian Literature Triquarterly г-жой А н н о й Ев - реиновой. О но бы ло послано Н аталии Ильиничне Б у т к о в с к о й ,

издательниц е Современного искусства — серии м онограф и й о х у д о ж н и к а х . Х о тя письм о отпечатано на разбитой м аш и н к е и в с п е ш к е , мы не стали п оправл ять правописание и п ун к туац и ю . М И Х А И Л Б У Л Г А К О В (1891 -19 4 0 ) — авто р повестей , в том числе та к и х , к а к „Д ь яв о л и ад а" (1 9 2 4 ) , „ Р о к о в ы е яйца" (1 9 2 4 ) и „Со бачье сердце" (1 9 2 5 ) ; о к о л о десяти ор и ги наль­

ны х м н о го а к тн ы х пьес, из к о то р ы х четыре о п уб л и к о в аны то л ь к о на З ап ад е : „ З о й к и н а кв ар ти р а" (1 9 2 6 ) , „Б а гр о в ы й о с тр о в " ( 1 9 2 7 ) , „А д ам и Е в а " (1 9 3 0 ) , и „ Б а т у м " (1 9 3 8 -3 9 ). П у б л и к а ц и я Мастера и Маргариты вы д ви нул а его в ряды наи­более вы д аю щ и хся р у сск и х писателей. — П у б л и к у е м ы е здесь вп ер вы е два письма- (приносим наш у б л агод арность ученом у В .) были посланы Б у л га к о в ы м П авл у П о п о в у , б л и зк о м у д р у­г у , п р о ф ессо р у ф и лософ и и М Г У . Б у л га к о в б есусп еш н о хода­тай ств о в ал перед прави тел ьство м о предоставлении ем у визы на заграни чную п о е зд к у . „ Б л а ж е н ств о " не бы ло п оставлено при его ж и зн и ; „М ольер" был поставлен в 19 36 го д у , но после н е ск о л ь к и х сп е к та к л е й сн я т. Л Е В Ш Е С Т О В (1866 -19 3 8 ) — ф и л о со ф , эссеи ст , ли тературны й к р и ти к . Среди его к н и г, м но­ги е из к о то р ы х перепечатаны и переведены — Начала и концы

( 1 9 0 8 ) , Д обро в учении Толстого и Ницше ( 1 9 0 0 ) , и Достоев­

ский и Ницше (1 9 0 3 ) . О н эм и гр и р о вал в 1917 г . и посели лся в П ариж е. Среди его позднейш и х работ — статьи о П аскал е , К ьер ­к е го р е , Л ео н ть ев е и С о л о в ьеве . Н асто ящ ая глава из н е о к о н ­ченной к н и ге о Т у р ге н е в е , совпадаю щ ей в н е ск о л ь к и х о тр ы в ­к а х , или „ а ф о р и зм а х " , с Апофеозом беспочвенности (1 9 0 5 ) , печатается по р у к о п и си , датируем о й прим ерно 1 9 0 3 г . За п ред о ставл ен и е те к ста приносим наш у б л агод арность Н аталии Бар ан о во й -Ш есто во й . Ц ели ком эта работа б уд ет о п уб л и к о в ан а в 19 79 г . Ш естов ц ити рует Т у р ге н е в а по Полному собранию

сочинений, 3-е изд. С П б . 18 91 , п о это м у те к с ты и но гда о тл и ­чаю тся о т бо лее ак ад ем и ч еск и х изданий Т ур ге н е в а .

В Л А Д И М И Р Н А Б О К О В (1 8 9 9 -1 9 7 7 ) .