2019 (237)

«Детское чтение для сердца и разума».Н. М. Карамзин

6+

СТРАНИЧКА ДЕТСКОГО ТВОРЧЕСТВА

ИМЕНА:Н. В. Гоголь

Валерий ГАНИЧЕВ

Рассказы о войне

И. Левитан. Весна. Большая вода. 1897 г.

2019 (237)

Вячеслав Иванов

Тёплый ветер вихревой,Непутёвый, вестовой,Про весну смутьянит, шалый,Топит, топчет снег отталый,

Куролесит, колесит,Запевалой голосит...Кто-то с полночи нагрёбНа проталину сугроб,

Над землёю разомлелойПронесясь зимою белой.Старый снег на убыль шёл, —Внук за дедушкой пришёл.

Солнце весело печёт,С крыш завеянных течёт.С вешней песней ветер пляшет,Чёрными ветвями машет,

Понагнал издалекаЗолотые облака.

Март

В номере:

16

21

33

28

35

36

23

3Валерий Ганичев

Рассказы о войне

РУССКИЙ МУЗЕУМ

Валентин Сидоров. «Тёплая земля» в живописи

СКАЗКИ ДЛЯ ДЕТИШЕК, СЕСТРЁНОК И БРАТИШЕК

Павел Чуйков

Свет радуги

ИМЕНА

Валентина Коростелёва

Блистательный талант

УГОЛОК РОССИИ

Геннадий Киселёв

Хотите верьте, хотите нет

РАССКАЗЫ

Наталья Бондаренко

Как я летал на «Альбатросе»

ШКОЛА БЕЗОПАСНОСТИ

Владимир Волков

Лишь бы показать себя

СТРАНИЧКА ДЕТСКОГО ТВОРЧЕСТВА

Н. Богданов-БельскийДети на уроке1918 г.

Главный редактор

Юрий Козлов

Зам. главного редактора

Екатерина Рощина

Художественное

редактирование

Татьяна Погудина

Генеральный директор

Олег Болдырев

Компьютерная вёрстка

и цветоделение

Александр Муравенко

Зав. распространением

Ирина Бродянская

Журнал для детей среднего

школьного возраста

Выходит один раз в месяц

С 1996 года рекомендован

Министерством общего

и профессионального

образования РФ

для внеклассного чтения

Подписные индексы издания:

в каталоге агентства «Роспечать»

72766 на полугодие, 71899 на год;

в объединённом каталоге

«Пресса России»

38916 на полугодие;

в электронном каталоге

«Почта России»

П1654 на полугодие

Учредитель: ООО «Роман-газета»

Адрес редакции: 107078, Москва,

ул. Новая Басманная, 19.

Тел.: 8 (499) 261-84-61

Факс: 8 (499) 261-49-29

E-mail: roman-gazeta-1927@yandex.ru

Основан в 1995 г.

Журнал зарегистрирован

в Комитете Российской

Федерации по печати.

Свидетельство о регистрации

№ 01384 от 27 июня 1995 г.

Подписано в печать 26.02.2019

Отпечатано в АО «Красная Звезда»

123007, Россия, Москва,

Хорошёвское шоссе, 38

тел. +7(499) 762-63-02,

факс +7(495) 941-40-66

e-mail: kz@redstar.ru,

www.redstarprint.ru

Тираж 1400 экз.

В розницу цена свободная

Заказ № 0699-2019

© «Роман-газета», 2019 г.

Выпуск издания осуществлён

при финансовой поддержке

Федерального агентства по печати

и массовым коммуникациям

22 июня в сибирской МарьяновкеТри часа дня. День жарчайший. Мы, мальчишки, играем в «красных» и «бе-лых». Все хотят быть красными. Стась-ка, девятилетний старший брат, конеч-но, стал красным командиром. Меня, се-милетку, как всегда, в белые. Бегаем во-круг конюшни, красные нас гонят. Обидно, конечно, иногда бью деревян-ной саблей разгорячившегося «красно-го» Кольку Плотникова. Но красные должны победить. Они готовы к этому всегда. Это и мы понимаем. Таковы пра-вила игры, ибо, как поётся в известной всем нам песне: «Если завтра война, ес-ли завтра в поход, будь сегодня к походу готов». «Красные» готовы побеждать.

Девчонки в игре участия не принима-ют. Они сидят в телеге, заполненной се-ном, и мурлыкают свои песенки. Рядом с телегой привязана спокойнейшая из спокойнейших кобыла Машка. Без раз-дражения она разрешает залазить на неё — изображать будённовцев, скачу-щих в бой на польских панов. Колька

Плотников исполнял по этому поводу очень современную после 1939 года ча-стушечку:

Немец, русский и полякТанцевали краковяк.Русский вытащил бутылку,«Хлоп» поляку по затылку.Немец вытащил наган«Хлоп» поляку по зубам.

Правда, очерёдность событий в часту-шечке нарушена. Это немец первым «вытащил наган», а затем уже в сентя-бре 1939 года Красная Армия вытащила свою «бутылку». Колька этих тонкостей не понимал и громко горланил. В самый разгар шумной красно-белой битвы рас-пахнулась дверь одного из саманных до-мов, и во двор выскочила «прокурорша» (жена районного прокурора) и, вскри-чав, «Война! Молотов выступает!» — так же стремительно вбежала в дом. Мы оце-пенели, а потом помчались к нашим две-рям и, распахнув их, в два голоса закри-чали: «Война!» Мама мыла пол и, обер-нувшись, огрела нас мокрой тряпкой: «Вам бы всё война». Мы обиженно про-

Валерий Ганичев

Рассказы о войнеХудожники

Г. Мазурин и Н. Алёшина

3

тянули: «Да война же, мама, прокурор-ша сказала. Молотов выступает». Мама подбежала к чёрной тарелке репродук-тора, включила. Послышался глухова-тый и напряжённый голос наркома. Он, наверное, сказал: «Нарушив договор, немецкие войска вторглись на нашу тер-риторию». Стало ясно — началась вой-на. Мы высунулись на улицу — там уже никого не было. Даже Машка куда-то исчезла, лишь вдали, через огород, мед-ленно шёл с работы отец. Райком рабо-тал и в воскресенье, напряжение уже чувствовалось, но он ещё ничего не знал и шёл спокойно из мира в войну. Мы подбежали и, схватив его за руки, пере-бивая друг друга, хотя и удерживали се-бя от крика, всё-таки закричали: Папка! Папка! Война! Война! Молотов выступа-ет! Прокурорша слушала!» Отец сразу стал каким-то суровым, недоступным, осторожно отстранил нас от себя, ни сло-ва не сказав, повернулся и побежал в

райком. Мы, обескураженные, побрели домой. Ведь война нам казалась делом желанным и даже весёлым, потому что наша победа, как пелось в песне: «На земле, в небесах и на море» неизменна. Дома уже был любимый наш дядя Боря, брат папы. Он недавно, пройдя всю фин-скую войну, демобилизовался из армии и с радостью работал на комбайне. Я и запомнил его фотографию: он стоит за штурвалом комбайна и машет нам ру-кой. Мы его обожаем, он был настоящий красноармеец, воевал с врагами. По ве-черам дядя Боря (отец и мама на работе) читал нам со Стаськой «Тараса Бульбу» и Пушкина. Особо нам нравилось пере-бирать висящие на цепочках, прикре-плённые к его гимнастёрке «ордена», хотя это были на самом деле значки: ГТО, «Ворошиловский стрелок», ПВХО, «Красный крест». Значки эти свиде-тельствовали, что дядя Боря умел бы-стро бегать, хорошо стрелять, умел ока-зать первую медицинскую помощь и за-щититься от химической атаки. А дядя Боря уже собирался. Он знал, когда дых-нёт война, то труба позовёт первыми опытных. Он-то и был опытным и, до-ставая рюкзак, тихо успокаивал маму: «Ладно Фиса (так он звал маму — Анфи-су Сергеевну), ты не волнуйся, мы на финской многому научились. Нелегко, конечно, будет, даже трудно, но мы по-бедим!» Для нас со Стаськой это было не-обычно и не совсем понятно: как это не-легко? А мы что не умеем воевать? Но дядя Боря уже ничего не объяснял, под-бросил нас вверх, к потолку, и сказал, что пошёл в военкомат. У двери остано-вился, затем вернулся, крепко пожал нам руки и, посерьёзнев, сказал, как гвоздь забил: «Россия победит!» Опять нам было не ясно: Почему Россия, а не Советский Союз. Ясно, правда, было, что мы победим.

Война накатывается всё сильнееТам, вдали, громыхала война, а через Марьяновку шли и шли поезда. Вначале мчались только туда, откуда шли нелёг-кие вести, а потом поезда поползли и на восток. В Марьяновке, как и во многих сибирских посёлках, тогда главным цен-4

тром жизни и работы была железнодо-рожная станция, вокзал, мастерские, запасные пути. Станция связывала рай-онный центр со всей страной, там был крепкий, квалифицированный коллек-тив рабочих, техников и даже инжене-ров. У железнодорожников было всё лучшее: клуб, больница, магазины. Да и мы учились в прекрасной (по нашим представлениям) железнодорожной школе. Все знали, что нарком железных дорог Лазарь Каганович своё ведомство блюдёт, а оно охватывает всю страну.

На Западе шли упорные бои. Мы, мальчишки, всё ожидали: когда же на-ши перейдут в наступление. А в репро-дукторе звучали какие-то непонятные нам сообщения: «С целью выравнива-ния линии фронта наши войска остави-ли...» или ещё лучше: «Отошли на зара-нее подготовленные позиции». А что, до этого были неподготовленные?

Я очень любил «лазить» по карте, играть «в города» (т.е. называть по пер-вой букве не менее 20 городов). С гордо-стью выигрывал эту игру не только у Стаськи, но и у взрослых. Поэтому, ког-да после боёв под городом Оршой говори-лось о боях под Смоленском, то я пони-мал, что Оршу оставили. То же самое было с Черниговом и Брянском, Винни-цей и Днепропетровском. Этими своими расшифровками я поделился с мамой и получил затрещину: «Не болтай! И ни-кому не говори! В Совинформбюро зна-ют, как надо сообщать». Это «не болтай» по мере продвижения немецких войск повторялось всё чаще. Так вот, мы, мальчишки, ходили на станцию и как бы пытались почувствовать пульс вой-ны. В первый месяц войны эшелоны шли и шли на запад (теплушки с красно-армейцами и зачехлённая техника). Колька Плотников уверенно утверждал: «Это — танки, это — пушки, а это — ма-шины». Придумывал, наверное. Разгля-деть было трудно, а близко нас не подпу-скали. Иногда эшелон останавливался, из вагонов высыпали солдаты. Были они шумливы, неестественно веселы, хотя у некоторых в глазах проскальзывала рас-терянность и печаль. Запомнился один парень, по виду немного старше нас. Он подошёл к нам, пожал руки и попросил: «Помолитесь, братишки, за меня, Вик-тора Карнаухова», — и подарил свою фотографию. Как молиться, мы тогда не

знали, но фотография была у нас долго. Где он, этот Витя? Сложил ли голову в боях или остался жив и вернулся в свою Сибирь? Теперь-то я за его душу помо-лился не раз.

Со второй половины июля эшелоны потянулись и на восток. Ехали заводы, учреждения, люди. Тогда впервые мы услышали слово — «эвакуированные». Приехали они и к нам в Марьяновку. Расселили их во дворе у нас и в каждом доме подселили в каждую квартиру. Эвакуированных двух девочек по фами-лии Стасюк из Львова поселили рядом. Мы в них с братом сразу влюбились. Они были живые, говорливые, не высоко-мерные, хотя при шуме самолётов зати-хали и с испугом глядели на небо — «Нас под Киевом бомбили, — объяснила их мама, — многие погибли».

Чем дальше, тем «выковорённых» (так говорил Колька Плотников) было всё больше. Их рассылали по дальним сёлам, почти всем им находился приют и кормёжка. Но их всё больше и больше и всё труднее устраивать, находить рабо-ту, но сибиряки не роптали. Всё больше и больше ехало на восток и санитарных составов. Кто-то из красноармейцев на костылях иногда спускался вниз. Им та-щили варёную картошку, вяленую ры-бу, огурцы, райские яблочки, кипяток и хлеб. С июля месяца на всех сибирских станциях стояли посты женщин, неко-торые были организованы райкомами и исполкомами, другие были тем сердо-больным братством, вернее, сестриче-ством, которое образуется из русских и всех наших российских женщин, дер-жавших душой и телом (ибо мужчины один за другим шли на фронт) тыл стра-ны. Чем могли, помогали и мы, подни-маясь в вагоны и раздавая нехитрую снедь, которую давали женщины. К нам тянулись руки, но не для того, чтобы взять кусок, а чтобы погладить, похло-пать по плечу, подбодрить себя: ничего, ребятишки, мы всё равно победим. Я чи-тал довоенное стихотворение:

Климу Ворошилову письмо я написал:Товарищ Ворошилов —

народный комиссар:В Красную Армию в нынешний год,В Красную Армию брат мой идёт!

Закончилось стихотворение бодро: 5

А если на войне погибнетбрат мой милый,Пиши скорее мне.Товарищ Ворошилов,

я быстро подрастуИ встану вместо брата

с винтовкой на посту.

Весь перевязанный, красноармеец грустно посмотрел на меня, освободил из-под одеяла руку, погладил и тихо ска-зал: «Не читай больше этого стихотворе-ния, братишка». Я и не читал больше.

1 сентября 1941 года я пошёл в 1-й класс. Никаких излишних церемоний не было. На руках нас, первоклассни-ков, в школу не заносили. Просто мы стояли минут десять рядом с парнями десятиклассниками, которые подали за-явление в военкомат, чтобы их отправи-ли на фронт. Отобрали, правда, одного Васю Журавлёва, у которого подошли годы. Он тоже стоял рядом с нами, кра-сивый, весёлый, любимец всей школы. Девчонки плакали, а директриса корот-ко сказала: «Василий, мы гордимся то-бой». И мы гордились. Мужчины, сиби-ряки, почти все уходили на фронт — кто призывался, кто шёл добровольцем.

Дядя Боря записался добровольцем на фронт. Ему сказали, что призовут, но приказали поработать на комбайне и убрать урожай.

Подал заявление в добровольцы и отец. Мама почернела в те дни. Но отцу тоже сказали: ты секретарь райкома. Убери урожай — тогда решим». Урожай был собран отменный, но он принёс и бе-ду. Представитель ГКО (Государственно-го Комитета Обороны) за сданные тонны зерна похвалил, но вдруг обнаружил, что в колхозах аккуратно хранится ещё часть зерна — «Сокрытие! Саботаж! К расстрелу!» Напрасно отец доказывал, что это семенной фонд. Его и председате-ля исполкома (кажется Аузин, скорее Аузинь — из латышей) арестовали. Суд должен был быть стремительным, указа-ния ГКО было беспрекословны. В это время из Москвы в Омск поступило сроч-ное указание: «Принять Таганрогское лётное училище и построить аэродром, а в октябре приступить к обучению так не-обходимых стране лётчиков, количество которых в стране стремительно умень-шалось». Где строить аэродром? Решено, в Марьяновке, вокруг которой ровная

степь. Первый секретарь обкома обра-тился в ГКО с просьбой освободить из-под ареста Ганичева Николая Василье-вича, хорошо знающего район, и пору-чить ему в течение месяца построить аэродром, казармы, землянки, разме-стить командный состав. Если справит-ся — пусть работает дальше. Помните, в романе Анатолия Иванова «Тени исчеза-ют в полдень» есть сцены, как с колёс, из вагонов выгружалась техника эвакуиро-ванных заводов. Они начинали работать без крыши, под открытым небом, во вьюжной сибирской зиме. Такое же чудо совершилось и с Марьяновским аэродро-мом, ангарами, казармами, землянка-ми. Они были построены стремительно. И дело не в том, что грозил расстрел — все хотели выиграть войну. Восточная лётная база через месяц стала готовить будущих советских асов. Отцу вместо на-грады объявили строгий выговор за «утайку урожая». Он, конечно, был рад этому наказанию. А на следующий год в Марьяновском районе был самый высо-кий в Сибири урожай. Отец был награж-дён орденом Трудового Красного Знаме-ни. Вот так — от расстрела к ордену. Могло быть и наоборот. Война катилась во всех своих проявлениях по стране.

«Ходок»

Сибирь. Война там, на западе, в 43-м в тылу казалась обычным делом. Правда, мужиков в деревнях почти не осталось. Здоровых и крепких мужчин можно бы-ло видеть только на аэродроме у казарм или общежитий лётчиков, но они там не задерживались: несколько месяцев обу-чения — и на запад. Да ещё оставшиеся на станции по брони машинисты. Всё остальное мужское население — стари-ки и подростки, да мы, мальчишки.

Мой одноклассник Колька Плотни-ков, по-видимому, где-то услышал и ав-торитетно утверждал в мае 1943-го: «Ну, летом мы как всегда отступаем, а до зимы дойдёт — пойдём в наступле-ние». Верить как-то этому не хотелось, но ведь так же и было в 1941-м и 1942-м. Но в августе я показал Кольке фигу. В Москве произвели салют в честь взятия Орла и Белгорода. Колька не обиделся, и мы пошли купаться.6

7

А лето 1943 г. в Сибири было жарким и сухим. Речки у Марьяновки не было, и мы бегали на озеро, скорее большую со-лёную лужу Камышовка. Там, чтобы окунуться, нужно пройти метров пят-надцать по илистому дну и присесть по горло в тёплую коричневатую воду. Воз-вращаясь домой по звенящей кузнечи-ками степи, зорко смотрели под ноги: там по неосторожности можно было на-ступить на мохнатеньких тарантулов, которых мы били палками. Кое-где в от-далении от холмиков выглядывали сус-лики. Уточки, спугнутые с озера, сделав круг, пикировали в камыши.

До занятий в школе был ещё целый месяц. Хотя с трудом, но выполнялись родительские задания. Берёзовые брёв-на были распилены на небольшие чур-бачки. Правда, пила была плохо разве-дена, и мы с братом Стаськой требовали друг от друга более энергично тянуть ручки. Иногда за неусердие награждали друг друга оплеухами. Потом чурки ко-лоли на поленья. Это была серьёзная мужская работа, и тут хотелось пока-зать сноровку. Если чурка была ровной, то любо-дорого было расколоть её на ров-ненькие полешки. Если же навстречу топору попадался укоренившийся сук, то приходилось попотеть и повозиться под ехидные реплики брата. Приходи-

лось бежать за колуном, с помощью ко-торого удавалось расчленить непокор-ную чурку. Потом чистился от навоза са-рай, куда приходила с выпаса корова Са-ра, купленная за различные вещи у не-мецкой семьи.

В Марьяновке во время каникул мама всегда нас пристраивала куда-нибудь поработать, не обязательно за плату, а так, чтобы для пользы и присмотра. Стаську она часто брала на почту, где са-ма принимала письма, получала газеты из Омска и местной типографии и вела проверку писем, идущих на фронт и с фронта. Называлось это «военная цензу-ра» и делалось с целью неразглашения секретов и военных планов. Хотя какие там особые секреты в сельском районе? С фронта-то и так шли ободряющие письма, чтобы родные и близкие не бес-покоились. А из тыла кто решится жа-ловаться и тревожить родного мужа или брата? Беда приходила в основном с по-хоронками. Стаська получал задание разносить газеты по домам и учреждени-ям, а мне иногда поручалось расклеи-вать листовки — сводки Совинформбю-ро. Правда, это стали делать с 1943 года. Сводки с этого года были порадостнее. В том же 1943 году, учитывая удивляв-шую всех мою память на географиче-ские названия, я получил задание: на 8

двухметровой фанерной карте, изобра-жавшей Европейскую часть Советского Союза, показывать линию фронта. Ко-нечно, я чрезвычайно этим гордился. Утром слушал сводку и бежал продви-гать красную ленточку на запад. Ино-гда, правда, дальше, чем сообщалось, и потом, с сожалением, возвращал её об-ратно. И прописывал названия взятых городов красным карандашом, потому что многих из них на карте не было. Позднее, когда мы в конце 1941 года пе-реехали на Украину, мне и там была по-ручена эта миссия. Было очень здорово, когда ко мне подходили взрослые дядь-ки, в основном военные и инвалиды, и серьёзно спрашивали: «Ну как там?» И я столь же серьёзно отвечал: «Наступа-ют», хотя иногда таких сообщений и не было, но я знал, что завтра будут.

Однажды в августе 1943 года пришла к маме тётя Соня, работавшая рядом, и предложила забрать нас с братом в свою деревню на недельку: «Вы всё время на работе, а у нас там грибы, ягоды, коро-ва — пусть побудут». Стаська категори-чески отказался, а я, испытывая страсть к путешествиям, согласился. Правда, была тут одна заковыка. Тётя Соня (фа-милия её была Шмидт, как у известного полярника) была немка, да и к тому же какая она тётя. Ей было восемнадцать-девятнадцать. Но к «нашим» немцам мы ненависти не испытывали, да и рай-

он наш был интернациональный: в нём кроме русских были колхозы других на-циональностей: «Роте фанс», «Ротарме-ец» — немецкие, «Червоный пахарь» и «Червоный трудовик» — украинские, «Энбекши казак» — казахский, да, ка-жется, был татарский и даже латыш-ский. «Ну а немцы, так это же свои, на-ши», — сказала мама.

В деревне, куда мы добрались на ло-шадке, взрослых мужчин, правда, тоже не было. Всех, кто постарше двадцати лет, забрали в «трудармию» (вот, навер-ное, надо бы написать: где и как она ра-ботала, сколько их осталось в живых).

Дедушка тёти Сони, крепкий шести-десятилетний крепыш, протянул руку и поприветствовал меня: «Здравствуй, пи-онер Валерий» и повёл сразу показы-вать: какая у них была умная корова, сочная малина и особенно поразил круп-ной, с детскую голову, картошкой. Да, действительно, такой картошки, как в немецких деревнях, ни у кого больше не было. Вечером меня напоили молоком, мы поели вкусную рассыпчатую кар-тошку с солёными огурцами. (Помню отец утешал, когда было не столь сытно, и говорил маме: «Ну что ты, Фиса, всё хорошо, хлеб есть, картошка есть, а огурцы — это уже роскошь».) Конечно, всё это было роскошью для военных лет, и меня положили спать в комнате на во-енную кровать, над которой висела гра-

9

мота с портретами Ленина и Сталина «За высокие урожаи картошки». Наш немец-то! Но я так и не заснул. Почему-то мой организм не очень-то раньше об-ращал внимание на такую мелочь, как клопы, а в моём диване они водились. Да и «вошка» была ему знакома. В клас-се нас еженедельно проверяли «на вши-вость». Такое время было — иногда вошь заползала. Но тут, в чистеньком немецком доме, меня заела быстрая, резвая попрыгунья-блоха. У нас их не было, а тут то ли собаки, то ли кошки выпускали с себя стайки весёлых пры-гунов на юного пионера. Пионер и не спал всю ночь, чесался, хлопал себя по спине и по ногам, а блошки, казалось, играли со мной, резвились, перепрыги-вали, иногда оказывались и на голове. Я стряхивал их, а может, воображал, что это они. И, наконец, я не выдержал: что-бы привлечь к себе внимание, стал по-станывать. Сонин дед услышал, с трево-гой встал, зажёг лампу, что-то спросил по-немецки, типа: «Вас ист дас?» Я стес-нялся объяснить, а дед принёс одеяло со своей кровати и накрыл меня. Легче от этого не стало — я измучился и еле до-ждался утра. Утром показал на неболь-шие точечки на руках и животе. Дед по-качал головой и сказал, что это не опас-

но. Да я и сам знал, что не опасно, но зу-дит и чешется. Решил терпеть. Днём с племянником деда Карлом (имя Карла было на слуху после кинобоевика «Карл Брунер», где юный Карл боролся с фа-шистами) пошёл в лес, насобирал целый кувшин земляники и корзинку грибов. Дед же подготовил сюрприз: собрал ве-чером человек десять таких же, как он, пожилых людей и торжественно объя-вил что-то по-немецки, а мне перевёл, что он им сказал, что я умный и хоро-ший пионер. Отмечаю на карте линию фронта и расскажу колхозникам, что там на западе. Я, конечно, опешил. Взрослые, да ещё немцы! Но ведь пионер же. И встав за стол, стал рассказывать, что наши разбили немцев под Орлом и Курском. Тут же поправился: «Не нем-цев, а фашистов». Деды с согласием кив-нули. «А сейчас мы вышли на Украину, взяли Харьков и в Москве по этому по-воду был салют, т.е. стреляли холосты-ми и пускали в небо ракеты». Сказал, что наступаем на Днепр и скоро возьмём Киев. На такое заявление меня, конеч-но, никакое Совинформбюро не уполно-мочивало. Но тут уж я действовал, как настоящий политрук — подбадривал ау-диторию. Я остановился, сделал паузу и не знал, чем закончить. Потом вспом-10

нил плакаты, висевшие в нашем клубе, где мы выступали перед лётчиками, и торжественно сказал: «Наше дело пра-вое — враг будет разбит, победа будет за нами!» «Смерть...» — и запнулся, вну-тренне понял, что надо сказать не так, как там, на плакате. Затем звонко про-изнёс: «Смерть фашистским оккупан-там!» Деды дружно кивнули, и почти сразу все стали подходить ко мне, пожи-мать руку и говорили: «Данке! Спаси-бо!» А мой дед пристукнул кулаком и вроде бы в заключение сказал: «Победа будет за нами».

Ложился я с сознанием выполненного долга в комнате, на полу которой была разбросана полынь, чабрец и ещё какие-то травы против скачущего воинства. Оно вроде и притихло, но скорее изучило все проходы и обходные пути и после то-го, как дед захрапел, кинулось на почив-шего на лаврах политинформатора. На этот раз я не стонал — не хотел ронять свой политический авторитет, но твёрдо решил, что утром уйду. Ну и что, что тридцать километров. Пройду спокойно, дорога прямая, ходить умею. А что каса-

ется песни «Жил-был король когда-то, при нём блоха жила», то я долго-долго не мог слушать её без содрогания. Утром все хозяева ушли на работу — время во-енное, должны трудиться. Я побродил по двору, высыпал в свою кепку собранную землянику, надел ботиночки и двинулся домой, подальше от блох.

День был весёлый, ветерок тёплый, дорога прямая, без извилин, цель дви-жения ясна. Я и шёл без особого сомне-ния в своих силах и правильности реше-ния. Степь сибирская уже подвыгорела, но попадавшиеся берёзовые колки (так у нас называли рощи) желтизной ещё не тронуло. Поля наполовину уже были скошены. Я знал, что это убрали яч-мень. Пшеницу мой дядя Боря-комбайнёр убирал в начале сентября. Навстречу попались две-три машины, на бортах которых висели написанные на кумачовых полотнах лозунги «Уро-жай — фронту!», «Не оставим на полях ни зёрнышка!» Машины возвращались с элеватора, который в прошлом году го-рел, а сейчас уже восстановлен. Мы, мальчишки, бегали и помогали тогда во

11

время пожара вёдрами переносить зерно подальше от горевшего здания. К полуд-ню степь поднакалилась, я повязал на голове рубашку, в кепку-то я насыпал собранную вчера землянику. Захотелось пить, и вот тут-то земляника пригоди-лась. Ел её, конечно, немытую. Да мы в то время этого и не делали. Лес-то был чистый, без химии. Жажду утолил, и кепка снова оказалась на голове. Когда прошёл половину пути, солнце пошло на убыль. Я зачем-то снял ботинки и пове-сил их на палку и дальше шёл пешком. Показался знаменитый совхоз «Овце-вод». Я в нём однажды бывал, значит, Марьяновка уже недалеко. Километров десять-двенадцать. У дороги стояло зда-ние школы, возле него возились на гряд-ках мальчишки и девчонки моего воз-раста. Один из них поманил меня рукой, но я, испытывая беспокойство, продол-жал идти. Он свистнул, и человек десять из них поднялись с грядок и догнали. «Ты чего с нами не хочешь порабо-тать?» — насупив бровишки, спросил, одетый в тельняшку, старший. Из-за его спины выскочил замурзанный малыш лет шести и запел, пританцовывая пере-до мной:

Едитё, да серитё,А на работу не идёте!Щелбанов ему надо надавать!

Парнишка отодвинул малыша. И я об-ратился к нему, понимая, что он глав-ный: «Да мне некогда, я в Марьяновку иду, а солнце уже садится».

— А у тебя кто в Марьяновке?— Родители.Он помолчал и не без укора сказал: «А

у нас у всех родные погибли в Ленингра-де, а у меня — в Кронштадте». Вот что! Это же известный детдом для блокадных детей, вывезенных в прошлом году из Ленинграда. И эти ребята — сироты. Я почувствовал себя виноватым, помолчал и тихо сказал: «А у меня папа учился в Ленинграде. Он — машинист. А мама его ждала и жила на Лиговке».

— Ой ты, — охнул замурзанный тан-цор, — у меня же там тётя жила, — и всхлипнул.

— Ладно, питерский, — потеплел юный моряк, — как там на фронте? У нас тут радио не работает. А газеты че-рез неделю провозят.

Уж тут я красочно рассказал им всё: и про Орёл, и про Белгород, и про то, что на-ши танки их хвалёных «тигров» раздол-били, и про салют в Москве, и про то, что мне доверили красную ленточку фронтов на карте в Марьяновке передвигать на за-пад. И про Зою Космодемьянскую, и про Шуру Чекалина. Мальчишки окружили меня и внимательно слушали. Карапуз подошёл ближе и даже раскрыл рот.12

Один из ребят спросил: «А Ленинград-то когда?» Кронштадтский солидно от-ветил за меня: «Когда Верховный ре-шит...» Все попрощались со мной за ру-ку, а старший с теплотой попросил: «Приходи ещё, когда родителей уви-дишь». Я кивнул головой и пошёл, по-том обернулся, увидел, что они не расхо-дятся, помахал рукой и двинулся впе-рёд. Навстречу ехала небольшая телега, набитая сеном, сверху сидел дед, кото-рый с удивлением посмотрел на меня и, узнав вчерашнего политинформатора, показал на телегу: «Давай, цурюк, по-ехали назад». «Рядом уже», — опаса-ясь, чтобы он меня не усадил и не увёз обратно, спешно уверил я. Хотя было-то ещё километров десять.

Солнце уже чиркало горизонт, и тут впервые я почувствовал не усталость в ногах, а опасность, которая почему-то шла снизу. Да, по лощинкам полз вечер-ний туман, но не он же мне грозит, хотя и похолодало. Да, вверху загорелось не-сколько звёздочек, но ведь ещё довольно светло — дорогу я различаю. Да, кругом никого нет, но я ведь почти в полном одиночестве и шёл целый день. А теперь нет, не в одиночестве, когда стал ози-раться, то увидел слева метрах в двух-стах размеренно бегущую собаку. Не ма-ленькую, а большую серую овчарку. Вот и попутчик, подумалось вначале. Но на мои возгласы и помахивания рукой, что-бы она подошла, собака не реагировала, хотя чуть-чуть приблизилась. Приогля-

нувшись, я увидел острые уши и, как мне показалось, в сумерках блеснули глаза. Волк! Я сразу вспомнил рассказы Кольки Плотникова, что во время войны их немало развелось вокруг Марьяновки и что у его родных в Усовке волки пере-резали всех овец, забравшись в сарай, и перегрызли горло собаке.

Ну и так что же: испугаться и бежать? Нас этому не учили. Надо показать, что не боюсь, и в руках у меня палка. Я взял ботинки в левую руку, а палку крепко зажал в правой. Волк, однако же, двига-ясь параллельно, приблизился ещё ме-тров на пятьдесят. Так дело не пойдёт, надо его испугать, решил я. И громко за-пел песню «По военной дороге шёл в борьбе и тревоге боевой восемнадцатый год!» Волк прекратил сближение, но шёл параллельно. Потом затянул по-громче: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперёд!», «На границе тучи хо-дят хмуро, край суровый тишиной объ-ят». Волк то выплывал из темноты, то скрывался в ней, отчего становилось ещё страшнее. Я шёл вперёд скорее уже боком, выставив палку в сторону парал-лельного попутчика. Бога-то нет — учи-ли нас тогда в школе, но как-то непроиз-вольно я произнёс слова, которые часто повторяла тетя Дуня: «Помоги, Госпо-ди». Расстояние было уже совсем не большое, наверное, уже метров пятьде-сят. И я решил, что сейчас ещё надо за-петь самое героическое, самое бесстраш-ное, что повергло бы волка в панику.

13

Вставай, страна огромная!Вставай на смертный бой!

На какой-то высокой, но не визгливой ноте понеслось над степью.

— Ну, волк, ты нас так просто не возь-мёшь! — стал выкрикивать я и продол-жил: — «Пусть ярость благородная вскипает как волна...»

Волк присел, глаза его загорелись фо-нарями и, казалось, он готов был прыг-нуть вперёд. Но он внезапно развернул-ся и напоследок, блеснув желтизной глаз, отпрянул в темноту.

«Стой! Ты Валерий из «Ротармейца» и в Марьяновку идёшь от деда Шмидта». За мной остановился грузовик, полоснувши фарами по мне и по дороге. Вот откуда по-лыхающие желтизной глаза у волка.

Я, ещё полный переживаний, с радо-стью ответил: «Да, да, вот почти рядом». «Нет, дорогой, не рядом, а едем, сдадим зерно и утром отвезём тебя в «Ротарме-ец». Конечно, я посопротивлялся, но, честно говоря, топать в темноту как-то не хотелось. На элеваторе шофёр и его напарник положили меня на нарах меж-ду собой. «Ты парень шустрый — вдруг ещё раз захочешь сбежать».

Когда сдали зерно, я понял, что сопро-тивляться бесполезно, и покорно поехал обратно. У ворот дядя Иван, как назвал себя пожилой шофёр, крикнул: «Дед, принимай ходока». Калитка распахну-лась, из неё выбежала мама и вместо ожидаемой затрещины обняла и запри-говаривала: «Валька, Валька, как же так можно? Как же можно? Нам ночью сообщили, и мы вот со стариком на ко-быле Машке примчались, а тебя нету нигде». «Да, мама, я почти дошёл, вот шофёр помешал». «Дедушка сказал, что видел тебя, когда ехал вечером, ребята из «Овцевода» тоже видели, а тебя нет нигде!» Мама плакала редко, а тут мах-нула рукой и стала вытирать слёзы. За-трещину я, правда, получил, но не от неё, а от брата Стаськи, который пригро-зил: «Ну, ходок, подожди ещё дома, на орехи достанется». Я обиженно в ответ: «Ведь я же две политинформации про-вёл». Дома, правда, меня не наказыва-ли, а прозвище «ходок» закрепилось и, может быть, вспоминая этой свой пер-вый «суворовский переход», я стал че-рез пять лет чемпионом Полтавской об-ласти по спортивной ходьбе, конечно среди школьников.

14

И если бы сегодня спросили меня, каким датам нашего прошлого я придал бы статус святости, то назвал бы День Победы 9 мая и 12 апреля — День космонавтики.

А подлинная русскость и состоит в умении со-хранять жизненную силу и не терять духа, во-преки давлению обстоятельств; и если требует душа, утолять свои печали общением и песня-ми, молитвами и исповедями.

Русскость может быть присуща не только чело-веку сугубо русскому, но украинцу или белору-су, татарину или дагестанцу, осетину или баш-киру и т.д. — представителю любой националь-ности на территории России и за её пределами. Она — в лучших чертах многонациональной русской нации — доброте и всеотзывчивости, душевности и милосердии, исторической геро-ической преемственности, готовности встать на свою защиту и поспешить на помощь другим.

Велик и многообразен Божий замысел России. В нём такие глубины и высоты, устремление к которым выведет Русь и её спутников на спа-сительный путь, вопреки всяческим пророче-ствам грядущего светопреставления. Будем выше и духовнее — и всем миром выйдем к вы-сотам, на орбиту всеобщего спасения. В Рос-сию надо только верить, как верили столетия назад, творя её неповторимую историю. И это спасёт и её, и весь мир.

«Я счастлив, что посвятил свою жизнь восслав-лению героических деяний и личностной стати русского адмирала Фёдора Ушакова, выступил с инициативой о его канонизации».

Валерий Ганичев, писатель, историк, человек служения, всю свою жизнь посвятил России, ее священной истории и культуре. Он много лет работал в «Роман-газете», при нем началось издание «Детской Роман-газеты». Главной книгой его жизни стал роман-эпопея «Адмирал Ушаков». И, может быть, впервые герой книги усилиями автора и многих людей был причислен к лику православных святых и прославлен Русской Православной Церковью как святой праведный воин Феодор, адмирал флота Российского, непобедимый. Таким был и сам Валерий Николаевич — непобедимым и всегда верным России.

О русском

С Егоровым и Кантария. Они водрузили знамя Победы над Рейхстагом

Михалков, Леонов, Ганичев

С маршалом Жуковым

15

Валентин Михайлович Сидо-ров родился и сделал пер-вые шаги в искусстве на

Тверской земле, о которой Илья Ефимович Репин, не раз бывавший здесь, говорил: «Это сама Россия, вся душа её здесь, вся прелесть её, это как песня!» Учился живописи в Ленинграде и Москве, вначале в Репинском, а затем в Суриковском художественных институтах. Но со-стоялся как художник на родной земле. Не было ни одного года в его жизни, чтоб не провел он месяц-другой в родной деревеньке Коро-вино, а теперь в нескольких десят-ках километров от нее в селе По-дол. Он даже книгу написал о своей малой родине, бездонном роднике вдохновения, да так и назвал её — «Край вдохновения». Тут творили многие великие русские мастера: Венецианов, Репин, Шишкин, Чи-стяков, Нестеров, Левитан, Бог да-нов-Бельский.

Сидоров достойно продолжил традиции мастеров. При имени Ва-лентина Сидорова прежде всего вспоминаются такие картины, как «Пора безоблачного неба», «Сеяте-ли», «Сенокос», «Моя школа», «Воз-ле старых сараев», «День Победы», «На теплой земле». Некоторые из них находятся в Третьяковской гале-рее, другие в Государственном Рус-ском музее, большинство же раз-бросано по музеям страны. Самая большая коллекция — в Твери.

Валентин Михайлович — народ-ный художник СССР, действитель-ный член Российской академии ху-дожеств, председатель Союза ху-дожников России, президент кон-федерации художников стран СНГ. Он профессор Суриковского худо-жественного института. Валентин Сидоров — художник ярко выра-женного национального характера. Его творчество обращено к Родине, России и всеми своими глубинны-ми нитями связано с ее судьбой. Мастер «одухотворенного пейза-жа», В. М. Сидоров создал само-бытную живописную летопись о жизни природы, ее извечном круго-вороте и неразрывных связях с судьбами русской деревни.

Валерий Ганичев в 11-м классе

Семья. 1 ряд:

мама Анфиса Сергеевна, брат Шурик,

отец Николай Васильевич. 2 ряд:

братья Валерий, Николай и Станислав

С дочкой Мариной и правнучками Ульяной и Тасей

Валерий Николаевич с внучкой Анастасией в Переделкино

16

РУССКИЙ

МУЗЕУМ

Валентин СИДОРОВИз книг Валентина Сидорова

ПЕРВЫЙ РИСУНОК

Накануне Крещения баба Елена, замесив мел на молоке, побелила печь и вышла во двор, наказав мне строго-настрого руками печку не трогать.

— Иначе на побелке следы от пальцев останутся. Понял?

Скоро мне надоело одному сидеть в хате, и я подался на улицу. Хозяином нашего двора был здоровенный петух Петька. И мне порой казалось, что его побаивается да-же бабушка. Только я не боялся Петьку. И чтоб доказать это, взял хворостину и по-гнался за петухом.

Во дворе поднялся невообразимый шум. С огорода прибежала бабушка, отняла у ме-ня хворостину и прогнала в хату.

Я разревелся от досады и, забравшись с коленями на лавку, уставился в окошко. По двору важно расхаживал Петька. Он словно смеялся надо мной.

Тогда я слез с лавки, достал из печи уго-лёк и по свежей побелке нарисовал, как

мог, нахального петуха, затем несколько раз стукнул его по гребню.

— На тебе, на тебе... Я хозяин двора! Понял?

И только после этого уснул. Проснулся от криков бабы Елены:

— Что ж ты наделал, Сидорёнок! Завтра Крещение. Ну, погоди у меня!

Я знал, что бабушка у меня добрая и мне ничего не будет. Побурчав, она взяла кисть и по-новому побелила печь. Только уголь так глубоко въелся в мел, что петух мой ещё несколько лет просвечивал сквозь по-белку. А меня с той поры прозвали в дерев-не художником. Шёл в ту пору «художни-ку»... шестой год!

5 мая 2018 года Валентин Михайлович Сидоров отметил своё 90-летие

«Тёплая земля» в живописи

Весенний дождик. 1957 г. Тёплая земля. 1962 г.

17

КАРТИНКИ ИЗ БУКВАРЯ

Хотя рисовать я начал раньше, чем писать и читать, не знаю, стал бы я художником, если бы не другая моя бабушка — бабка На-талья. Она была единственной грамотницей на селе.

Узнав от бабы Елены о моих художествах на печи, сказала вполне серьёзно: «Видно, Валёк, пришла пора за учёбу браться».

Первым моим букварём стала старая хре-стоматия, подаренная моему прапрадеду князем Гагариным.

Повторяя за бабушкой слова, я не спу-скал глаз с картинок, которыми была густо пересыпана книга.

Скоро бабка Наталья заметила это моё пристрастие и спросила ласково:

— Нравятся картинки, внучек?— Угу, — буркнул я.

На тёплой земле. 1957 г. Возле старых сараев. 1976 г.

Гроза прошла. В начале мая. 2003–2008 гг.

18

— И правда, хороши,— согласилась ба-бушка и добавила: — А нарисовал их наш земляк, Алексей Гаврилович Венецианов. Большой художник был... Ну, на сегодня хватит, мне пора обед стряпать.

Она повернулась к печке, а я, схватив хрестоматию, в который раз стал разгляды-вать картины Венецианова. Я не мог ещё

твёрдо выговорить его имя, но именно рабо-ты Венецианова открыли мне окно в боль-шой мир... Одно дело было видеть гумно, пашню, жниц, многочисленных сверстни-ков моих — Захарок — в своей деревне, и совсем другое — в толстенной книжище, на гладкой, плотной бумаге, в цвете... Это бы-ло похоже на чудо!

Весна. Высокое небо. 1960 г. На лужке. 1968 г.

Тихая моя родина. 1985 г.

19

я вдруг оказался у великого океана, имя ко-торому Искусство. Плавать я не умел, но прыгнул в него не раздумывая!..

«У НЕГО ТАЛАН...»

Последнее военное лето я встретил, как обычно, в Коровино. Зимой учился в Мо-скве, в средней художественной школе, а на лето подавался в родные места. Подкор-миться и порисовать. Да и грех было, живя на Волге, в двух шагах от Валдая и озера Селигер, не взяться за кисть.

Пока я бродил с этюдником по лесам и весям, к бабушке приходили соседи, мол-ча разглядывали мои рисунки и качали го-ловой:

— Баловство всё это. Война идёт, а Валь-ка ваш всё малюет. Разве это профессия для настоящего мужика? Вот ровесник его, Колька, слесарем стал, поди, уже... А то...

Бабушка, помолчав минуту, отвечала всегда одно и то же:

— Талан у него...Только теперь, став художником, про-

фессором в Сургасовском институте, понял, как твёрдая уверенность бабушки в моих способностях помогла мне сделать правиль-ный выбор.

Во мне вновь вспыхнуло острое желание рисовать. Но я хорошо помнил петуха на печи, видел, как огорчил бабу Елену... Я снова и снова листал хрестоматию... Нако-нец, решившись, подошёл к печи, потянул бабку Наталью за подол:

— Бабуль, а бабуль...— Чего тебе, внучек?— А я смогу, как этот... Вецианов, рисо-

вать?— Будешь хорошо учиться — смо-

жешь, — уверила меня бабка Наталья.И правда, картины Венецианова стали

для меня тем порогом, перешагнув который

Гори, гори ясно. 1960–2008 гг.

Святая гора. 2002 г.

20

Маленький мальчик получил в подарок новый набор цветных карандашей. Он дав-но этого ждал, потому что очень любил ри-совать, а старые карандаши стали совсем короткими. Мальчик убрал их в дальний ящик стола и вскоре забыл об этом.

Шли дни... В альбоме у ребёнка станови-лось всё больше красочных рисунков. Он радовал ими родителей и гостей, которые приходили в их дом. Все они хвалили его, говоря: «У тебя талант настоящего худож-ника!» Мальчик же считал, что столь инте-ресные рисунки у него получаются благода-ря новым карандашам самых разных оттен-ков. А старые карандаши, забытые и нико-му не нужные, лежали в ящике.

— Неужели наш хозяин так и не вспом-нит про нас? — спросил однажды своих бра-тьев Голубой карандаш.

— Зачем мы ему теперь, когда у него есть новые? — с грустью ответил Фиолетовый.

— Но ведь он так нас любил! — с надеж-дой продолжал Голубой карандаш. — На-

пример, мной он рисовал небо, окна домов, плащи королевских мушкетеров.

— И я остался почти на каждом рисун-ке, — с улыбкой заметил Жёлтый. — Если там изображён день, то он непременно яс-ный, и мной нарисовано солнце и его лучи. Если на картине ночь, то вы обязательно най-дёте жёлтые звёзды на тёмном небосклоне.

— А мной наш хозяин любил раскраши-вать средневековые замки и неприступные крепости, на фоне которых героически сра-жались благородные рыцари за сердца пре-красных дам, — вспомнил Серый каран-даш. И обратился к Коричневому:

— Помнишь, тобой он всегда рисовал крыши, поэтому мы были неразлучны.

— А наши оттенки остались на цветоч-ных и ягодных лесных полянах и в са-дах, — подхватили Оранжевый, Зелёный, Красный и другие карандаши. — Хозяин рисовал пейзажи и натюрморты с не мень-шей любовью и старанием, чем морские ба-талии и смелых всадников на конях.

Павел ЧуйковХудожник О. Ионайтис

СветрадугиСКАЗКИ ДЛЯ ДЕТИШЕК,

СЕСТРЁНОК И БРАТИШЕК

21

Постепенно загрустившие было каранда-ши повеселели. Они с улыбкой вспоминали созданные рисунки, их согревала мысль о том, что, возможно, в будущем мальчик станет прекрасным художником и будет ра-довать своими картинами миллионы людей во всём мире. Вдруг послышались чьи-то одинокие всхлипывания. Это плакал ока-завшийся в самом дальнем углу тёмного ящика Белый карандаш:

— Какие же вы все счастливые! Вы до-ставили столько радости нашему хозяину. А я так ему и не понадобился...

Дело в том, что когда мальчику подарили этот набор карандашей, он удивился:

— Мама, папа, а зачем здесь карандаш белого цвета? Что можно им нарисовать на чистом листе бумаги?

И громко рассмеявшись, добавил:— Только человека-невидимку!Действительно, пока юный художник

пользовался старым набором, белый цвет ему ни разу не пригодился. Со временем каранда-ши становились всё короче и короче, только Белый не менялся в размерах. Он стал высо-комерно и зло подшучивать над другими:

— Как же быстротечна ваша жизнь, ско-ро станете никуда не годными. А мой век, в отличие от вашего, долгий.

— Зато мы любимы! — возражали ему другие карандаши. — Посмотри, с каким чудесным блеском в глазах мальчик созда-ёт с нашей помощью каждый новый рису-нок. Он с нами почти не расстаётся.

— Я лучше посмотрю, с каким равно-душным видом он скоро выбросит всех вас

в мусорное ведро! — продолжал ухмылять-ся вечно новый Белый карандаш.

Тогда, в ответ на эти оскорбления, все пе-рестали с ним разговаривать, словно не за-мечая его. В итоге он тоже оказался в даль-нем ящике, вместе со своими братьями.

Но как-то раз на одном из рисунков маль-чик изобразил радугу. Она появилась на се-ром сентябрьском небе вскоре после про-шедшего дождя, лужи от которого были видны на дороге в нарисованном старинном переулке. Картина навевала грусть, она по-лучилась слишком мрачной, а юный ху-дожник, наоборот, хотел, чтобы радуга на рисунке дарила людям надежду на лучшее.

— Мне кажется, ты нарисовал небо слишком темным, — подсказала мальчику мама. — Оно должно быть чуть светлее, тог-да все будут в первую очередь обращать внимание на разноцветную радугу, отмечая изменения погоды в лучшую сторону.

Но как теперь показать на законченном рисунке, что день становится ясным, что причин для печали нет? Неожиданно маль-чик вспомнил о Белом карандаше.

— Надо же, как новый! — сказал он, до-став карандаш из ящика. — Выходит, что и ты можешь быть полезен.

Юный художник изобразил на сером не-бе белую дымку вокруг радуги, придав ри-сунку светлые тона. День на картине стал казаться яснее, белый цвет словно добавил изображению прозрачного, чистого возду-ха. Закончив рисунок, мальчик хотел сно-ва убрать карандаш в ящик, но, подумав, положил его в коробку с новым набором.

Папа долго рассматривал работу сына, внимательно изучая каждую деталь, после чего, довольный, назвал ребёнка умницей и прочитал строки из полюбившегося когда-то стихотворения:

Лужи, холод, пасмурное небо,Свежий ветер, больше ничего,Никогда так дождь назойлив не был,Наступила осень, только и всего.Не беда, что холодно и сыро,Что становится короче день,Снова в марте побегут ручьи игриво,В мае снова зацветёт сирень!

«Получается, что и я могу пригодиться, и я могу послужить людям! — счастливо улыбнувшись, подумал Белый каран-даш. — Наверно, сейчас все мои братья гор-дятся мной».

Для него это было очень важно.22

Что и говорить, при имени Николая Васи-льевича Гоголя вспы-хивает целая гамма чувств. И не только п о т о м у , ч т о Г о -голь — автор таких популярных коме-дий, как «Ревизор» и «Женитьба». В его багаже — и «Нос», и «Портрет», и «Мёрт-вые души», и «Выбран-ные места из переписки с друзьями» — серьёзней-шие вещи. А рядом — «Вий», «Вечера на хуторе близь Диканьки», где фантазия автора бьёт ключом, а читателю хватает времени и удивиться, и посмеяться.

И всё же чаще всего при имени Гоголя вспоминается «Ревизор». Не потому, что пьеса эта возвышается над всем, что сделал Николай Васильевич. Просто именно «Ревизор» не только наиболее известен, причём и за пределами Рос-сии, но и наиболее любим, особенно зри-телем. Я уже не говорю о совершенстве формы, ювелирной точности языка, хо-рошем, здоровом юморе, что пронизы-вает всю пьесу; о том, что столько в «Ре-визоре» от нас самих, даже если мы ни-кому и никогда в этом не признаемся...

Мне повезло видеть эту пьесу в мо-сковском театре Сатиры с Андреем Ми-роновым в главной роли. Это было такое пиршество мастерства, вдохновения, артистического озорства, что я до сих пор слышу его голос и помню то состоя-ние полнейшего счастья, что выпадает очень не часто и остаётся в памяти на всю жизнь.

«...Вы, может быть, думаете, что я только переписываю; нет, начальник отделения со мной на дружеской ноге. Этак ударит по плечу: «Приходи, бра-тец, обедать!» Я только на две минуты захожу в департамент, с тем только,

чтобы сказать: «Это в о т т а к , э т о в о т так!» — рассказывает Хлестаков, всё более входя в раж. Он ви-дит, что ещё чуть- чуть, и обе дамы, Анна Андреевна и её дочь Марья Антонов-на, непременно попа-

дут в его сети, а го-родничий, Антон Ан-

тонович, уже весь на-прягся, ловя каждое

слово столичного «на-чальника».«...С Пушкиным на друже-

ской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что, брат Пушкин?» — «Да так, брат, — отвечает, бывало, — так как-то всё...» Большой оригинал». И уже сам себя записывает в писатели, уверяя, что, помимо господина Загоски-на, и он — тоже автор «Юрия Милос-лавского», правда, уже другого. Фанта-зия Хлестакова, после обильного обеда с вином, бьёт уже через край, он (в ис-полнении Миронова) впрыгивает на ди-ван, садится верхом на его спинку, раз-машисто жестикулирует, — и все не-вольно следуют за ним не только глаза-ми, но и подобострастными позами, а Хлестаков — уже на высшей точке за-вирального блаженства и лёгкой побе-ды над «отцами» города.

«...Ну, натурально, пошли толки: как, что, кому занять место?.. После ви-дят, нечего делать, — ко мне. И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры... можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров! Каково положение? — я спрашиваю. «Иван Александрович, ступайте депар-таментом управлять!».

Даже в этих небольших отрывках так явен гений Гоголя, потому что только через такой язык — гибкий, органич-ный, естественный для того или иного

ИМЕНА

Блистательный талантВалентина Коростелёва Ф. А. Моллер.

Портрет Н. В. Гоголя. 1841 г.

23

героя пьесы — можно было представить во всей «красе» персонажей «Ревизо-ра».

«...Ничего не вижу. Вижу какие-то свиные рылы вместо лиц, а больше ни-чего», — поняв весь ужас своего поло-жения, констатирует городничий в кон-це пьесы, тот самый, что «мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы об-воровать, поддевал на уду! Трёх губер-наторов обманул!..» Таким откровением Антона Антоновича Гоголь окончатель-но «дорисовывает» портрет главного чи-новника уездного города Н, — его уро-вень, его «культуру», его жизненные «идеалы».

Создание этой бессмертной комедии приходится на достаточно молодые го-ды Гоголя, его талант ещё не обстрелян едкой критикой, чаще всего несправед-ливой, ещё в душе жива радость всеоб-щего признания и одобрения «Вечеров на хуторе близ Диканьки», когда уже всем стало ясно, что в русскую литера-туру пришёл гениальный, со своим го-

лосом, писатель... Вот почему так мно-го в «Ревизоре» поэтической лёгкости, остроумия, радости самого творчества. А язык пьесы буквально фонтанирует афористичностью и юмором.

«...Что ж вы полагаете, Антон Анто-нович, грешками? Грешки грешкам — рознь. Я говорю всем открыто, что беру взятки, но чем взятки? Борзыми щен-ками. Это совсем иное дело», — рассу-ждает на полном серьёзе судья Ляпкин-Тяпкин.

По-своему «убедителен» попечитель богоугодных заведений Земляника: «...Человек простой: если умрёт, то и так умрёт; если выздоровеет, то и так выздоровеет».

Пытаясь навести в городе хоть какой-то порядок, городничий пеняет судье, что от заседателя всегда дурно пахнет. На что судья, не последний в округе че-ловек, отвечает: «Нет, этого уже невоз-можно выгнать: он говорит, что в дет-стве мамка его ушибла, и с тех пор от него отдаёт немного водкою».

Одни только имена-фамилии главных действующих лиц стоят целого сатири-ческого рассказа: городничий Сквоз-ник-Дмухановский, судья Ляпкин-Тяпкин, почтмейстер Шпекин, нераз-лучные сплетники Добчинский с Боб-чинским и конечно же незабвенный Хлестаков.

До сих пор по России гуляют такие афоризмы из «Ревизора», как:

«Оно конечно, Александр Македон-ский герой, но зачем же стулья ло-мать?»

«А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!»«Чему смеетесь? над собою смеетесь!..

Эх вы!..» — выносит приговор городни-чий — и себе, и своей «команде».

А чтобы уж не было никакого сомне-ния в намерении автора вывести на чи-стую воду чиновничий произвол и бес-культурье, Николай Васильевич пред-варяет пьесу известной пословицей:

«На зеркало неча пенять, коли рожа крива».

Но смех смехом, а премьера «Ревизо-ра» 19 апреля 1836 года в Санкт-Петербурге обернулась для Гоголя чуть ли не шоком. Принятая доселе на ура во многих гостиных Северной столицы, пьеса была раздраконена официальны-ми кругами, вероятно, узнавшими себя в героях постановки.

Миргород. Старосветский уголок в городе

Е. Кибрик. Тарас Бульба. Иллюстрация

24

Сюжет «Ревизора», как и «Мёртвых душ», сказывают, подарил Гоголю Пушкин, которого Николай Василье-вич боготворил. И так случилось, что, будучи за границей, в Риме, в разгар ра-боты над «Мертвыми душами» Гоголь узнаёт о гибели Александра Сергеевича. Это известие потрясает его, и он уже от-носится к своей работе как к творческо-му завещанию гениального поэта. Кста-ти, через три года на своих именинах (в доме Погодина) Николай Васильевич знакомится с Лермонтовым — творче-ским преемником Пушкина, смело бро-сившим перчатку недругам своего ку-мира.

И вдруг — неожиданная повесть «Нос», в которой гоголевская фантасти-ка берёт такую высоту, что и ныне чита-тель только диву даётся смелости и глу-бине замысла... Гений Гоголя продол-жал удивлять и радовать истинных це-нителей русской литературы. В это же время, в 1835 году, выходит сборник «Миргород», где опубликована замеча-тельная повесть «Тарас Бульба» — гимн во славу борьбы за независимость наро-да и связанных с ней бесценных уз това-рищества. Невозможно без волнения читать уже широко известные строки:

«...Вот в какое время подали мы, то-варищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше товарищество! Нет уз свя-тее товарищества! Отец любит своё ди-тя, мать любит своё дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: лю-бит и зверь своё дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, мо-жет один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких то-варищей».

Когда польские «ляхи» хотели под-мять под себя исконные казацкие, они же русские земли, утвердить свою ве-ру, — в рядах Запорожской Сечи вышел на борьбу с ними коренной полковник Тарас Бульба вместе с сыновьями Оста-пом и Андрием.

Неожиданно узнав, что Андрий ради любви предал священную борьбу, Тарас сам убивает сына.

Второй сын, Остап, попадает в плен к врагам и терпит мучительную смерть от них.

Тарас Бульба пытается пробиться к сыну, но не успевает.

«...Но когда подвели его к последним смертным мукам, — казалось, как буд-то стала подаваться его сила. И повёл он очами вокруг себя: боже, всё неведо-мые, всё чужие лица! Хоть бы кто-нибудь из близких присутствовал при его смерти!

— Батько! где ты! Слышишь ли ты?— Слышу! — раздалось среди всеоб-

щей тишины, и весь миллион народа в одно время вздрогнул».

Храбрый казак, истинный сын своего народа, Тарас Бульба в неравной схват-ке и сам попадает в руки захватчиков.

25

Его пытают огнём, но, собрав последние силы, он бросает в лицо врагам:

«...Что, взяли, чертовы ляхи? Думае-те, есть что-нибудь на свете, чего бы по-боялся казак? Постойте же, придёт вре-мя, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и те-перь чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..»

«...А уже огонь подымался над ко-стром, захватывал его ноги и разостлал-ся пламенем по дереву... Да разве най-дутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!»

Несомненно, «Тарас Бульба» — одно из самых ярких произведений Гоголя, с огромным воспитательным зарядом...

В конце 1841 года Николай Василье-вич возвращается в Россию, и уже сле-дующей весной «Похождения Чичико-ва, или Мёртвые души» выходят в свет.

И снова, после первых кратких по-хвальных слов, над головой писателя повисает туча едких отзывов, где Гоголь обвиняется во всех смертных грехах, которые соединяются в одном: «клевета на действительность». И это тоже легло тяжёлым камнем на его душу. И дело не только в человеческой, вполне понят-ной, обиде. Он снова не понят, он снова не прочитан так, как заслуживает. Ни поэзия многих и многих страниц, по-свящённых России, ни надежды, свя-занные с ней, ни искренняя горечь за её вековые болезни, ни фантастически точные портреты главных героев, ни, наконец, волшебный язык поэмы, — не были поняты и приняты людьми, вер-шившими суд над задушевным трудом писателя.

«...Проснулся: пять станций убежало назад; луна, неведомый город, церкви с старинными деревянными куполами и чернеющими остроконечьями, тёмные бревенчатые и белые каменные дома. Сияние месяца там и там: будто белые полотняные платки развешались по сте-нам, по мостовой, по улицам; косяками пересекают их чёрные, как уголь, тени; подобно сверкающему металлу блиста-ют вкось озарённые деревянные кры-ши, и нигде ни души — всё спит. Один-одинёшенек, разве где-нибудь в окошке брезжит огонёк: мещанин ли городской тачает свою пару сапогов, пекарь ли

Музей Н. В. Гоголя. Великие сорочинцы Полтавская область Церковь Симиона-Столпника на Поварской улице в Москве, ко-торую посещал Гоголь

Н. В. Гоголь на памятнике «1000-летие России» в Великом Новгороде

26

возится в печурке — что до них? А ночь! Небесные силы! какая ночь совершает-ся в вышине! А воздух, а небо, далёкое, высокое, там, в недоступной глубине своей, так необъятно, звучно и ясно рас-кинувшееся!..»

Действительно, только мёртвые души могли пройти мимо такой прозы, слив-шейся фактически с поэзией. И опять же, оглянешься по сторонам — и будто не прошли столетия со времён нашего любимого Николая Васильевича! Тут тебе и бессмертный Плюшкин со связ-кой ключей от сундуков, и вальяжный Манилов, днём и ночью мечтающий о замечательной жизни, но ничего для этого не делающий! А Ноздрёв со своим необузданным характером, от которого порой страшно окружающим, потому что человек этот не умеет держать себя в руках, когда что-то происходит не по его желанию? И пройдоха Чичиков, но-ровящий обмануть и того, и другого, со-всем как некоторые деловые люди се-годня, которые хотят быстро разбога-теть, но как-то бы меньше работая! И опять — посмеётся читатель над всем этим, а после и призадумается: нет, не просто так Гоголь выдумал все эти исто-рии, не просто так сделал такими ярки-ми, такими своими, русскими, персона-жей своих произведений!

В эти годы Гоголь много размышляет на вечные темы взаимоотношения вла-сти и таланта, в письмах из-за границы рассуждает о путях развития России, о духовности и гражданском долге — сло-вом, обо всём, что видел и о чём пережи-вал как писатель и православный чело-век. И потому вполне естественно появ-ление книги «Выбранные места из пере-писки с друзьями», которая опять-таки подверглась нападкам критики. А мы, благодарные читатели, возьмём на воо-

ружение некоторые напутствия нам ве-ликого писателя и гражданина.

«Друг мой, храни вас Бог от односто-ронности: с нею всюду человек произве-дёт зло: в литературе, на службе, в се-мье, в свете, словом — везде.

Односторонний человек самоуверен; односторонний человек дерзок; одно-сторонний человек всех вооружит про-тив себя. Односторонний человек ни в чём не может найти середины».

«Побеждать гнев гораздо труднее то-му, кто ещё не подозревает в себе этого греха. А кто уже узнал, что в нём есть гнев, тому легче. Он уже знает, против чего ему следует действовать, кто его истинный враг...»

«...Неудачи посылаются нам для то-го, чтобы заставить нас лучше и внима-тельнее рассмотреть то же самое дело, чтобы пробуждать наш ум и раздвигать ему поприще. Все наши неудачи проис-ходят от нас самих: мы или поспешили, или пропустили что-нибудь, или не рас-смотрели всех качеств тех людей, с ко-торыми нам случилось иметь дело...»

И наконец: «...Тому, кто пожелает ис-тинно честно служить России, нужно иметь очень много любви к ней, которая бы поглотила уже все другие чувства, — нужно иметь много любви к человеку вообще и сделаться истинным христиа-нином во всём смысле этого слова».

Памятник Н. В. Гоголю в Москве. Скульптор Н. А. Андреев 27

Получив от редакции задание написать о каком-нибудь уголке России,я не стал мудрствовать лукаво. Решил рассказать вам, ребята, о Саратове. Почему? В юно-сти побывал на гастролях в этом слав-ном городе. Впечатление на меня он произвёл обворожительное. Но толком его рассмотреть не удалось. По три спек-такля в день для местной детворы играть приходилось. Не до экскурсий было. А тут отправился в кассу, купил билет на самолёт. Долечу с ветерком.

Увы. Долететь с ветерком не получи-лось. Рейс постоянно откладывали. Так что в аэропорту борт приземлился дале-ко за полночь. Вышел из здания в на-дежде взять такси, добраться до бли-жайшей гостиницы, завалиться в кровать,а с утра...

Как вдруг на противоположной сторо-не площади увидел Олега Павловича Табакова, призывно машущего рукой. Вместо того чтобы пробормотать про се-бя: «Чур меня, чур...» — поспешно ки-нулся ему навстречу.

Бывший Художественный руководи-тель МХТ с присущим ему лукавством поглядел на меня.

— Удивлены?— Не то чтобы...— Ну, конечно, — спохватился он. —

Вам не часто доводится общаться с па-мятниками. Вы к этому времени сны-разглядываете, а наша жизнь после по-луночи начинается.

— Почему после полуночи?— Книжку Сельмы Лагерлёф «Чу-

десное путешествие Нильса с дикими гусями» в детстве открывали?

— Открывал.— Там же чёрным по белому написа-

но, что мы с полуночи до первых пету-хов свободно сходим с постаментов и живём своей жизнью.

— Вспомнил! — хлопнул я себя по лбу. — Там бронзовый король за Ниль-сом гнался. Я видел в интернете фото-графию. На ней вы широко шагаете по Саратову. Только... как бы поточнее вы-разиться... В бронзе вы юный, порыви-стый...

— А сейчас перед вами согбенный старец, что ли? Встреть я вас пацаном, вы меня бы не признали. Вот я и перево-плотился в зрелого товарища.

— Но рядом с вами на фотографии находился любимец детворы — кот Ма-троскин.

— Ищи его свищи, — отмахнулся Та-баков. — По чердакам шляется, в фор-точки шастает. Это же он на хвосте при-нёс новость о вашем приезде. Залез в какую-то контору, увидал телеграмму с просьбой оказать вам содействие. В по-мощь местного краеведа отрядить. Ко-му же, как не мне, выросшему на ули-цах Саратова, оказать вам эту самую по-мощь. Чтобы вы знали, наш город — са-ма история, воплощённая в камне, дере-ве, изящном чугунном литье. Разные во времени памятники архитектуры свя-зывают прошлое и настоящее города. В нём много улиц, уютных тихих пере-

Геннадий Киселёв

Хотите верьте,хотите нет

УГОЛОК РОССИИ

Художник Г. Лопачёва

28

улочков, длинных проспектов, волшеб-ною стрелою пронзающих его из конца в конец. На разные лады гудят на Волге теплоходы, взвизгивают тормозами ав-томобили, сигналят троллейбусы, ше-лестят деревья. И если внимательно вслушаться...

— Я уже слышу, как на разные голоса «звучат» его дома, улицы, памятники.

— Это только начало, — улыбнулся Табаков. — А знакомство с городом мо-его детства лучше всего начинать с Волги-матушки. Перед вами одна из са-мых красивых набережных, каковые имеются в поволжских городах. Про-стирается ни много ни мало вдоль реки на полтора километра. В восемнадца-том — девятнадцатом веках набереж-ной не было. Здесь располагались при-стани. Прямо на берегу сваливали все-возможный груз, ждущий погрузки на пароходы. Причалы, амбары, лабазы, лавки появились позже. Вот так Сара-тов превратился в солидный купече-ский город, который прославился на всю страну. Это с лёгкой руки Алексан-дра Сергеевича Грибоедова его «глу-шью» окрестили. По незнанию, напи-сал подобное классик, по незнанию. Вы-

ше проходила улица Миллионная, со-стоявшая из жилых домов и многочис-ленных заведений. В пятидесятых го-дах двадцатого века на её месте возник-ла набережная Космонавтов. А в тыся-ча девятьсот девяносто пятом году воз-двигли памятник первому космонавту Земли, почётному гражданину нашего города — Юрию Алексеевичу Гагарину.

— Я всё не могу наглядеться на мост, который, как гигантская чайка, раски-нул крылья над рекой.

— Горожане окрестили его проспек-том над Волгой. Он соединил оба берега.

29

Ширина проезжей части двенадцать, длина вдоль реки две тысячи восемьсот восемь метров.

— Не слабо, — присвистнул я.— В летние дни по мосту спешат са-

ратовцы, чтобы отдохнуть на городском пляже, искусственно созданном прямо на середине реки.

— На море можно не ездить. А что это за белоснежно-круглая беседка.

— Ротонда. Такой беседкой, как вы её назвали, не каждая набережная по-хвастать может.

— От неё так и веет изысканной юно-стью. И памятник рядом.

— Мы его называем памятником-Влюблённым. Возле него назначают свидания, посещают в день бракосоче-тания. Привязывают ленточки. Суще-ствует поверье: если написать здесь имя любимого человека, то памятник будет охранять его от житейских невзгод.

— Романтично. Тем более он стоит в живописном месте. Отсюда открывает-ся потрясающий вид на Волгу. Здесь просто грех не мечтать и не думать о любви.

— Не хотите оставить автограф по этому поводу? — с улыбкой спросил Олег Павлович.

— Благодарю. Я его уже оставил. — Любезно улыбнулся я в ответ. — На другом заветном месте.

— Тогда пройдём на площадь, с кото-рой начал свой рост вглубь и вширь мой Саратов. Перед вами Свято-Троицкий собор. Древнейшая из сохранившихся построек на нашей земле.

— Затейливые карнизы, ярусы окон в пышных наличниках, сочетание крас-ного фона с белым узором делают его та-ким нарядным и воздушным. Глаз ото-рвать невозможно. А колокольня! Дух захватывает. Лёгкая, стройная, ввысь так и рвётся, — с придыханием произ-нёс я.

— Кстати, когда мы шли по набереж-ной, вы заметили плывущий высоко над городом журавлиный клин?

— Он и сейчас стоит у меня перед гла-зами.

— Мемориальный комплекс «Журав-ли» сооружён в память о воинах сара-товцах, погибших на фронтах Великой Отечественной войны. Установлен на вершине Соколовой горы. Увидеть его можно со многих точек города. А теперь пройдём левее. Перед вами парк «Лип-ки», дорогой гость.

— Скажите, а в чём заключается осо-бое очарование вашего знаменитого парка «Липки», о котором я слышал са-мые восторженные отзывы от многих.

— Представьте на мгновение, что вы ученик пятого «а» или «б» класса. Си-дите на уроке ботаники. Я преподава-тель этого увлекательнейшего предме-та. Тема сегодняшнего урока...

Я поднял руку.— Что тебе, Иванов?— Олег Павлович, я ручку дома за-

был.— Вечно с тобой что-нибудь несураз-

ное происходит. Возьми мою и записы-вай. Повторяю, тема сегодняшнего уро-ка — богатейшая флора наших «Ли-пок». В нём растут: липа, клён, берёза, тополь, осокорь, вяз, рябина, сирень, жёлтая акация, калина, жасмин, деви-чий виноград. Кто мне скажет, какие растения я не назвал. Смелее, ребята. Вы же не раз и не два бывали в «Липках».

Я опять поднял руку.— Слушаю тебя, Иванов.30

— Ещё там растут ели.— Молодец. А ели, ребята, подразде-

ляются на обыкновенные, канадские, колючие. Имеется также лиственница сибирская. И только в нашем парке, ре-бята, можете об этом смело рассказы-вать всему свету, растёт бундук двудом-ный, черёмуха Маака, ярко-розовая яблоня Недзвецкого, орех грецкий и другие редкости. О... звонок. На следу-ющем уроке всё буду спрашивать наи-зусть. Иванов, не забудь ручку поло-жить на учительский стол.

— Этот монолог можно смело вносить в анналы актёрского мастерства и на его примере обучать студентов театрально-го института, — с восторгом произнёс я.

Табаков скромно поклонился и вскользь заметил:

— И в вас неплохой актёр пропадает. Мы бы могли выступать в школьной са-модеятельности дуэтом.

— Между прочим, — заметил я, — в далёком детстве я пел дуэтом с братиш-кой. Выступал с ним в каникулы перед детскими сеансами в кинотеатре. У нас была ребячья концертная бригада!

— Удивительное совпадение, — хмыкнул Олег Павлович. — Обратите-ка внимание вот на то здание.

— Кинотеатр «Пионер». И что в нём особенного?

— А то, что в начале шестидесятых годов на его сцене в фойе активно рабо-тала школьная самодеятельность, да-вавшая небольшие концерты перед се-ансами.

— Как называется симпатичная ули-ца, на которой стоит столь памятный для вас кинотеатр?

— Это не просто улица. Для каждого горожанина здесь найдётся свой, осо-бенный кусочек Саратова. Кто-то пом-нит, что до тысяча девятьсот тридцать пятого года она называлась «улицей Ре-спублики». Трудно найти человека, ко-торый бы не знал её как «улицу Немец-кую». Мы же его теперь называем «про-спектом Сергея Мироновича Кирова». А название«Немецкая улица» было при-думано ещё в тысяча восемьсот восемь-десят первом году в пику Санкт-Петер-бургу с его блистательным «Невским проспектом». Начиналась она внуши-тельным домом Кузнецова, тянулась до Митрофаньевской площади, оканчива-лась первой полицейской частью. Здесь

были сосредоточены магазины, салоны, парикмахерские, фотоателье, гостини-цы, кинотеатры, фирмы. В Санкт-Петербург было отправлено ходатай-ство о присвоении улице имени русско-го генерала от инфантерии, участника многих сражений, национального героя Скобелева. Просьба, невесть почему, была отклонена.

— Ещё я слышал, что одна из основ-ных современных городских достопри-мечательностей — памятник саратов-ской гармошке.

— Его установили в сентябре две ты-сячи девятого года.

— Олег Павлович, это верно, что са-ратовская гармонь отличается от клас-сического русского инструмента?

— Верно. На ней имеются колоколь-чики. Они придают гармошке неповто-римое, своеобразное звучание. Гляньте, как вольготно гармонист уселся на ска-мейке!

И полилось: «Огней так много золо-тых на улицах Саратова...»

— Я слышал подобное в Варшаве, Олег Павлович, — прошептал я.

— Припоминаю, — подтвердил Таба-ков. — Присядешь на центральной ули-це на скамеечку, тут же раздаются ме-лодии самого почитаемого композитора страны — Фредерика Шопена. Чёрт возьми, — спохватился он, — вы же

31

столько времени, что называется, не ем-ши, не пимши. Сейчас же отправляемся в «Музей самоваров». Нас там и накор-мят, и напоят.

Только мы вошли в здание, как Олег Павлович скороговоркой проговорил:

— Музей открылся летом две тысячи пятого года. В данную минуту мы нахо-димся в зале с приятным для слуха на-званием: «Трактир». Деревянные лав-ки, стулья, столы, не просто реквизит. Мы здесь почаёвничаем.

— А этот зал, — утвердительно про-изнёс я, — наверняка называется «Рус-ская изба».Стол, скамьи, печь во всей своей мощной красе, деревянная посуда на столе, утюг в углу. Я в детстве такой видел у бабушки.

Мы перешли в другой зал. Олег Пав-лович подошёл к граммофону, встроен-ному в деревянный шкафчик, достал из стопки грампластинку, и полилась ши-пящая, но вместе с тем жизнерадостная мелодия.

— Под польку начала девятнадцато-го века наш обзор будет проходить бод-рее, — прокомментировал он.

К Фарфоровому залу мы направились танцующей походкой.

— На самоваре, стоящем в самом цен-тре стола, — уважительно произнёс Та-баков, — выбиты медальоны с изобра-жением членов Императорской фами-лии. А в Историческом зале имеется мейсенский фарфор. Что интересно, эти

самовары никогда не использовались по прямому назначению. Они являлись украшением праздничного стола.

Служитель деликатно кашлянул.— Всё, всё, — народный артист Со-

ветского Союза картинно развёл рука-ми, — как говорят на театре: «Кушать подано!»

Я покачал головой, увидев уставлен-ный всякими вкусностями стол. Не-вольную улыбку вызвал непомерного размера пряник в виде симпатичного золотого петуха. Не удержался, подмиг-нул ему и только тогда понял, как я проголодался.

И тут петух издал заливисто-задор-ный крик. Олег Павлович с сожалением развёл руками и...

Исчез.Я в растерянности уселся за стол. По-

дошёл служитель, мягко взял меня за плечо и произнёс:

— Просыпайтесь, пассажир, просы-пайтесь. Вы нас задерживаете.

Я с трудом разлепил веки. Надо мной склонилась стюардесса.

— Где я нахожусь?— В саратовском аэропорту.— А Олег Павлович?— Не знаю, кого вы имеете в виду,

но, скорее всего он, как и остальные пассажиры, уже в автобусе. Поторопи-тесь, пожалуйста, на выход.

Вот такая история, ребята. Хотите верьте, хотите нет.

В 2019 году почётным титулом Птицы года по решению Союза охраны птиц России удостоилась горлица обыкновенная.

Горлица — символ мира, любви и чистоты, одна из представитель-ниц большого голубиного семей-ства. Это маленький изящный го-лубь размером от 26 до 29 см се-лится чаще всего по соседству с человеком, преимущественно в сельской местности, питаясь се-

менами и частями растений. Гор-лица — перелётная птица, зимую-щая на севере Африки.

Интересной особенностью этих птиц является то, что их семейная

пара может сохраняться много лет, иногда всю жизнь. И под-тверждение тому слова из песен-ки: «Голубок и горлица никогда не ссоряться — дружно живут!»

Горлица обыкновенная — символ 2019 года

32

— Ты это серьёзно, Артём? — спро-сил он меня.

— Очень серьёзно, — отмёл я его со-мнения и почувствовал, как моё сердце ушло в пятки. Спрыгнул на землю, по-топтался... и только после этого оконча-тельно надумал. Ловко подтянулся на руках — и я на сиденье. Сильный, бы-стрый прыжок — и дядя Гоша на месте пилота. Папа хотел сфотографировать нас на старте, но лётчик сказал, что луч-ше после полёта. Пристегнули меня к креслу широким ремнём, предупреди-ли: даже не пытаться кричать в полё-те — за шумом ветра не слышно.

Рывок, ещё рывок, целая серия рыв-ков — пилот завёл наконец мотор, и ма-шина помчалась. «Альбатрос» ожил! Его мускулы-механизмы пришли в дви-жение, он трясся, жутко гудел... Грохо-тало так, будто мы в консервной банке, наполненной железками. Тряска усили-лась, дельтаплан, качаясь, скакал по неровной колее, слегка прибавляя ход. Я вжался в кресло.

Разбег нашего лайнера продолжался несколько минут. Потом грохот вдруг смолк. И я увидел, что дельталёт уже в полёте! Он оторвался от земли, стал на-бирать высоту. Я зажмурился, открыл глаза, потом опять зажмурился, потом стал смотреть во все глаза. Мысль: здо-рово, мы летим! Я выставил вперёд большой палец — класс! Высший пило-

Наталья БондаренкоХудожник Л. Зубарёва

Это было чудесно! Я летал! Прямо как птица! Не во сне, во сне — проще просто-го. Наяву. И на чём, вы думаете? На дельтаплане! Вот это летательный аппа-рат! Как ни крути, а почти самолёт. Од-но его название заставляет моё сердце петь. Хотите, расскажу всё подробно, и вы полетаете со мной хотя бы мысленно. Только не скрипите зубами от зависти.

Короче говоря, у папы есть товарищ — дядя Гоша. Эх, и смелый человек! Лета-ет на дельталёте, похожем на археопте-рикса, — это птица была такая древняя. Или на альбатроса. Я так и назвал его — Альбатрос. Мотор, пропеллер, три коле-са, канистра с бензином, два сидения, трапеция для управления — вот и весь дельтаплан! Звук при взлёте у него — устрашающий. Я бы оглох, если бы не шлем, затянутый на моей голове до от-каза. Издали «Альбатрос» словно игру-шечный. А вблизи — ух ты! Самолёт! Только без корпуса. Как мотоцикл, но с двумя крыльями. Дядя Гоша сам его смастерил. Я пристал к нему: а какая скорость, высота полёта, как взлетает, опасен — не опасен, а размах крыльев, а грузоподъёмность? В общем, всё разу-знал. И загорелся, в смысле пробного полёта. Правда, решился не сразу, а ког-да папа с дядей Гошей вернулись живы-ми с небес. Папка был в приподнятом настроении, даже напевал. Я не утер-пел, запрыгнул в кресло пассажира — оно за спиной пилота, прикинул: вместе с каркасом, всем остальным и нами на-берутся пять сотен килограмм или будет перебор? А ещё беспокоило отсутствие кабины — как без неё?

По моим глазам папка понял, что я решился, что тоже хочу.

РАССКАЗЫ

Как я летал«Альбатросе»

на

33

таж! Дядя Гоша то поднимет, то опустит трапецию перед собой — так он управ-лял «Альбатросом». Мы мерно плавно парили. И уже не надо было ни стен, ни пола... Всё мне было нипочём! Хочешь, смотри вперёд или вверх, а хочешь — по сторонам. Весь мир перед тобой! А ты — степной орёл, осматривающий с высоты просторы Вселенной. Душа ширится, ты кажешься сам себе отважной пти-цей, дух захватывает! Ещё впечатле-ния? Коротко: я — кресло — небо — солнце — земля. Висишь себе высоко в воздухе на простом сиденье и не спеша продвигаешься вперёд. Но это только кажется, что летим медленно, на самом деле скорость — что надо! На таких обо-ротах можно махнуть куда угодно! Да-же на другой континент.

Как же меня влекло небо! И куда по-девался страх?! Я пребывал в необыч-ном сладостном волнении. Эмоции мои перемешались, я с трудом понимал свои чувства, было и страшновато, и увлека-тельно, и любопытно.

Под нами плыли поля-ковры, леса-скатерти, широкая серая волжская гладь, речушки-ниточки, разрезающие город на неровные части, кукольные до-мики, мини-машинки, дороги-полос-ки... Невероятно! Страна Лилипутия! Какой обзор!

Что было со мной!.. Фейерверк эмо-ций! Вот оно, счастье! Как же здорово! И страшно одновременно. Ужас как хоте-лось петь!

Одни пейзажи под нами уплывали, мы уже над новыми... Дядя Гоша дела-ет заход на второй круг. Я спохватыва-юсь: надо ли наклоняться вместе с дельтапланом, как это делает пассажир мото-цикла на вираже? Мысль: вдруг перевернёмся? Я гоню её прочь и ещё сильнее вжи-маюсь в сиденье, бормоча что-то спасительное себе под нос. Наконец лайнер вырав-нивает ход. Постепенно сни-жается и на бреющем проле-тает прямо над папой. По-том снова взмывает вверх, но не резко. Сердце в пят-ках. Через секунду — мне уже сам чёрт не брат! Хочет-ся крикнуть по-орлиному, хочется отчаянно курлык-

нуть журавлём! А солнце — вот оно, только руку протяни! И тут я решаю, что созрел для дальнейших полётов, для новой высоты. Всё преотлично! Я вращаю головой на 300 градусов... серд-це ёкает... «Курлык... курлык... кур-лык...»

Вдруг мотор замолк. Тишина. Просто полнейшая! «Альбатрос» планирует молча. Нет, не может быть! Сейчас мы тихонечко сядем. У меня... это... ка-жется... шлем съехал набок... и шнурок развязался... и мотоциклетные очки за-потели! а колени дрожат... и руки влаж-ные... Мы падаем! Падаем!!! Падаем, па-даем!!!!!!!! Ааааааааааа! «В зобу дыханье

спёрло»! Ну как в таком виде падать?.. Подождите!!! Не на-до!!! Дядя Гошааа!!! Не слы-шит. Не убеждайте меня, лю-ди, я не хочууу!!! Давайте ся-дем куда угодно, хоть на кры-шу вон того дома! Нет, лучше на мягкие деревья! Или на вод-ную гладь. Ну же, скорее!!!

Иии... ух! Мы приземлились вдруг. В полнейшей тишине. Без мотора. И бодро понеслись скачками по ухабистой колее. Н-да... Нормальные люди на такие «аэродромы» не садятся. Ни за что! И тут я вижу бегу-щую к нам вприпрыжку папи-ну фигуру. Она явно чему-то 34

Владимир ВолковЛишь быпоказать себя

ШКОЛА

БЕЗОПАСНОСТИ

Коля приехал в деревню к бабушке. Увидев высоковольтную вышку электро-передачи, он подбежал к ней и полез на-верх.

Кто-то из деревенских приятелей крикнул: «Куда ты! Там же ток!»

А он — всё выше! И вот на самой вер-хотуре Коля хотел помахать стоящим внизу ребятам ручкой: смотрите, мол, какой я смелый, не то что вы... И сорвал-

ся вниз, угодив прямо на провода. Силь-ный разряд тока — и Коля без чувств упал на землю.

Чем же удивил наш смельчак своих деревенских приятелей? Только тем, что, проучившись до седьмого класса, не знал, что такое высоковольтная ли-ния электропередачи и вообще — что такое ток? Или знал, но ему было напле-вать — лишь бы показать себя.

рада. Это решает дело, и я улыбаюсь в тридцать два зуба. И замечаю потом, как папа в упор, по-бычьи глядит на дя-дю Гошу и укоризненно качает головой. Пилот оправдывается: мол, хотел пока-зать, как дельтаплан спланирует в слу-чае отказа двигателя, потому и отклю-чил мотор.

Это было потом. А пока «Альбатрос», размахнув необъятные крылья, неиз-ящно скачет по извилистой степной до-роге, а я мячиком подпрыгиваю на об-лучке. Моё сердце — тук-тук-тук! Как отбойный молоток. А душа поёт: ну и аэроплан!.. Какие у него возможности! Разве самолёт, самый крутой на свете истребитель, смог бы так искусно при-землиться на щербатую дорогу, да ещё с выключенным двигателем? А «Альба-трос» — запросто! И это всё благодаря опытному пилоту. Мне хочется крик-нуть: «Ура! Люди, я летал!» И я ору что есть мочи. И мне не стыдно, что спасо-вал в небе. Ведь это был мой первый по-лёт. А в душе всё сильнее крепнет убеж-дение: буду лётчиком или космонавтом. А в сознании продолжают мелькать кар-тины: пронзительно синее небо, слепя-щее солнце, просторище — глазами не объять, а если скосить глаза как можно дальше — весь город как на ладони. По-трясающе! Дяде Гоше — громадная-прегромадная благодарность!

И вот, я уже бросаю прощальный взгляд на удивительную неподражае-мую летательную машину: пора домой. И шагаю, нет, скачу от огромных

чувств, подпрыгиваю, хочу преодолеть земное притяжение! Но... нет больше той головокружительной лёгкости... А я всё продолжаю бесконечно лыбить-ся — словно клоун на арене. И ничего не могу поделать с собой. Ну и пусть. Гля-нул на папу — у него рот дальше ушей. Он тоже не может с ним справиться. Так мы и идём... Я скачу без устали и не мо-гу остановиться. И радуюсь: «Вот оно какое — счастье! Не-зем-ное! С разину-тым ртом».

И кричу на прощанье: «До свидания, «Альбатрос»! Спасибо тебе, легкокры-лая птица! Спасибо, дорогой наш дядя Гоша!»

Урааа, я катался на дельтаплане! Нет, летал!

35

СТРАНИЧКА

ДЕТСКОГО ТВОРЧЕСТВА

ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!

ПРЕДСТАВЛЯЕМ ВАШЕМУ ВНИМАНИЮ

РАБОТЫ ЛАУРЕАТОВ МЕЖДУНАРОДНОГО

КОНКУРСА КОРОТКОГО СЕМЕЙНОГО

РАССКАЗА «МЫ И НАШИ МАЛЕНЬКИЕ

ВОЛШЕБНИКИ» 2018 ГОДА.

НАДЕЕМСЯ, ЧТО, ПРОЧИТАВ ИХ, ВАМ

ТОЖЕ ЗАХОЧЕТСЯ ПОДЕЛИТЬСЯ СВОЕЙ

КОРОТКОЙ СЕМЕЙНОЙ ИСТОРИЕЙ

И ПРИСЛАТЬ РАССКАЗ НА НАШ КОНКУРС.

ПОЛОЖЕНИЕ О КОНКУРСЕ НА

САЙТЕ AGACHER.COM.

Иван ПРОНИН, 11 лет, Москва. Увлекается из-учением французского языка, игрой на саксо-фоне, а также орнитологией и большим тенни-сом. Лауреат премии «Волшебное слово», 2018, лауреат Международного литературного кон-курсов «Мой рецепт счастья» (2018, 2 место) и «Литературное открытие» (Littera Decouverte, 2017–2018, Сан Морис, Швейцария).

Болтуны, или Урок математикиКаждое утро, кроме выходных и дней, когда болею, я хожу в школу. И в тот день, как обыч-но, я пришёл в свой класс. Первым уроком по расписанию была математика. В школьной раз-девалке полно одноклассников. Я сел на сво-бодное место и стал переодеваться. Рядом со мной сидела Маша. Это моя хорошая подруга. Ей 8 лет, две короткие косички, зелёные глаза и всегда весёлое лицо. Маша большая болтушка в отличие от меня.

Маша стала мне рассказывать о том, как она весело провела выходные. О том, как она ходи-ла в музей искусств, какой фильм посмотрела, как помогала маме готовить ужин. Если бы я её не прервал, она бы говорила вечно. Я-то бол-тать не люблю, я рассказал Маше только, как я собрал робота Искателя из Лего 4, как я ходил в музей Л. Н. Толстого, пересказал сюжет двух фильмов. Когда я начал рассказывать Маше о новой книге, которую прочитал, появилась Мария Петровна, наш учитель, и сказала, что урок закончен. И попросила дать ей дневни-ки. Домой я пришёл с двойкой по математике, Маша тоже. Бывают же болтливые люди, как Маша. Я же болтать не люблю.

Плюсы — минусыЛюди говорят, когда что-то обсуждают, что в этом есть свои «плюсы» и «минусы». Я решил прове-рить, какие у меня есть «минусы» и «плюсы». Я взял за пример свой день и стал считать, что у меня получится.

В школу рано вставать тяжело. Это — «минус».Когда прихожу в школу, встречаю друзей.

Это — «плюс».На уроке получил замечание за болтовню с со-

седкой по парте, Соней. Это — «минус».Зато получил от Сони полпакетика M&M’s.

Это же «плюс».Сижу на уроке географии. Не нравится геогра-

фия. Это — «минус».Зато знаю, где север и где юг. Значит, не поте-

ряюсь. Это — «плюс».Гуляю на перемене на улице, простыл. На-

сморк. Это — «минус».Может быть, завтра школу пропущу, буду бо-

леть. Это — «плюс».Много задают, еле успеваю всё делать. Это —

«минус».Зато стал больше знать. Это — «плюс».Перезанимался. Это «минус».Лёг в кровать, читаю интересную книгу. Это

«плюс».Когда начал засыпать, решил посчитать

«плюсы» и «минусы» моей задачки.Получилось поровну.Сделал вывод, что, наверное, самому можно

менять минусы на плюсы.А можно и совсем не заниматься этой ерундой.

На этом выводе я заснул.

СмешарикМальчик Петя ходил в школу уже четвёртый год. Одноклассники прозвали его Смешариком. У Пети всегда хорошее настроение. Он считает себя оптимистом и ко всему относился легко.

У Пети «двойка» — он радуется. В школу вы-зывают родителей — он смеётся. Кто-то спот-кнулся и упал — заливается хохотом.

У Пети был друг Егор. Они дружили с пер-вого класса. Как-то раз они рядом сидели после уроков в школьной столовой, обедали. В столо-вую вошла учительница, очень симпатичная, в белой блузке и чёрной юбочке. В школе она ра-ботала меньше недели, поэтому чувствовала себя не очень уверенно. Она ходила вдоль столов и на-блюдала за учениками. Когда учительница про-ходила мимо Егора, она случайно задела его руку, он не удержал тарелку с борщом и опроки-нул её на учительницу.

Наступил звёздный час Пети. Он хохотал во всё горло, а бедная учительница еле сдержива-ла слёзы.

Егор резко встал и сказал: «ДУРАК ТЫ ПЕТЯ!!!»

И ушёл.У Пети был друг...36

5

2

3

4

1

Н А Ш В Е Р Н И С А Ж

РАБОТЫ УЧАЩИХСЯ НОРИЛЬСКОЙ ДЕТСКОЙ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ШКОЛЫ

Директор Татьяна Мозговая

1. Арабкаева Валерия, 11 лет. Любимые улочки2. Гетманцова Софья, 12 лет. Первый домик3. Коткова Тамара, 11 лет. Городской собор4. Исаева Мария, 15 лет. Плавильный цех5. Гущина Екатерина, 13 лет. Рождение оленёнка

2019 (237)

В. Сидоров. Солнышко

УГОЛОК РОССИИ:Хотите верьте, хотите нет

РАССКАЗЫ:Как я летал на «Альбатросе»

СКАЗКИ ДЛЯ ДЕТИШЕК СЕСТРЁНОК И БРАТИШЕК:

Свет радуги

«Я пишу воспоминания, свою память. Мне очень важно, чтобы то, что я помню, не ушло, чтобы оно сохранилось. В своих картинах я пытаюсь передать отношение русско-го человека к окружающей его природе. Хочу рассказать о его труде и вечной любви к земле, к родной земле».

Валентин Сидоров

ЖИВОЙ УГОЛОК:Птица года — горлица

обыкновенная